Для самого себя. Начало

Тринадцатый день       Я зашёл в квартиру с двумя огромными пакетами, набитыми продуктами, и с порога ощутил одуряющий запах. Кто-то использовал туалетную воду вместо освежителя воздуха?! А раз у этого «кого-то» своей туалетной воды нет, значит, брал мою. Кинув сумки на пол, я выцепил с дивана благоухающего и сияющего непонятно по какому поводу Лёшку и потащил его в ванную. Но он вывернулся из захвата, и мы остановились в коридоре. Я сделал шаг назад: из-за запаха хотелось держаться от него как можно дальше.       – Я просил не трогать мои вещи?       – Помню-помню. – Он был чертовски занят – попеременно нюхал то одну свою ладонь, то другую. – Туда не ходи, сюда не ходи, этого нельзя, того нельзя...       «Надо держать себя в руках, держать себя в руках», – твердил я себе. Стараясь отвлечься, я внимательно следил за Лёшкиными действиями. По всему выходило, что запах с правой руки ему нравился больше остальных.       – Ты идёшь в душ, – я очень старался казаться спокойным, – причём немедленно.       – Зачем это?       Презрев физиологию, Лёшка так вывернул шею, что у него получилось провести носом по плечу.       – Иди в душ, без разговоров!       – С чего вдруг? Я вчера мылся, я – чистый. – Он, наконец, перестал себя нюхать. – И, кстати, у меня трусов нет, – добавил он буднично, будто мы составляли список покупок.       – Во! – Он демонстративно оттянул резинку штанов и отпустил: та глухо шлёпнула по голой коже.       Я не успел толком отреагировать на заявление, как Лёшка со стоном потянулся, подняв руки и выгнувшись всем телом, – домашний, расслабленный. Было ощущение, что это не я, а кто-то другой наблюдает за его действиями. Казалось, Лёшка сейчас задерёт футболку и начнёт почёсывать живот. Хамство просто зашкаливало! С трудом верилось, что этот наглец совсем недавно с жадностью засовывал себе в рот хлеб и плакал. Куда что девается? У него, видите ли, трусов нет! И поэтому он выливает на себя мою туалетную воду?!       Никогда не знал, где предел моего терпения. Теперь знаю. Ярость огненным ручьём хлынула в мозг – я дошёл до точки. Подскочив к Лёшке, я схватил его за ворот футболки.       – Знаешь, что я сейчас с тобой сделаю! – прохрипел я, севшим от бешенства голосом.       – Ну, давай, давай, ударь, – он скривил рот в улыбке, не пытаясь вырваться или скинуть мои руки. – За меня всё равно некому заступиться. Чего остановился? Ты же весь такой правильный, чистенький, со мной, отбросом, связался, мучаешься.       Внезапно кровь перестала давить на глаза, и я смог разглядеть, как у Лёшки дрожали губы. Он продолжал говорить что-то лихое и отважное, но я видел, как страх плескался в его глазах. Я отступил.       – Что, всё? А-а-а, ты заразиться боишься! – Тогда выгони меня! Ну? Давай, смелее! А то давно ты мне ультиматумы не ставил. – Он зло одёрнул футболку и подтянул штаны.       Лицо у Лёшки горело, он накручивал на палец завязку от штанов. Когда длина заканчивалась, с силой дёргал и начинал накручивать сначала.       – Я не собираюсь тебя выгонять. И бить тоже не буду.       Оказывается, я всё ещё мог говорить нормальным голосом. Я чуть не ударил его. Ребёнка! Может, действительно, ему лучше уйти? В следующий раз я ведь могу не сдержаться.       – Ты сейчас идёшь мыться. Прямо сейчас. Без препирательств.       – Прямо разбежался! Я что, твой раб?! Да ты просто… Знаешь, кто ты?       От его криков можно было оглохнуть. Как быстро у него прошло горло. Лёшка в очередной раз с силой рванул завязки на поясе.       – Догадываюсь. Но всё равно иди мыться.       – Ты… Ты больной на всю голову!       – А мне кажется, что в данном контексте условно здоровый здесь ты.       От моей ярости не осталось и следа, она схлынула, как не бывало. Но силы меня тоже оставили. Я чувствовал себя измочаленным: пережёванным и выплюнутым. И когда за Лёшкой с грохотом захлопнулась дверь в ванную, я закрыл уши руками: громкие звуки приносили физическую боль. Четырнадцатый день       Весь день я провёл в своей комнате за чтением Куприна. Есть не хотелось. Лишний раз выходить из комнаты не хотелось. Встать с кровати – как подвиг совершить. Но я тащился на кухню, делал себе бутерброд или брал яблоко и снова уходил к себе. Лёшку видеть сил не было – такую волну жгучей ненависти от другого человека я, наверное, чувствовал впервые. Иногда я откладывал книгу и думал. Что не был готов к такому противостоянию с пацаном, даже не предполагал, что оно может быть. О том, что слушаться он не собирается, не желая быть на вторых ролях. Что теперь меня ждут каждодневные провокации – проверить свои и мои границы на предмет, кто тут главный. Неужели он настолько безбашенный, что не понимает: терпение не может быть безграничным?       Потом мысли приняли иное направление. С чего Лёшка вообще должен меня слушаться? Может, он попробовал пожить как все, надоело и снова потянуло на улицу? Я читал, что бывают бомжи, которые уже не могут вернуться к обычной человеческой жизни. Но Лёшка не хотел на улицу, это было видно. Мне не давало покоя, что я не понимал причины такого поведения. Самого Лёшку ничего не беспокоило. Пока я дома, музыку включать он не решался и нашёл себе новое развлечение – компьютерные игры: когда я проходил мимо гостиной, наблюдал, как он с азартом щёлкает мышкой. Наверняка скачал какую-нибудь стрелялку.       К вечеру, отчаявшись, я попытался найти оправдание Лёшкиному поведению, но не слишком преуспел. Зато внезапно понял, что вчера я взбесился не из-за запаха или того, что Лёшка взял мои вещи, а потому, что не желал подчиняться. Но главное, я уже не смогу выставить Лёшку на улицу, я слишком увяз во всём этом. Отложив книгу, я принялся себя жалеть. Пятнадцатый день       Опять?! Я досчитал до десяти, ещё надеясь на что-то. Сладкий мерзкий запах залепил ноздри, словно цемент. Сегодня Лёшка помыл полы моей туалетной водой? Приторная парфюмерная вонь со всех сторон лавиной обрушилась на меня и взорвала мозг, всё поплыло перед глазами. Казалось, нормальный воздух в лёгкие вообще не поступал. Я опёрся рукой о стену. С чего я взял, что Лёшка хочет иметь крышу над головой?       Потребовалось время, чтобы темнота перед глазами рассеялась. Лёшка, как подобает смелому, но тупому воину, ждал меня на кухне. Глядя на него, я на какое-то мгновение решил, что и правда сошёл с ума от сильного запаха, потому что Лёшка был горд: румянец, блестящие глаза, задранный подбородок… Словно было мало уже сделанного – он присел передо мной в подобии реверанса, растянув в разные стороны края футболки. Моей футболки!       – Что это?.. – Я едва мог разговаривать, слюна скапливалась во рту – сейчас меня должно вырвать. – Я же тебе говорил, просил...       – Я тоже много чего говорил, да ты не слушал!       – Так ты сделал всё это специально? – Я вгляделся в его лицо.       Распалённый азартом, он и не думал отводить взгляд. Я подошёл ближе – вместе с полом он и себя помыл туалетной водой. Лёшка зажмурился и задышал чаще.       – Выдыхай, – я перешёл на шёпот, чтобы и правда не вырвало, – я ничего тебе не сделаю.       Обойдя Лёшку, я направился в ванную – умыться. Но оказалось, что запах шёл оттуда. В ванне валялись осколки сразу от двух флаконов туалетной воды. Смыв из душевой лейки то, что можно было смыть, я решил спастись от запаха в своей комнате.       Но и там меня ждал сюрприз. Моя кровать была переворошена и тоже благоухала. Открыв окно, я стащил простыню, вынул одеяло из пододеяльника, снял наволочку и, как ни в чём не бывало, понёс всё в гостиную. Вывести меня из себя у Лёшки больше не выйдет, я ему не дам. Пусть видит, что вызов я принял. Теперь мне и самому стало интересно, кто кого.       Лёшка сидел на диване, зажав руки между колен с прямой, как у каменного изваяния, спиной.       – На тебе моя футболка. Это первый и последний раз. Теперь шуруй в ванную стирать. – Я кинул ему постельное бельё, которое он поймал на автомате. – Сначала так отполощи, руками, чтобы смыть запах, потом в стиралку закинешь. Осколки соберёшь и вынесешь на улицу, в контейнер. Как всё сделаешь, не забудь помыться. Действуй!       Кто сказал, что для того чтобы почувствовать себя отомщённым, надо лишать недругов жизни? Достаточно сделать то, чего они от тебя не ожидают. Удивление, шок, растерянность сменялись на Лёшкином лице настолько быстро и ярко, что у меня дух захватило. Колоссальное удовольствие наблюдать за противником, осознавшим, что его хитроумный план не сработал.       – Я не смогу. На улицу не смогу, – ответил он, когда справился с эмоциями.       Я успел забыть, что Лёшка умеет нормально разговаривать, не выпендриваясь.       – Почему же?       – Надеть нечего.       – Хорошо, я сам вынесу. Найди на кухне под мойкой пакет и аккуратно сложи в него осколки.       – А мыться-то зачем? Я вчера так и не понял?       – Я терпеть не могу парфюмерные запахи. – Отвечать как есть и вести себя, словно ничего особенного не случилось, – теперь моя стратегия.       – Зачем тебе тогда туалетная вода?       – Подарки. Стоят и стоят, хлеба не просят. Выбросить руки не доходят.       – Значит, я помог? – усмехнулся он.       – Лёш, ты понимаешь, что такое, когда плохо? Вот мне плохо от запахов, и я не шучу сейчас.       – Почему ты раньше не сказал? – Лёшки упрямо вскинул подбородок, снова собираясь начать возмущаться.       – Мне не то чтобы интересно, но всё-таки зачем ты это сделал? – Я сел рядом.       – Первый пузырёк случайно смахнул. А потом… – Лёшка передумал наезжать и пожал плечами. – Ты меня бесишь.       – Настолько? – не поверил я.       – Охренеть как. – Лёшка встал и сбросил постельное бельё на пол. – Ты весь такой правильный… Представил, как придёшь и узнаешь, что я разбил твою воду, то с катушек слетишь. Перестанешь затирать про свои правила, перестанешь быть чистеньким занудой.       – Я не правильный и не чистенький. – Хоть я и выбрал себе линию поведения, но хотелось начать спорить, потому что после Лешкиных слов стало как-то тоскливо и неловко.       – Ага, конечно.       – Конечно или нет, но я не бью людей. Просто я никогда не попадал в такие ситуации.       – Ага. – Он закатил глаза. – Короче, я лучше пойду. Стирать.       Пока он стирал или делал вид, что стирает, я проветривал квартиру. Чтобы быстрее вытянуло запах, даже открыл входную дверь.       Остаток вечера прошёл в трудах и заботах. Мы не разговаривали, но такая тишина меня устраивала. Шестнадцатый день       Сегодня, после того как Дим Димыч дежурно задал пару вопросов по моему годовому отчёту, мы перешли к разговору о важном, Дим Димыч так и сказал: «А сейчас о важном». «Важных» разговоров я со своим начальником ещё никогда не вёл. Ну, может, после моего третьего года работы, когда шеф впервые попросил меня посмотреть, как продвигается строительство муниципального жилого дома, что наше управление, как застройщик, возводило на окраине города. Я тогда смутно понял свою цель, но на площадку съездил и, по-моему, рассказал всё то, что и так Дим Димыч знал. Но, видимо, в моей информации было всё-таки что-то, из-за чего шеф снова попросил съездить с проверкой, но уже на другой объект. Так я и получил тогда своё негласное повышение.       – Тебе нравится, чем ты занимаешься у нас?       – Обычно такие вопросы задают, когда собираются сделать выговор или красиво уволить.       – Это не наш случай, – Дим Димыч засмеялся и откинулся на спинку кресла. – Назар, тебе никогда не говорили, что ты тяжёлый человек?       – Это тот, которого проще бросить, чем нести?       – Я понял, – Дим Димыч улыбнулся, – все хвалят твоё остроумие.       – Когда как, – я пожал плечами. – Мои сильные стороны в другом.       – Вот о них я и хочу поговорить. Как ты оцениваешь свой вклад в реконструкцию велотрека?       – Насколько было возможно, вложился – уж слишком неординарный объект.       – Вадим Дмитриевич что-то похожее сказал на совещании. Почему так?       – Тренерские кабины, гостиница для спортсменов, новый спортзал – всё в штатном режиме, а вот сам трек… Реконструкция прилегающей территории из-за строительства нового моста, произведённая в прошлом году, значительно снизила устойчивость грунта в принципе, а с планируемым увеличением площади трека тем более. Не зря же первый подрядчик, который зашёл на объект, не справился с объёмом работ. Но, думаю, что в следующем году, когда трек откроют, результат порадует не только нас и заказчика, но и руководство города.       – Проверяющая компания нашла в проекте трека отклонения от нормативов? Много чертежей пришлось корректировать?       – Как ни странно, немного. Мы быстро откорректировали, и они ушли в производство.       – Вадим Андреевич тоже был немало удивлён, ну да ладно, спишем на везение. Назар, а как ты смотришь на развитие? Освоение новых горизонтов, как говорится.       – Я не думаю, что дело в везении. Мы много работали. А развитие и горизонты – это всегда хорошо, – ответил я осторожно, не совсем понимая, к чему ведёт шеф.       Я был за любое развитие в профессии и начал сразу, после получения диплома устроился по специальности в одну небольшую частную контору, только-только появившуюся на рынке. Но, несмотря на всю её частность, что-то создавать самому, как я ни рвался, не получалось. Решил запастись терпением: раз я молодой специалист, значит, надо набираться опыта, чтобы мне начали доверять вести самостоятельные проекты. Запасался и терпел, набирался. Но то ли набирался не у тех, то ли терпел слишком долго, но к проектам меня допускали лишь в качестве «подай-принеси»: «Назар, вызови Сашу, Автокад лагает», «Назар, а не заказать ли нам доставку обеда в офис?» И только когда они совсем зашивались, мне дозволялось провести корректировку чертежей. Я уволился, рассудив, что здесь мне ловить нечего.       Имея какой-никакой опыт, я надеялся, что теперь-то всё изменится, но получилось, что я устроился в точно такую же контору с таким же подходом к работе. Я снова ездил по городу с бесконечными поручениями и только мечтал работать с индивидуальными заказами. Правда, однажды мне доверили довести до ума чужой проект. Я убил кучу времени, пока разобрался, что в нём где, как и почему, сделал всё в лучшем виде, но ни к каким сдвигам в карьере это всё равно не привело. Я словно завяз в болоте и сколько ни дёргался, пытаясь доказать, что я тоже много чего умею, ничего не менялось. А столкнувшись в коридорах нашего департамента сразу с двумя своими начальниками, прошлым и нынешним – смеясь и переговариваясь, они ждали лифта, – я решил, что это знак, и уволился.       Вакансию помощника архитектора строительного управления я увидел в городской службе занятости, куда упрямо заходил после работы каждый день. Решил позвонить, не особо рассчитывая на удачу, тем более что позиция помощника меня не прельщала. Но всё на удивление сложилось: помощником в нашем управлении я проработал год с небольшим, а потом занял место ушедшего на пенсию архитектора.       – Речь о повышении квалификации или?..       – Слышал о «Дворянском»? Многоквартирный жилой комплекс. Возьмёшься?       – В качестве ГАП?       – Назар, мне импонирует твоё рвение и честолюбие, но пока в качестве ведущего архитектора. Первая очередь ЖК планируется к сдаче через два года. Приступаем сразу после Нового года. Судя по отчёту, большая часть объектов по твоим проектам сдана, так что…       – Разве можно меня официально назначить ведущим архитектором? Как же штатное расписание?       – Я смотрю, процесс обмена информацией у нас в управлении хорошо поставлен. – Дим Димыч улыбнулся и покачал головой: – Нет. Пока нет. Давай вернёмся к этому разговору ближе к лету, когда закончат с фундаментом «Дворянского».       Если на работе у меня были подвижки, то дома ждал день сурка: опять Лёшкины вопли и Цой. Разница заключалась лишь в том, что дверь в комнату закрыта. Но мне, как хозяину квартиры, ничего не мешало зайти. Лёшка снова звезда танцпола, а звезде не пристало убирать после сна постель и складывать диван: простыня сбилась в ком у подлокотника, подушки снова валялись посреди комнаты. И хоть он ничего не сделал из того, о чём я его просил, зато в воздухе витала не злоба, а лишь одно задорное упрямство. Вчера вроде как я его «сделал», а сегодня он, как мог, спасал свою гордость. Значит, буду сохранять нейтралитет.       Опять я сидел в кресле, точно так же, как и пару дней назад. Цой завывал свой похоронный «Апрель», но танцору, видимо, было всё равно. Он вообще будто не слышал, подо что вроде как «ритмично» двигался. У Лёшки были явно проблемы с чувством ритма, с пластикой всё обстояло на порядок лучше. Может, он в какой-то параллельной жизни брал уроки танцев? Цой всё никак не кончался: были уже и «Алюминиевые огурцы», и «Восьмиклассница». Но и я не планировал быстро капитулировать.       Но у моего организма были другие планы: «Звезда по имени Солнце» ритмом-болью начала отдаваться в моём виске. И я всё больше склонялся к тому, чтобы тупо вырубить музыку. Но останавливало то, что это был неверный путь. Хотя кому я врал – дело не в правильности или неправильности: мне понравилось удивлять Лёшку, поступая наперекор здравому смыслу и, главное, его ожиданиям. Что-то в этом было.       Сейчас Лёшка давал представление специально для меня, и для того чтобы его переиграть, надо лишить его зрителей – отступить к так называемым предварительно подготовленным позициям.       – Я – ужинать. Подушки на полу, а он грязный.       А вот удержаться от родительской банальщины я не смог. Осталось про «убери со стола» брякнуть. Но на столе мои бумаги, мне их и убирать.       Наполняя чайник водой, я услышал, как в гостиной резко оборвалась музыка. Аллилуйя!       – Ты ужинал? – спросил я, когда услышал шаги за спиной.       – Не-а. Колбасу ел, – лениво растягивая слова, отозвался Лёшка.       – Опять?       – Жалко, что ли? Я же не всю! – возмутился Лёшка и мгновенно слинял из кухни.       Продлевать себе дежавю не хотелось, а потому готовить омлет я не стал. Отварил макароны, на горячую сковороду покидал порезанные лук и помидоры. Поставил воду для бульона. На завтра. Чтобы Лёшка не колбасой питался, а ел первое. Не прошло и десяти минут, как Лёшка снова возник у меня за спиной.       – Это зачем? – он показал пальцем на сковороду.       – Сейчас пожарится, потом приправу кину и перемешаю с макаронами. – Я решил просто отвечать на его вопросы, чтобы не тянуло в воспитание.       – Съедобно?       – Мне нравится. Больше всё равно ничего нет.       – Почему нет? – Лёшка подскочил к холодильнику, открыл дверцу и принялся выкладывать на стол чуть не всё, что я купил в субботу: помидоры, сладкий перец, морковь, яблоки, сметану, пакет молока, сосиски, упаковку яиц. Среди всего я заметил огрызок колбасы и кусок сыра странной формы. По внешнему виду можно было догадаться, что от него откусывали. Последним Лёшка добавил половинку чёрного хлеба и радостно, как щенок, принёсший палочку хозяину, воззрился на меня. – Вот же, еды полно. Хочешь, я тебе бутер сделаю?       Я смотрел на гору продуктов, на Лёшку и не мог угадать: это наивность, наглость или защита, выработанная не от хорошей жизни? Может, всё-таки стоит почитать что-нибудь умное про воспитание. А пока, если ненавязчиво и намёками не выходит, значит, будем разговаривать «в лоб».       – Я так понял, что у тебя еда на сегодня есть.       – У меня? – Лёшка и впрямь не понимал или слишком натурально делал вид, что не понимает.       – Ты можешь наделать бутербродов.       – Зачем готовить, если можно и так? Нафига корячиться?       – Невозможно постоянно питаться одними бутербродами. Если ты не думаешь про здоровье, то это ещё и не слишком вкусно. А я после такой пищи скоро сгибаться перестану – живот будет мешать.       Буду ему всё разжёвывать, как в детском саду. Вдруг Лёшка никогда не жил нормально, ну чтобы утром – каша, потом – школа, потом – уроки дома, под супчик, оставленный мамой. И не было у них семейных ужинов с отбивной и картофелем.       Пока я мешал на сковороде поджарку с макаронами, Лёшка топтался вокруг, заходя то с одной стороны, то с другой, потыкал пальцем мне в бок и выдал:       – Нет у тебя никакого живота, хорош прибедняться. Короче, тебе делать бутер? – Лёшка кивнул на свой гастрономический натюрморт.       Ужинали мы вместе, но каждый питался своим. Я – макаронами, специально не предложив Лёшке разделить нормальную еду со мной, чтобы заставить его заботиться о своём питании. Лёшка радостно поглощал криво нарезанные бутерброды, догонялся сыром, откусывая от целого куска, и в конце запил всё стаканом сладкого чая. Я старался найти следы игры или позёрства, но ничего такого не заметил.       – Что ты обычно ешь, что любишь? – Ну не может же он целыми днями питаться всухомятку.       – Мороженое, – ответил Лёшка не задумываясь.       – Ну, мороженое так мороженое. – Каков вопрос, таков ответ.       Я доел макароны и, взяв свою тарелку, встал к мойке. Поднимать неприятную для нас обоих тему я малодушно собирался, стоя спиной к возможному эпицентру взрыва.       – Лёш, я записал тебя на завтрашний вечер к врачу, анализы – на следующую неделю. – Я мыл тарелку и пытался спиной, как радиолокатором, уловить изменения.       – И на сколько записался? – Лёшкино хорошее настроение как ветром сдуло.       – Ты хочешь успеть сбежать к тому времени?       Поставив посуду в сушку, я вытер свою часть стола и недвусмысленно оставил тряпку на Лёшкиной половине, усеянной крошками и помеченной двумя влажными коричневыми ореолами от стакана, словно печатями.       – Уши с задницей надо успеть вымыть, чтобы поразить твоего врача не только лысыми яйцами, но и блеском других мест! – Он встал из-за стола. – Разрешите упасть-отжаться?       Отжиматься, как и падать, судя по зашумевшей воде, Лёшка собрался в ванной. Значит, дежурным по кухне буду опять я.