Для самого себя. Начало

Двадцать пятый день       Проснулся я словно по беззвучной команде. Сверился с телефоном – ещё целых двенадцать минут можно было спать. Что я и сделал бы, если бы не запах. Меня разбудил запах еды. Чего просто не могло быть в этой квартире, пока я в кровати. Вскочив и по-быстрому одевшись, я пошёл посмотреть, что готовится.       Лёшка стоял около плиты и мешал что-то в сковороде. В джинсах и опять в своей кислотной футболке. В моих джинсах, висевших на заднице мешком. Если он отъестся килограмма на два-три, то, пожалуй, они будут сидеть получше.       – Утро. Доброе, в смысле. Ты что вскочил в такую рань?       – Есть захотел.       Вечно голодный. Как он на улице выжил с таким аппетитом?       – Что это будет?       – Сухарики. – Лёшка не просто начал разговаривать, но и предупредительно сделал шаг в сторону, открывая мне обзор.       На столе рядом с плитой стояла полная тарелка поджаренных кусочков чёрного и белого хлеба, разнообразие оттенков радовало глаз: золотисто-коричневый, жёлтый с подпалинами, жёлтый пережжённый, натурально коричневый, угольно-чёрный.       – Почему вдруг сухарики?       – А что, нельзя? – вяло попытался набычиться Лёшка.       – Можно, я просто спросил.       – А что не так-то?       Я не хотел ни ругаться с ним из-за горелых корок, ни выяснять отношения по любым другим поводам. Я был рад, что наш негласный мораторий на общение наконец закончился. А как это произошло – всё равно. Мне не надо было переупрямливать его, продолжая выяснять: кто больше прав или кто меньше виноват. Оказывается, с Лёшкой настолько приятно было просто разговаривать, что я был даже согласен на этот зажаренный насмерть хлеб. Если угостят, конечно.       – Мне тоже можно?       – Ты разве такое ешь? А-а-а, – тускло протянул Лёшка, – пиво с сухариками…       – Я не пью пива, Лёш. Так можно взять?       – Раз так, тогда налетай.       Бутерброды, чай и сухарики. Это был завтрак примирения.       В коридоре, одевшись на улицу и взявшись за дверную ручку, я весело крикнул:       – Лёш, подойди, пожалуйста.       – Забыл чего? – в тон мне прокричал он с кухни.       – Подойди.       – Что? – Лёшка появился в коридоре, держа в руках свою кружку.       – Забери сегодня анализы, они должны быть готовы.       – А не боишься, что я выкину какую-нибудь бумажку, и ты не узнаешь, что у меня СПИД? – он сделал страшные глаза.       – Ты прекрасно знаешь, что на ВИЧ у тебя кровь не брали. Зря, значит? – съязвил я.       – Нет у меня ничего, сколько раз тебе повторять, – на удивление спокойно сказал Лёшка. Наверное, ему, как и мне, надоела игра в молчанку. – А ты сам не заберёшь после работы?       – Лёш, это твои анализы. Запомнил, где клиника находится?       – Я не пойду.       – Давай не будем начинать всё сна...       – Назар, я не хочу выходить из дома. Пока не хочу.       – Внезапно. Не хочешь или не можешь? И что значит «пока»?       – Я могу выйти. Но лучше ты сходи, а? – Лёшка просил, чего, наверное, ещё ни разу не делал.       – Могу узнать почему?       – Мне придётся соврать, а я не хочу.       У меня натурально отпала челюсть, но я справился с собой, правда, зубами клацнул, как торопился справиться. Лёшка тем временем вытрясал из чашки сахарную гущу себе в рот.       – Ты решил не врать? – Я не верил своим ушам.       Лёшка сглотнул и снова посмотрел в кружку.       – Хорошо, Лёш. Вечером всё расскажешь.       – Не обещаю.       Все анализы, насколько я смог разобраться в них сам, а потом с помощью молоденькой регистраторши, что откровенно строила мне глазки, были в порядке. Лёшка не соврал.       – Гемоглобин низковат, железо тоже, но это понятно, – добавила девушка, отдавая бланки. – По секрету скажу: гранатовый сок и через месяц ваш родственник запрыгает, как козлик. Может вас на приём записать? Вы получите подробные рекомендации.       «Спасибо, как козлик не надо как, – думал я, идя домой, – он и так скачет, как подорванный». Двадцать шестой день       Я собирался на работу. Лёшка спал. Как у него шея не отламывалась так высоко лежать?       – Проснись, – я потряс его за плечо.       – Что надо?       – Мы вчера не поговорили, но это не значит, что я забыл. – Я сел рядом.       – Опя-я-ать… – заныл он, начав закручиваться с головой в одеяло. – Снова будешь свои разговоры разговаривать?       – Давно не спишь? Слишком уж ты бодрый.       – Уснёшь с тобой. Как слон топочешь. – Лёшка откинул одеяло с лица и принялся тереть глаза.       – Почему ты не хочешь выходить из квартиры?       – Отстань. – Лёшка опять закутался с головой в одеяло, побарахтался под ним и затих.       – Значит, проблема решена, и ты смело можешь отправляться в банк и оплатить квитанции.       – Куда-а? Совсем, что ли? – Он сел на диван.       – Па-а-апр-р-рашу обращаться по уставу, – дурашливо, словно бравый прапор, пропел я.       – Чего-о? – Лёшка вылупил на меня глаза.       – Что слышал: идёшь оплачивать счета. Надо приносить пользу нашему болявому, но странно живучему сообществу.       Мне нравилась лёгкость, которую я чувствовал с утра. Хотелось ещё сказать что-нибудь этакое, но больше ничего на ум не приходило. Боясь, что Лёшка опять ляпнет что-то ядовитое и испортит настроение, я повалил его на диван, кинул подушку на голову и вышел из комнаты.       – Квитанции и деньги – на кухонном столе. Банк через два дома от нас, направо. Если там много народа, то дальше, через дом, есть ещё один. Дерзайте, молодой человек! – крикнул я перед тем, как закрыть за собой дверь.       Я удивился, когда придя с работы, не застал Лёшки. Ещё через полчаса удивление сменилось недоумением. В семь вечера я заволновался по-настоящему и, забив на «я ему не мамка», набрал его номер. «Абонент выключен или…» Ни секунды не сомневался, что услышу именно это, но, чтобы удостовериться, я снова набрал Лёшкин номер. Потом ещё раз. Я сознавал всю нелепость своих действий, но остановиться не мог. Наверное, чтобы довести ситуацию до абсурда, я выглянул на лестницу: не сидит ли Лёшка на подоконнике между этажами в какой-то свой очередной знак протеста. Мне нужно было делать что-то бо́льшее, чем как идиот бегать от двери к окну и обратно.       Сидя в кресле с бесполезным телефоном в руке, я вспоминал, как Лёшку избили около моей работы, и тут же успокоил себя: в новой одежде его никто задирать не будет. Но Лёшка сам легко мог задеть кого угодно, а за свой длинный язык и вообще лишиться глупой башки. Может, не зря Лёшка не хотел выходить из дома, наткнулся на кого-то из прежней жизни и ему пригрозили, поставили на счётчик? Что обычно делают в шайке беспризорников, когда лишаются рабочей единицы: нашли, отняли деньги, отметелили?       Звук дверного звонка раздался, когда часы показывали без десяти восемь. Я открыл входную дверь в секунду. Наконец-то!       Лёшка зашёл в квартиру, молча кивнул и разделся. На кухне попил воды. Я бы тоже не отказался – в горле как-то сразу пересохло.       – Очередь большая? – попытавшись сглотнуть, спросил я.       – Нормальная, – отдышавшись после целого стакана, ответил Лёшка.       – Я тебе звонил, – не отступал я.       – Ну и как? – Он повернулся ко мне и вытер рукой рот.       – Глухо.       – Деньги кончились, – Лёшка пожал плечами, – я и отрубил телефон.       – И когда ты об этом узнал? – не сдавался я.       – Что счёт в минус? Утром. А ты чего такой? Твой комендантский час я не нарушил. Или у тебя на работе проблемы? – Лёшка поставил стакан на стол, положил рядом жёваные квитанции и сдачу, вынув всё комком из карманов джинсов, и утёк в гостиную.       – У тебя же были деньги, мог бы кинуть на телефон. – Я пришёл за ним в комнату.       – Не горело. – Лёшка включил компьютер и сел в кресло.       – Лёш, – я подошёл к нему сзади и положил руку на плечо, – я волновался. Ты знаешь, сколько сейчас времени?       – А-а-а! – взвыл он в потолок, закинув голову. – Да детское время, де-е-е-етское! Что за… чёрт! Я нормально вернулся. Нор. Маль. Но. Какие проблемы? Я ничего не нарушил. Ведь так? – Лёшка дёрнул плечом под моей ладонью.       – Так, но тебя не было целый день. Ты же понимаешь, что я…       – Почему целый день-то? – Лёшка оттолкнулся от стола и воткнулся в мой живот спинкой стула, запрокинул голову и упёрся в меня макушкой. – Я вспомнил про твои счета только вечером.       – Вечером? – растерялся я.       – Ну да. – Он боднулся в меня головой и, оттолкнувшись, опять отъехал к компьютеру. – Я из дома-то выперся почти перед тобой: как представил, что ты придёшь, начнёшь мне мозг выносить... Чего ты завёлся? Там ещё компы зависли, потом отвисли. – Лёшка уже вовсю щёлкал мышью. – Я ж вернулся домой, как положено, бабло – на месте. А ты тут весь из себя.       – Я подумал, что ты утром в банк пойдёшь.       – А ты меньше думай, – по-отечески посоветовал мне его затылок. – Горели твои платёжки, что ли? До вечера не умерли полежать на столе.       – Почему ты не открыл дверь своим ключом?       – Было лень искать в карманах. – Лёшка оставил мышь и словно фигурист на льду, лихо крутанулся на стуле, поджав ноги. Оттолкнулся руками от стола и снова крутанулся.       Я сидел на краю ванны и ждал, пока она заполнится, бортик уже ощутимо врезался в бедро. Ну вернулся Лёшка домой позже, и что? Вернулся же. Всё, что просил, он сделал, сдачу принёс. А я как глупая наседка раскудахтался. Чего я хотел от пацана, чуткости?       Зажужжала стиральная машина с моими рубашками, поставленная на таймер. Я забрался в ванну, привалился затылком к стене, и как мог, вытянул ноги. Стоило погрузиться в тёплую воду, стало значительно легче.       От грохота в дверь я вздрогнул и открыл глаза. А быстро меня сморило.       – Давай выходи уже, – вопил Лёшка из коридора, – другим тоже надо!       Этот наглец побирался и жил в подвале? Этого просто быть не может. Двадцать седьмой день       Утром я проснулся с твёрдым намерением что-то начать делать. То, что мы с Лёшкой снова начали разговаривать – хорошо, только о чём нам говорить? Он целыми днями торчит дома: то играет, то слушает музыку. С книгой ни разу его не видел.       – Лёш, ты ничего не спросил про свои анализы.       – А что спрашивать? Было бы чего – сам бы сказал, – он вздохнул и посмотрел в свою кашу.       – Манная, ты же вроде любишь?       – Ну да, не овсянка, – понуро согласился он.       – Лёш, ты в школе учился?       – В смысле? – насторожился он и зачерпнул полную ложку.       – Все учатся: сначала в школе, потом дальше, чтобы начать зарабатывать, содержать себя.       – Ты предлагаешь мне начать себя содержать?       Несмотря на по-прежнему остроумные ответы, стремительно пустеющая тарелка намекала, что удовольствия от своей ядовитой иронии Лёшка не получал – явно торопился слинять из-за стола.       – Как давно ты учился в последний раз и где?       – Недавно я учился, недавно. В школе. Доволен?       – Причём тут «доволен»? На каком классе ты остановился?       – На каком классе? – Он скривился, запивая кашу несладким чаем – даже сахар некогда положить.       – Может, ты учиться пойдёшь?       – Слушай, чего ты пристал ко мне со своей школой! – Лёшка встал из-за стола.       – Сядь, мы недоговорили.       – Хорошо-хорошо, и куда ты меня отведёшь в первый класс, папочка?       – Лёш, есть вечерние школы, туда проще попасть. Я узнавал. Паспорт потребуют, но зато про оценки не спросят и без справок с прошлого места учёбы там тоже обойдутся.       – А с чего ты взял, что я плохо учился? – Лёшка, ухмыляясь, упал на табурет.       – Значит, легко поступишь. Всё равно экзамен сдавать придётся, чтобы определить, в какой класс тебя отправить. Как тебе такая идея?       – Никак.       – Нет, так не годится. Когда мы вернёмся к этому разговору? – не отставал я.       – Ух ты! Чегой-то ты сегодня такой добренький, в честь выходного? – Лёшка рассмеялся и встал. – Раз мозг выносить не будешь, я тогда пошёл.       – Комп не включай, я сейчас доем и приду.       – А это не страшно, дяденька? – заблажил Лёшка.       – Потерпи, узнаешь. И имей в виду – никаких возражений.       – Вот умеешь ты обломать!       – Погоди, куда? Посуду помой за собой.       – Во-во, я об этом и говорю.       Закончив на кухне, я усадил Лёшку рядом с собой на диван и протянул ему книги. Одну я взял со своей тумбочки – Куприна, чтобы всё выглядело по-взрослому, вторую – Беляева – из книжного шкафа, может, фантастику подростки больше уважают? Третьей стала детская книжка на сто страниц с маленьким человечком на обложке, её добавил для количества. Случайно привёз от родителей, когда забирал свои книги. Раз говорить нам не о чем, значит, будем читать. На умных сайтах говорят, что это один из способов найти общий язык с ребёнком. Правда, возраст ребёнка не помню, о котором шла речь, но за неимением лучшего…       Лёшка небрежно перебрал книги, хмыкнул, сложил их стопочкой на коленях и аккуратно столкнул пальцем на диван. Проследив за тем, как они съехали лесенкой на плед, повернулся ко мне:       – И что это?       – Выбирай.       – Зачем?       – Читать будем.       – Это то, от чего нельзя отказаться?       – Оно самое, – я ответил со значением, поддерживая пафосность ситуации.       – Поня-я-атно. Хочешь проверить, как я умею читать?       – Уверен, что читать тебя научили. Так что выбираешь?       – Не втупляю, – Лёшка сощурился, – кто будет читать? Ты, что ли?       – Могу я.       – Ла-а-адно, – протянул он и снова сгрёб книги к себе на колени, потасовал и, наконец ткнув пальцем в детскую книжку, изрёк: – Эту, товарищ начальник! Прям ща приступим к пыткам или осуждённому разрешено выкурить последнюю сигарету?       Конечно, я хотел заставить Лёшку самого читать, но давить не стал, раз он покорно выбрал вид своей, хотя теперь уже отчасти и моей казни. Значит, придётся читать эту муть, что ж... Я открыл книгу.       Первые несколько абзацев Лёшка сидел и недоумённо таращился на меня, я и сам, если честно, с трудом верил, что читаю детскую книжку. Но потом Лёшка сполз по спинке, умащиваясь в полулежащем состоянии, и закрыл глаза.       Я читал и читал. Человечек-лучик, солнце, девочка… Чистый бред. Лёшка, несмотря на закрытые глаза, по-моему, уже давно ржал про себя: диванные подушки иногда подозрительно колыхались. Но я продолжал продираться через всю эту белиберду.       – Ладно. – Лёшка выдернул книгу из моих рук. – Харе страдать хернёй!       Я не стал возмущаться по поводу запрещённого мата: херня – она и есть херня.       – А теперь скажи, зачем это всё? – Лёшка помахал книгой в воздухе.       – Надо, – я с силой потянулся, словно работал не языком, а всем телом.       Мы какое-то время сидели молча. Я развалившись, разглядывал люстру.       – Я видел твои звонки, – неожиданно сказал Лёшка.       – Что видел? – не понял я.       – Правда беспокоился? – Он крутил в руках книгу, листая страницы то в одну, то в другую стороны. – Там звонков туева хуча… Сорян, так тоже нельзя говорить? Если бы я столько долбился в чей-то выключенный телефон, то потом этого смертного при встрече убил бы. А ты ничего, держался.       Я впервые услышал в Лёшкином голосе сочувствие, и чтобы не спугнуть, изо всех сил постарался казаться безмятежным.       – Лёш, почему ты такой? Даже не знаю…       Сейчас не время было таких вопросов, но уж очень хотелось получить ответ.       – Придурок? – Он повернулся всем телом ко мне и, положив голову на спинку дивана, ждал ответа.       – Нет, не придурок. – Я тоже развернулся к нему.       – А кто?       – Ерепенистый и наглый. Как воробей.       – Ну, воробьём, – засмеялся Лёшка и встал, – на меня ещё не ругались. Ты больше мне это не читай, если не хочешь, чтобы мой неокрепший мозг вытек, – он кивнул на детскую книгу. – И всё-таки, зачем ты эту макулатуру приволок?       – Надо, – упёрся я.       – Ну, раз надо, значит, сам и будешь читать. Но только эту книгу, – и он ткнул пальцем в томик Беляева. Двадцать восьмой день       Как и договорились, в следующий раз я читал ему Беляева. Тоже почти детская книга: слог, язык, но Лёшке понравилось. Значит, всё-таки фантастика?