Для самого себя. Начало

Девятнадцатый день       Лёшка опять варил яйца – его единственное, а потому коронное блюдо. Те же всплески кипятка и чертыханье после. Новые вещи Лёшка отчего-то надевать не стал – красовался в моих старых джинсах.       – Это для связи. – Я протянул ему свою нокию-старушку.       – Ага, сенкс, кинь где-нибудь. – Готовка занимала у него всё внимание.       – Кухонный стол подойдёт? – Я не хотел уступать ни в чём, даже в легкомыслии.       – Спасибо за телефон, я потом возьму. – Лёшка повернулся ко мне, сразу уловив, что не так. – Положи на стол, пожалуйста. Решил, будешь отвечать на мои вопросы?       – Если тебе интересно, то я свитер поменял на меньший размер, ещё купил тебе толстовку, она – в самый раз, её можно не мерить.       Сегодня в магазине я всё выбрал быстро, без тягостных раздумий. Уже перед самым выходом, увидев призывное «sale» в витрине спортивного магазина, свернул туда и взял толстовку, рассудив, что ещё что-то, кроме футболок и свитера, Лёшке точно не помешает.       – Про шмотки понял, и труба в самый раз, как с вопросами? Ну дава-а-ай, – попросил Лёшка.       Ни телефон, ни одежда, ни то, что я всё это сделал для него, ну просто как мать родная, его не трогало, только предстоящее развлечение – игра в вопросы. Вон как распирает от предвкушения. Я не ответил, а подвинул табурет и сел, вытянув гудящие после напряжённого дня ноги: сначала отвозил документы в управление, после излазил вплоть до чердака муниципальную двенадцатиэтажку новой для нас сорок четвёртой серии, в конце дня в магазине менял Лёшкины вещи, постоял, ожидая, пока подошьют джинсы.       Тем временем Лёшка слил воду и поставил ковшик с яйцами на стол. Подвинул ближе ко мне и покашлял.       – А если я не захочу отвечать? – Не поупираться, когда это так его раздражает, я не смог.       – Ты же хочешь, чтобы я отвечал?       – Сегодня я хочу этого гораздо меньше, чем вчера. И есть темы, Лёш, которых я не хочу касаться в разговоре с тобой.       – Думаешь, я буду исповедоваться? – засмеялся он.       – Хорошо, давай попробуем. Но не врать. Если не хочешь отвечать, то так и говори. Идёт?       – По пять вопросов – три было вчера, а сегодня ставки выросли. Кто первый? – Лёшка не мог спокойно стоять: пританцовывал, только что копытом не бил, как рвался начать.       – У тебя есть паспорт? Могу я его увидеть?       – Два вопроса? – Лёшка растянул губы в улыбке.       И с чего я решил, что он будет играть по моим правилам?       – Хорошо, будет один – паспорт есть?       – Есть.       – Уже легче. Где он?       – Это следующий вопрос. Отвечать? – Лёшка закусил губу. Его так и распирало от едва сдерживаемого смеха.       Несмотря на всё его веселье, я почувствовал, как по позвоночнику, поднимая волоски, побежали мурашки. Сейчас я впервые смотрел на Лёшку как на кого-то, кто может быть равен мне по уму и статусу, – вдруг показалось, что такое возможно.       – Другой вопрос: у тебя есть родители? – Я взял себя в руки и продолжил.       – Отец.       – Он знает, где ты? Ты же понимаешь, что так просто жить здесь не получится? Может, ты в розыске?       – Наза-а-ар, мне на какой вопрос отвечать? – чуть не промяукал Лёшка, склонив голову к плечу.       Медленно, с какой-то сонной улыбкой, он заполз на табурет и сел, подперев кулаком голову. У него было такое лицо… Вселенское терпение и смирение. Ну конечно, я ж такой тупой, считать не умею.       – Ты всегда такой?       – Ага-а-а, – протянул Лёшка, ехидно улыбаясь.       Он будет следить за каждым моим шагом, каждым движением и словом. Одна ошибка и...       – Отец знает, где ты?       – Что я у тебя? Не знает, но искать точно не будет. И в качестве бонуса – расслабься, не посадят тебя, я отвечаю.       От того, что его не ищут, я испытал облегчение. Уже что-то. Паспорт есть, семья. Всё не так плохо. А за что меня могли посадить, я не понял.       – Ты давно на улице?       – Мимо.       – Такой сложный вопрос?       – Очень. – Он так широко улыбнулся, что даже зажмурился: словно бы щекам не нашлось места на лице, и они наползли на глаза, превратив на мгновение Лёшку в счастливого корейца. – У тебя остался один вопрос.       – Нет, Лёш, два. Последний, раз ты не ответил, не считается.       «Считается», «не считается»… Я будто вернулся в свои десять лет, когда спорил с друзьями не на жизнь, а на смерть: нетерпение, азарт, желание взять верх, доказать, что ты прав, что лучший.       – Ладно, – покорно согласился он и опустил подбородок на сложенные на столе руки. – Ещё два вопроса – и не забудь, потом моя очередь.       Лёшка светился, как новогодняя гирлянда.       – А ты не врал, когда отвечал?       Лёшка вскинул голову и отсалютовал, как американский киношный солдат:       – Никак нет! – И укладываясь обратно на стол, добавил: – Я не засчитаю это за вопрос, я сегодня добрый.       – Что ты делал на улице, как жил?       – Жил. Повезло, что раздобыл ключ от вашего подвала, смог там ночевать. Днём уходил, чтобы не турнули. Ел, если кто сердобольный попадался. Прям как ты.       – И много нас таких, сердобольных ты насобирал по городу? – Мне стало неприятно, что обычный добрый поступок, попрошайками с улицы воспринимается как развод лохов на пожрать. – Не боялся, что отравят, подсыпят что-то.       – Боялся, – хмыкнул Лёшка. – Поэтому старался брать деньгами. Тебя не боялся, ты вряд ли стал меня убивать у себя дома. Короче, ходил, бродил, ну и вообще. Как-то так.       – Всё, что ли? – удивился я, приготовившись слушать долгую историю.       – Это не так интересно. Думаешь, по кайфу шляться целыми днями? Всё, не хочу ничего больше говорить, понятно?       Мы помолчали. Яйца в ковшике наверняка уже остыли. Лёшка, сосредоточенно возя ладонью по столу, сгонял в кучку крошки, оставшиеся с завтрака.       – И я не под кого не ложился, ты зря с врачами до меня… доколебался. У меня ничего нет: ни вшей, ни болезней. Я вообще ещё ни с кем…       – У меня остался последний вопрос, – я увёл разговор в сторону.       – Не хочу больше отвечать, – качнул Лёшка головой.       Мне много что важного ещё хотелось узнать: из какого он города, почему ушёл из дома, что у него с учёбой, какие планы на жизнь, собирается ли возвращаться к отцу или всерьёз решил бросить якорь в моей квартире, но, видимо, придётся отложить это на другой раз.       Лёшка тем временем ещё больше помрачнел. Глядя на его хмурое лицо, мне вдруг захотелось услышать, почему, несмотря на запрет, он надел мои джинсы. В день, когда я ужинал в «Зеркале», я был настолько зол на себя, что нарушение Лёшкой договора не брать мою одежду на фоне всего остального казалось сущим пустяком. Казалось, спроси я сейчас, зачем ему всё это: разбитая туалетная вода, орущая музыка, постоянные споры и он ответит.       – Лёш, а почему ты позавчера был в моих джинсах?       – Так ты что, не понял? – Он поднял на меня изумлённый взгляд и через секунду рассмеялся, запрокинув голову. – Ну ты даёшь! – выдыхал Лёшка между приступами смеха. – Мне прям так надо было идти в твою больничку, в этом? – И он, как экскурсовод по самому себе, показывая, провёл руками сверху-вниз.       – Ты действительно собирался идти к врачу? – уточнил я на всякий случай. Мне не верилось.       – А на кой ещё мне твоё шмотки? Прикинь, сколько я перерыл, пока нашёл что-то подходящее?       Он вдруг резко замолчал и заговорил уже совсем другим голосом:       – Боишься заразиться? Но я правда ничем не болею. И не влезешь ты в них, если только уменьшишься раз в десять. – Он, понурившись, снова стал возить рукой по столешнице.       – Ну, не болеешь так не болеешь, Лёш. Получается, что ты молодец, подготовился, а я вроде как идиот по всем фронтам. – Я не знал, что ему ответить. – Лёш, не умею я всего этого. Упускаю что-то, веду себя как... Погоди, а на улицу в чём бы ты вышел? У тебя ж тогда ни обуви не было, ни куртки.       Лёшка вытаращил глаза и, когда до него дошло, о чём я, снова засмеялся. Потом мы смеялись вместе: про зимнюю одежду никто из нас не вспомнил.       Отсмеявшись, Лёшка вынул из ковшика два яйца.       – Ты есть будешь?       – Это твой первый вопрос? – Почему бы мне не поучиться вести переговоры?       – Нет, это предложение. Тебе одно, мне другое мне, а третье... – он замялся, – лопнуло.       И мы опять начали смеяться. По яйцу на ужин – это действительно смешно, но одно то, что Лёшка изначально рассчитывал на меня, не могло оставить равнодушным.       Мы ужинали яйцами, переваренные желтки так и норовили прилипнуть к нёбу. Лёшка даже пальцем поскрёб во рту.       – Твоя очередь отвечать. Ты же не будешь врать? – Он серьёзно посмотрел на меня и сложил руки на столе.       – А ты врал?       – Ты уже спрашивал, – ушёл он от ответа. – Погнали. Ты всегда жил один?       – Сначала с родителями, как все, потом – один. Я тебе говорил, когда ты сбежал в свой подвал. Ты решил, что я соврал?       – Что, никогда не врёшь?       – Тебе я ни разу не соврал. И не планировал, – не люблю ложь. И это был твой второй вопрос.       – Бля!.. – Он раздражённо стукнул ладонью по столу и сразу прижал её ко рту. – Слушай, почему ты такой злой?       – Я не злой, всего лишь показал, что тоже умею считать, и подловил тебя. И это был третий вопрос.       Я переждал, пока Лёшка побьётся головой о стол, и напомнил:       – У тебя ещё два вопроса.       – Так не честно, – прошипел он и потёр лоб. – Я предупреждал тебя, всё по чесноку. А ты? Сначала отвечаешь, а только потом считаешь!       Но я не чувствовал вины. Мне было легко, хотелось оторваться, пусть и таким детским способом. Хотя, если разобраться, Лёшка был прав.       – Ладно, что ты ещё хотел спросить? – Я решил не обижать его – всё-таки я старше.       – Хоте-ел, хоте-ел… – обиженно прогудел он. – Хотел узнать, какого ты мне мозг выносил с первого дня: правила, условия... Как с уголовником, рот затыкал. Ты такого наговорил, что я хотел врезать тебе. – Лёшка буравил меня глазами. – Думаешь, я не смог бы?       – Ты хотел меня ударить?       – Хотел, – Лёшка отвёл взгляд.       – Я же извинился.       – Ну да, через сто лет. Я сидел в подвале и ждал, что ты придёшь. А ты... Та ещё скотина, – тихо закончил Лёшка.       К этому я не готовился: он не вопросы задавал, а душу открывал. Ждал меня, обиделся, что не искал его. Не слишком ли он многого хочет? Но развивать эту тему не стоило. Я решил подвести черту:       – Лёш, я не злой, я – неумелый. Так пойдёт?       – Опустить человека у тебя отлично получилось.       – Я понимаю, о чём ты, но к такому разговору я не готов. Да и не получается у нас с тобой пока на серьёзные темы... Эй, – я легко ткнул его пальцем в лоб, – ладно тебе, будешь морщинистый и некрасивый.       Лёшка смахнул мою руку и хмыкнул.       – Последний вопрос. – Он уже выпил свой чай – мечта диабетика – и теперь пытался вытрясти из чашки полурастаявшую сахарную кашу прямо в рот. – Ты живёшь один, женского у тебя ничего нет: ни фоток, ни помады, ни шмоток. Пусто.       – Ты что, обыскивал квартиру?       – Твои вопросы кончились. – Он поковырял сахар на дне своей чашки пальцем и облизал его. – Ты – гей?       – Пропускаю.       – Тебе есть что скрывать? – Чашка была забыта. – Значит, всё-таки гей.       – Не всегда, когда человек молчит, он что-то скрывает. Бывают слишком личные вопросы. Или, может, человек просто разговаривать не хочет?       – Слышь, человек, а ты чё, со мной разговаривать не хочешь? – Лёшка цыкнул зубом, пародирую уличную шпану.       – Кстати, Лёш, а почему ты сразу начал мне тыкать, чуть не с самого первого дня?       – Твои вопросы кончились.       – Ну а всё-таки?       – Сам догадаешься?       – Ты плохо воспитан? – Если сначала игра в вопросы веселила меня, то теперь я начал уставать.       – Так точно. – Лёшка опять вскинул руку в военном приветствии. – Вечер вопросов и ответов, а также временного перемирия – закончен. И если ты не возражаешь, то я пойду пошарюсь в сети.       – Подожди, завтра мы идём к врачу, как собирались. Не забыл?       – А если я не хочу?       – Хочешь – не хочешь, могу ещё раз повторить: мы завтра идём к врачу.       – Я подумаю, – он встал из-за стола и направился к двери.       – Не слишком долго думай, до утра тебе время.       Когда Лёшка ушёл, я понял, что он задал мне только четыре вопроса из пяти, хотя с самого начала бился за каждый. Выходит, его интересовало по-настоящему только одно: гей я или нет. Лучше не думать ни о чём, и я принялся собирать скорлупу со стола. Двадцатый день       Бросив взгляд на настенные часы – уже далеко не в первый раз, – я прикинул, что если не поторопимся, то Лёшка не успеет сдать кровь.       Сначала он долго просыпался и бесконечно умывался, потом лениво возил ложкой в тарелке с кашей, тщательнейшим образом разбалтывал сахар в чае. Я был очень терпелив: недовольных взглядов не бросал, пальцами по столу не барабанил и уж тем более не подгонял. Если бы каждый день на работе не штудировал азы «конструктивного общения с подростками», вряд ли был бы таким спокойным.       И вот, в конце концов, «торопыге» осталось последнее дело – одевание. Он тщательно перебирал свой гардероб, прямо скажем, не блещущий разнообразием: брал то свитер, то толстовку, прикладывал к себе, подходил к зеркалу и задумчиво разглядывал отражение, корчил рожи. Сидя в кресле, я продолжал терпеливо ждать. Может, у него по утрам всегда такая долгая песня, у меня просто раньше не было шанса увидеть это. Выбор был наконец сделан, и Лёшка, бросив красноречивый взгляд в мою сторону, сгрёб свитер, джинсы, порылся в шкафу, выуживая носки, и удалился в ванную. Кра́сна де́вица, как же можно при мне переодеваться!       Из ванной он вышел через час. Дверь я захотел выломать или хотя бы вдарить по ней кулаком уже через пятнадцать минут. Сколько нужно времени, чтобы надеть свитер и штаны! Но вместо этого я крепче вцепился в подлокотники. Когда все звуки затихли, и я приготовился к тому, что Лёшка сейчас выйдет, снова включилась вода. Душ принимает? Ещё через пятнадцать минут накатила такая апатия, что я, удивительно расслабленный, пошёл на кухню – приготовить себе кофе. Банка, которую я купил в среду в «Зеркале», стояла до сих пор закрытая. Лёшка не пил кофе совсем, а я считал, что в воспитательных целях надо пить чай с ним вместе. По крайней мере тогда, когда мы ели вместе. Услышав, как открылась дверь, я не удержался и выглянул в коридор.       Мне надо умыться, срочно. На сайте говорили, что помогает остыть. Но сейчас лучше было не умыться, а охладиться под ледяным душем целиком – только так нервы хоть отчасти придут в норму. Потому что из ванной Лёшка вышел одетый, но с абсолютно мокрой головой: я видел, как с чёлки капала вода на лицо. Ворот свитера потемнел от воды. Стараясь выглядеть расслаблено, Лёшка смотрел на меня, ожидая реакции. Что я дальше ни скажи, всё равно проиграл.       – Ты настолько не хочешь идти к врачу, что устроил это тупое представление? Не, серьёзно, вот этот детский сад из-за врача?       – Не дождёшься. Я же сказал, что ничем не болею. Просто вспомнил, что к врачу надо идти чистым, разве нет? – закончил Лёшка фирменными интонациями психиатра, разговаривающего с душевнобольным.       – Я не понимаю, – я всё ещё верил в его здравый смысл, – как ты можешь быть уверен в том, что ничем не болеешь. При твоём образе жизни это... И может, ты не знаешь, но к врачу ходят и условно здоровые. Это которые…       – Опя-я-а-ать завёл свою шарманку... – Лёшка закатил глаза и, упав в кресло, стал со стоном сворачиваться в позу эмбриона, всячески демонстрируя, как его все достали. Мозг давно рассылал по моему телу взрывоопасные импульсы в количестве, невозможном выдержать обычному человеку. Значит, будем делать из себя уникума.       – Хорошо, Лёш, будет без шарманок. Ты мои шкафы, как я понял, хорошо изучил. Фен видел? Сушишь голову, одеваешься в сухое, и я вижу тебя одетого в коридоре через пятнадцать минут. Вопросы?       Я приложил все силы, чтобы остаться на месте, а не сдёрнуть его с кресла и пинком не вышвырнуть переодеваться. Никому ещё не удавалось вывести меня из себя, и у него тоже не получится, кишка тонка!       Но на этом сюрпризы не закончились. Приняв, наконец, сухой вид, из квартиры Лёшка выполз своеобразным способом: сначала выглянул на лестницу, замер, словно прислушивался к чему-то, и через секунду с грохотом слетел по ступенькам вниз. Пока я закрывал замок, по длинному скрипу подъездной двери понял, что и её Лёшка открывал с предосторожностями. Боялся, что за ним следит кто-то из старых приятелей – шайки нищих? Очень сомневаюсь, скорее Лёшка снова играл на публику. Но я больше не куплюсь на его представления.       Весь поход к врачу – это нескончаемая вереница кабинетов и вопросы, вопросы… Мой вроде как племянник мёртвым голосом отвечал на все. Вообще, к моему удивлению, Лёшка вёл себя нормально: был вежлив, но немногословен, покорно сидел на стульчике или ложился на кушетку, задрав толстовку.       Сначала я собирался ограничиться терапевтом, гастроэнтерологом и венерологом. Правда, последний в этой клинике назывался урологом. У первого врача, терапевта, меня раскрутили на полный прейскурант, а не кровь и три специалиста, как я наметил дома, нагуглив варианты обследований. Сам виноват, зачем-то начал объяснять врачу, что мальчик приехал из глубинки и только поэтому я ничего не знаю ни о его здоровье, ни об условиях проживания. А здесь он хочет начать заниматься в бассейне и поэтому приходится...       – Раз вы взялись за здоровье, надо всё сделать, как положено. – И врач с космической скоростью принялась заполнять направление за направлением чуть не по всем местным специалистам. – После ко мне опять, уже без оплаты.       Правда, от дополнительных анализов крови «на всякий случай» из десяти пунктов я открестился.       И вот на это «положено» я угрохал половину своей зарплаты. Видать, когда соглашался, то думал о чём угодно, только не о сумме, которая могла получиться с такой кипой бланков в руках. Справедливости ради, Лёшка пытался мне что-то семафорить, пока кассир сортировала направления и считала общую сумму, но я не понял его намёков и, отмахнувшись, протянул карточку.       Я расшифровал его ужимки, когда от растущего количества номеров кабинетов, перечисленных услужливой кассиршей, у меня закружилась голова. Лёшка за моей спиной беззвучно ржал, согнувшись у стенда с этими самыми номерами:       – Ну ты даё-ёшь! – разгибался он после очередного приступа смеха. – Смотреть надо, за что платишь. Может, ты мне и силиконовые сиськи подгонишь, раз такой зачётный папик? – И он снова ржал, впрочем, не забыв зажать ладонью рот.       Позже Лёшка уже не был таким весёлым. Он гипнотизировал меня злым взглядом, не желая мириться с конвоированием. Но, видя мою решимость, бросил яростные гляделки и просто шёл в следующую дверь, когда очередной врач заканчивал писать в карте. Перед кабинетом уролога, увидев заледеневшие Лёшкины глаза и побелевшие от напряжения губы, я отступил и остался сидеть на банкетке под дверью.       Второй раз, когда я оставил Лёшку одного, случился в кабинете ЭКГ. Правда по другой причине. Он отвечал уже в который раз на стандартный набор вопросов: возраст, рост, вес, жалобы... Я вышел в коридор не сразу после услышанного только потому, что не смог сдвинуться с места – сидел и прокручивал в голове секунду назад полученную информацию: примерял её то так, то эдак. После кардиограммы я больше не ходил вместе с ним, а ждал в коридоре у кабинетов, изучая пластиковые стенды про все в мире болезни и исследования. Лёшка имел полное право обойтись без меня.       Ещё с утра я был абсолютно уверен в своём подходе к Лёшкиному обследованию: только под моим контролем и без пререканий. Но сейчас я так уже не думал, и дело было не в его оговорке. Отвести Лёшку к врачу было верным решением, но в то же самое время оно уже не казалось таким уж безупречным. Я пробовал прогнать гадливое чувство, поднимавшееся вверх по пищеводу, оправдываясь «он сам ведь согласился», но ничего не получалось. Действительно, я с ним будто с уличным щенком. Я в детстве как-то притащил с улицы кошку и выклянчивал у мамы согласие оставить её. После долгих уговоров и моих горючих слёз мы поехали к ветеринару – это было непререкаемым маминым условием. Лёшка тоже с улицы, я знаю, что он не зверушка, но надо ведь проверить, что с этим не так?       Удалось перестать ковыряться в себе, когда терапевт подтвердил, что никаких болячек у Лёшки нет, а значит, всё в порядке. Также он повторил слова гастроэнтеролога о метаболизме и генетике, добавив:       – Ваш племянник – астеник, только и всего. Режим надо соблюдать, ничего сверхъестественного. Спать, есть – как положено, а не их извечные чипсы и колы. Овощи, фрукты, молочные продукты, мясо, желательно красное, гемоглобин надо поддержать, думаю, он у вас будет понижен, меньше простых углеводов, это белый сахар, та же газировка – и всё будет нормально. Только в следующий раз, когда соберётесь в поликлинику, возьмите у врача направление на кровь и обследования, не выбирайте их наобум.       Оставалось дождаться результатов анализов, чтобы быть уверенным на все сто. На радостях я купил Лёшке мороженое, но вафельный стаканчик он тут же у ларька эффектно метнул в урну.       Несколько дней мы жили не просто как соседи по коммуналке, а как вдрызг разругавшиеся соседи, игнорирующие друг друга по полной. Я приходил с работы и видел его лежащим на диване. При мне – минимум передвижений по квартире. Еда в холодильнике, впрочем, убавлялась с прежней скоростью. Днём и, скорее всего, ночью он рубился в компьютерные игры, вечером впадал в анабиоз на своём спальном месте. Уверен, что всё это делалось напоказ, но и подходить к нему сам я тоже не собирался. Я ни в чём не провинился, всё было сделано для его же пользы. Однако такое автономное существование в одном пространстве напрягало.