Нарцисс

Было восемь часов вечера, когда на Бейкер-стрит случилось чудо. - Займифь фо мной любовью. – Добрый доктор тихо застонал, но даже на уровне шепота это был темный, низкий голос его любимого. Стоя на коленях над ним, лицо влажное от спермы Джона, длинные пальцы скользкие от того же самого и двигаются в заднице его милого, Шерлок замер, прислушиваясь. - Ты мне нужен, - стонал доктор, и звук шел глубоко из его груди. – Хочу тебя. Фейчаф, фейчаф, о боже, фейчаф. Пожалуйфта? Слова были идеальны – частота, перекаты, откровенная жажда, даже чертова шепелявость была совершенно идеальна. Обхватывая бедра Шерлока ногами, Джон дышал, он стонал, он двигался больше похоже на Шерлока, чем сам Шерлок. И тогда-то и случилось чудо. Спустя два года проделывания всего, что только можно вообразить, с мужчиной, который сейчас умолял под ним, спустя два года, на протяжении которых он не мог найти ни одной причины, чтобы сказать «нет» ни на одну просьбу Джона, ни разу, никогда, Шерлок наконец нашел свой первый сексуальный предел. Будьте добры, обратите внимание. Палка Джона. Хлыст. Определенные части некоего зонтика-трости. Пальцы, язык, пальцы ног, смазанный маслом член – господи ты боже мой, в прекрасных задах Джона и Шерлока побывал список предметов, от которого широко распахивались глаза, и этой тенденции не видно было конца. Так сказать. Шерлок занимался с Джоном сексом в общественном месте четыре раза. На четвертый раз их застукали, и хотя Джон клянется, что больше никогда не позволит своим штанам упасть на публике, Шерлок продолжает отмечать подходящие места – даже когда они драматично ломятся по темным переулкам за преступным элементом. Во время секса с Джоном, у Шерлока вставал и он кончал, будучи покрытым медом, сливками, шоколадом, джемом, глазурью, соусом для макарон (не спрашивайте) и живыми пчелами. Он все еще жаждет попробовать безе, патоку, заварной крем и ириски. Наконец, Шерлок занимался сексом, когда на нем были туфли на шпильке, роспись хной, полдюжины пирсингов, сапоги до середины бедра, уздечка, удила и поводья. Если (когда) в будущем Джон попросит его надеть (не одновременно (пока что)) на самом деле очаровательную короткую пышную юбочку, корсет, чулки сеточкой, перчатки по локоть или нанести синюю краску для тела, единственным вопросом Шерлока будет: Сейчас? Это долгий способ пояснить, что до сих пор, вплоть до этого самого момента, ни Джон, ни Шерлок не смогли успешно обнаружить ни одного сексуального предела детектива. То, что на лице и груди у Шерлока все еще оставалось несколько скользких пятен от эякулята Джона, тот факт, что два пальца Шерлока были погружены в задницу Джона по второй сустав, то, что они последние полчаса занимались на самом деле эпичным выносом мозга, для Шерлока ни в коем случае проблемой не являлось. Нет, проблема, казалось, заключалась в том – и это удивило самого детектива больше, чем кого-либо – что у Шерлока не было абсолютно никакого желания, скажем так, трахать самого себя. И пока Джон извивался под ним, и дышал, и разговаривал, и двигался, как Шерлок, пока Джон пытался подтянуть Шерлока поближе, чтобы он наконец уже смог загнать свой прелестный член в очаровательную задницу Джона, Шерлок обнаружил, что этот прелестный член? Он терял интерес в происходящем, на самом деле, достаточно быстро. А ларингит лишил его способа передать своему милому, что именно там было не так. Помимо, знаете ли, его эрекции. Но в этом, однако, Шерлок ошибался. Потому что примерно в это время Джон перестал двигаться. Он открыл глаза, и хотя глаза Шерлока оставались закрытыми, добрый доктор смог прочитать выражение на его залитом краской лице. Разумеется, смог. Мы ведь говорим о Джоне, Джоне Уотсоне, самом умном человеке в комнате, когда речь идет о консультирующих детективах. И этот самый Джон, это мудрое, блестящее, хитрое существо? Он ухмыльнулся. Потому что доброму доктору понадобилось всего пару взглядов, чтобы осознать две потрясающие вещи. Они не только обнаружили линию, которую Шерлок не собирался переступать, но выяснилось еще и что Джон? Непритязательный Джон? Да, вот тот самый парень был чертовски куда тщеславнее, нежели он осознавал. Потому что все это? На самом деле это не было проделано ради того, чтобы Шерлок мог трахнуть Шерлока. Божечки, нет. Как стало очевидно, все было для того, чтобы Джон мог пособлазнять… себя самого. Позволь мне использовать твой красивый, темный голос, любовь моя… чтобы рассказать тебе, что мы думаем обо мне. Ухмылка Джона стала шире, и знаете что? Он даже самую капельку не смутился. Ну что ж. Полагаю, время Нарциссу заняться любовью с самим собой. Нависая над своим милым, Шерлок заворчал. Словно теплый ветер на голой коже, он ощутил перемену в Джоне. Плотно закрыв глаза цвета туч, Шерлок наклонился и сделал то, что он делал всегда, ища улики: он понюхал (за ухом Джона, его шею, его волосы), он попробовал на вкус (коснулся языком всех этих точек) и он прислушался (и помоги ему господь, Шерлок услышал, как в этой голове с песочными волосами со скоростью молний вспыхивали связи между нейронами). Удовлетворенный тем, что он обнаружил, Шерлок снова заворчал, отодвинулся. Да, сказал он, откидываясь на пятки. Что угодно, прошептал он бессловесно, опуская руки по бокам, открытый, жаждущий, ждущий. - Что, - спросил Джон, - бы мы делали без Джона? Шерлок дернулся. Его любимый уже оказался позади него, а великий детектив не слышал даже, как тот пошевелился. Еще один звук, и это было одобрение. Ты паришь тихо, как облачко, любовь моя. Откуда в тебе эта легкость? Джон легко провел пальцами по спине Шерлока. – Неважно… - Джон прижался губами к уху Шерлока, - …теперь он наш, не так ли? Шепелявость пропала, но голос был прежним… Голос Шерлока изо рта Джона, дыхание Шерлока возле уха Шерлока. - …наш милый, милый Джон. То, как Шерлок нуждался в своем любимом… изо рта его любимого. И, о, возбуждение Шерлока при звуке голоса его милого, произносящего собственное имя… оно лишило бы его дара речи, если бы он был способен разговаривать. - Произнести это еще раз? Имя Джона? Мы часто его произносим, не так ли? Это может быть ругательством – «Джон! Я просил у тебя жуков три часа назад!» Это может быть обещанием – «Джон зайдет через час забрать жуков.» Узкое лицо Шерлока на мгновение расширилось от кривой улыбочки. - Но на самом деле это ни то, ни другое, верно, Шерлок? Я раньше думал, а способен ли Джон это услышать… как… мы… произносим… его… имя. И пока Джон говорил, он медленно опустился на колени позади своего любимого, прошептал… - Это имя, это имя. Просто произнося его, мы – так мы молимся. Так мы дышим. Так мы говорим ему «ты мой спасательный трос, ты моя любовь.» И поскольку мы – это мы, поскольку мы настолько же редки, как он обычен, да, да, он слышит, как мы это произносим, он должен быть глухим, чтобы не слышать этого, он должен быть глупцом. Джон рассмеялся. – Ну, может быть, он и глух, но добрый доктор уж точно не глуп. – Джон потерся щекой о спину Шерлока, уколов его кожу дневной щетиной. - Ты знаешь, что Джон за нами иногда наблюдает, не так ли? – Доктор легко провел пальцами вдоль бедра Шерлока. Шерлок почувствовал, как его сердце заколотилось сильнее. Я знаю. О боже, да. - Ну конечно ты знаешь. Добрый доктор не пытается это держать в тайне. Обычно не пытается. Даже сегодня, спустя два года, он наблюдает, как мы двигаемся, он наблюдает, как мы… мастурбируем. Джон снова рассмеялся, и это было точно, как сделал бы Шерлок, звучно и с придыханием, необычно и с жаждой. - Думаешь, он знает, что происходит у нас в голове… - рука Джона плавно скользнула вокруг талии его любимого, потом ниже поверх его живота. - … когда мы ласкаем себя? С тяжелыми руками, висящими по бокам, Шерлок отклонился назад, к Джону, позволил невысокому мужчине принять на себя его вес. Запрокинув голову назад, он медленно потерся щекой о щеку Джона. Да…да…да. Плотно прижав ладонь к этому бледному животу, Джон сделал неровный вдох, втягивая сумасшедше-идеальный запах его перевозбужденного милого. Это заставило его изнывать, пробудило в нем голод, боже милосердный, у него от этого встал. - Сказать ему, о чем мы думаем, когда делаем это? Рука Джона немного побродила и мягко опустилась поверх члена Шерлока. Но добрый доктор не принялся ласкать. Шерлок редко так делает. Не сразу, нет. Шерлок, прекрасный мучитель, он дразнит. Даже самого себя. - Иногда мы продираемся сквозь путаницу улик, когда делаем это, не так ли? Даже великим умам нужно время, чтобы смягчиться, успокоиться, сосредоточиться. Джон обхватил другой рукой талию Шерлока, притянул высокого мужчину поближе, принял на себя больше его веса. Рука между ног Шерлока словно отсутствовала, прикасалась лишь еле-еле. - Эти мысли в конце концов уходят, и мы находим путь… - Добрый доктор потянулся ниже, нежно обхватил мошонку, чуть потянул, надавил,- …сюда. Шерлок тяжело опустился между бедрами Джона, прекратив притворяться, что он не марионетка, добровольно подчиняющаяся веревочкам этого мужчины. - Но, мы еще не думаем о Джоне, так ведь? Даже когда мы начинаем гладить сильнее, даже когда у нас встает. Джон тихо застонал в ухо Шерлоку, и звук был таким правильным, в самую точку. – Мы еще немного думаем, разумеется, да. Мыслить для нас настолько же жизненно необходимо, как биение нашего сердца. Рука Джона обхватила стояк Шерлока, но не стала двигаться. – Долгое время, правда, мы не думали об этом, верно, о нашем члене? Нет. А теперь? Теперь, в отдельные дни, мы едва можем прекратить думать о нем. Почему так? Одно долгое поглаживание… - Потому что это Джон. Боже, это Джон. Потому что он прикасался к нам, заставил наше тело петь, и, как иную мелодию невозможно выбросить из головы, мы не можем выбросить его из нашей. Не стали бы и пытаться. Еще одно осторожное движение ладони… - Даже когда его тут нет, он на самом деле здесь. Его запах в нашей одежде и на нашей коже. Это чай и терпение, вот каков этот запах, это мускус, желание, эта наша собственная слюна на нем после всех тех раз, что мы целовали его, облизывали его, кусали, и покусывали, и сосали. И еще… - У нас сейчас зачастую встает, в странное время, в незнакомых местах. Мы делаем что-то еще – ждем свидетеля, прочесываем место преступления, смотрим в окно в такси – и мы оближем губы, и вот он там, этот вкус его на нашем языке, вкус его тела, его губ, его спермы. Четвертое поглаживание, со стоном Шерлока в нагрузку. - Не припоминаю… мы когда-нибудь рассказывали Джону про тот раз, в самом начале – сразу после того, как я превратилось в мы – мы когда-нибудь ему говорили про то, как мы дрочили в общественном туалете, потому что у нас стояло часами – часами – и нам так нужно было трахнуть его или чтобы он трахнул нас, что для этого даже слов еще не придумали, еще нет? Нет, мы никогда ему про это не рассказывали, но он заметил, он заметил после, заметил румянец на нашем лице и припухлость наших губ, которые мы прикусили. Джон не мы, нет, он и наполовину не такой блестящий, как мы, но он видит. Он никогда не перестанет нас видеть. Стон прямо перед пятым движением ладони… - Так что когда мы в постели одни, и мы занимаемся этим, только этим, медленно и лениво, то долгое время мы думаем обо всех этих вещах, дикие случайные мысли о вчера, о прошлом годе, о том, как у нас стоит, о том, как опадает. Но наконец мы готовы заняться делом. Наконец мы готовы, черт побери, кончить. И тогда мы думаем о нем. Мы фокусируем наш блистательный мозг и мы думаем о Джоне. Медленное поглаживание, и теперь руки с длинными пальцами крепко сжимаются на бедрах Джона… - Иногда мы закрываем глаза и думаем об этих коротких сильных пальцах, как они проникают в наш рот. В некоторые дни этого вполне достаточно, потому что в некоторые дни мы просто, черт побери, гребано оральные, знаешь? В некоторые дни нам хочется, чтобы наш рот был настолько полон, чтобы мы не могли говорить, едва могли дышать, в некоторые дни мы хотим любую часть его, вообще любую, которая заполнит нас, остановит наш язык и заставит нашу челюсть ныть. Даже думать об этом может быть достаточно, более чем достаточно, чтобы заставить нас…кончать…и кончать. Единый стон из двух ртов, еще одно поглаживание… - В другие дни мы думаем о том, как трахнуть его. Мы не разговариваем так, как Джон, нет, не ругаемся так, как он, но когда мы думаем, ну, иногда намного лучше подумать о том, как трахнуть, вместо заняться любовью. Оно проникает прямо сюда… Джон сжал член Шерлока и молчащий мужчина издал глубокий звук, гортанный и низкий. - …это слово. Мы и не подозревали, не думали, что настолько примитивны. А мы такие, о боже, мы такие. Так что иногда мы ласкаем себя и думаем о том, как трахнуть, думаем о том, как наш член войдет в задницу Джона. Мы смотрим на него, мысленно глядим, видим каждый дюйм, когда он входит в него, и, боже, сама идея заставляет наш член просто истекать, о, Иисусе… Кто только что простонал? Джон не мог определить. Все, что он знал, - это что у него снова стоял, его член истекал, о да, зажатый под телом мужчины у него на коленях, и боже, как его член ныл, это было именно то, что имеют в виду, когда говорят, такая приятная боль. Добрый доктор прижался лбом к спине Шерлока между лопаток, быстро выдохнул на покрытую потом кожу. Стук сердца его любимого мог ощущаться даже там, частое биение, сильное и быстрое. Джон поцеловал соленую, влажную кожу, а как бы заодно и это сильное и прекрасное сердце. - Неважно, на самом деле, о чем мы думаем, верно, Шерлок? Потому что вот кое-что, что мы знаем, кое-что, о чем знает даже Джон – когда мы одни в своем удовольствии, когда наши ноги раздвинуты, а наша рука делает всю тяжелую работу – наш разум может перескакивать с одного на другое, с дела на улику, потом на вкус нашей спермы во рту Джона – но как бы много времени нам ни потребовалось и куда бы нас это ни завело, видим мы только его. Никто больше не загромождает этот загроможденный мозг, и никогда никого больше не было, и на самом деле не будет. Задыхающийся смех, отчаянный смех, нуждающийся, перевозбужденный, счастливый смех. – Но знаешь, что? Даже если бы был, если бы однажды мы подрочили, представляя духовой оркестр, или мальчуковую группу, или того парня из фильма, что мы притворяемся, что нам не нравится, каждый раз, когда Джон смотрит его… ну, это неважно. Вот что важно… Это было сделано так элегантно на протяжении последних трех слов, что Шерлоку понадобилось мгновение, чтобы осознать, что Джон теперь говорил собственным голосом. - Вот все, что когда-либо будет иметь значение. Руки Джона держат тебя, сердце Джона хранит тебя, Джон любит тебя, всегда, когда ты в голосе и когда ты молчишь, когда ты далеко и когда рядом. О боже, он любит… Движения стали быстрее… - …он любит… Ладонь сжалась сильнее… - …он так, так сильно… Еще быстрее… - …любит тебя. Молчащий, но не неподвижный, Шерлок содрогнулся, словно буря в объятиях сильных рук. Или, проще говоря, Шерлок вздрогнул, когда чертовски великолепный оргазм прокатился по нему, оставив длинное тело расслабленным и обессиленным, липким, и дрожащим, и опустошенным. Хрипло постанывая, он попытался заговорить, хотел рассмеяться и похвалить, и, может быть, даже немного подразнить, но не смог, едва мог поднять голову с плеча Джона, едва мог заставить конечности работать. В конце концов они так и остались ненадолго, Джон крепко обнимал Шерлока, и спустя некоторое время Шерлок нашел в себе достаточно энергии, чтобы сделать единственное, на что он был способен. Он повернул голову, чтобы его губы прикоснулись к виску Джона, и поцеловал песочные волосы, не один раз, не два, но снова, и снова, и снова, пока Джон не потерял счет.