Conscience

Шесть лет — Кто такой Мэттью, дорогой? Доминик посмотрел на маму, после чего улыбнулся белозубой улыбкой и помахал своим синим мелком. — Мамочка, это мой лучший друг! — миссис Ховард наклонилась ближе, чтобы разглядеть рисунок, над которым Доминик просидел добрых десять минут. Она могла видеть слова «я» и «Мэттью», написанные корявыми буквами сверху, но разобрать остальное так и не смогла. — Правда? Из школы? — Нет! — ответил Доминик, звонко выговаривая последнюю «т». — Он со мной разговаривает! — он поднес левую руку к листку бумаги и слегка надавил мелком. Затем Доминик оторвал мелок от листа, подвинул и повторил движение. Он убрал мелок с ликующей улыбкой на губах, глядя на маму в поисках одобрения. На рисунке* была фигура, которая, по всей видимости, означала Доминика — судя по желтым волосам и серым глазам. Маленький мальчик на картинке держал за руку другого маленького мальчика — у второго были коричневые волосы и яркие синие глаза. Миссис Ховард с любовью посмотрела на сына. — А сейчас он здесь? — спросила она, начиная понимать, кем мог быть Мэттью. Дом энергично закивал. — Он всегда здесь. Ну, я ведь не могу никуда уйти. Голос Мэттью был таким же детским, что и голос Доминика. Если бы кто-то мог подумать о его возрасте, можно было сказать, что Мэттью было пять-шесть лет. Миссис Ховард подавила улыбку от этой фантазии ее сына. Она решила не говорить Доминику, что Мэттью был лишь воображаемым другом — вместо этого она поцеловала светлую макушку и оставила сына играть дальше. Пусть веселится. Он же, в конце концов, еще ребенок. *** Восемь лет — Кто такой Мэттью, дорогой? Доминик с осторожностью избегал доброго, однако настойчивого взгляда доктора Уилсон. Она была детским психологом. На обоях в ее офисе были нарисованы джунгли. Доминику нравились джунгли. Доминик не был уверен, нравилась ли ему доктор Уилсон. — Он мой лучший друг. Доктор Уилсон улыбнулась шире, пытаясь подбодрить Доминика. Она занималась этим последние 33 года — воображаемые друзья были для нее не в новинку. Она наблюдала за Домиником, нервно ерзавшим на красном мягком кресле, в которое его усадили. — Посадить тебя в другое кресло? — мягко спросила женщина. Доминик покачал головой. Доктор Уилсон не торопила его, прекрасно понимая, что на первом сеансе Доминик не сможет раскрыться полностью. Однако попытаться стоило. — А какой он, Мэттью? — Он очень умный, — ответил Доминик, поднимая глаза. — И он всегда добр ко мне. — Это замечательно, — заметила доктор Уилсон, кивнув, отчего рыжие пряди выбились из ее прически. Она ничего не записывала — этим можно было заняться позже. — Он играет с тобой? Может, в футбол? — Нет, — Дом покачал головой, — он просто следит за тем, чтобы я не пострадал. Как только доктор Уилсон заметила, как мило это было, Доминик услышал другой голос. Ты не должен продолжать рассказывать ей об этом. «Почему?» — подумал Доминик. «Она доктор. Может, она поймет». Мэттью вздохнул. Я не хочу, чтобы тебе потом было больно «Я знаю» — мысленно ответил Доминик. «Я рассказал ей только это. Я буду в порядке». Десять минут спустя, когда миссис Ховард записывала сына на следующие приемы, Доминик подумал, что возможно Мэттью был прав. *** Мэттью разговаривал с Домиником сколько последний себя помнил. Он не врал, когда говорил всем, кто спрашивал, что Мэттью был его лучшим другом. Никто не знал Доминика так, как он. У Мэттью были проблемы с произношением (по причинам, которые они с Домиником не могли установить), однако он знал много слов. Умных слов, которые говорили родители Доминика и его учителя. Иногда Мэттью любил покомандовать, часто говоря Доминику, что делать. Но Доминик знал, что Мэттью делал это только ради его же, Доминика, интересов. Он определенно был самым добрым человеком (если Мэттью вообще можно было считать человеком), которого знал Доминик. Мэттью всегда был терпеливым и всегда желал удостовериться, что Доминик понимал, что он имел в виду. Наверное, из лучших побуждений. *** Десять лет Это очень глупая идея, — предупредил Мэттью, смиряясь с уже решенной мыслью. Дом закатил глаза и закинул руки за голову. «Ты всегда так говоришь». Потому что у тебя всегда возникают глупые идеи. «Слушай, Мэтт», — Дом начал называть его коротким именем в том году, — «все в порядке, ясно? У меня все под контролем». Вздох. Мэтт часто вздыхал. Ты то же самое говорил о веревочных качелях, и в следующую секунду ты чуть не вызвал у самого себя асфиксию. «А что такое асфиксия, напомни?» Удушье, но не в этом суть. Суть в том, что это — дурацкая затея, и я знаю, что все плохо кончится и- «Мэтт, расслабься, все схвачено». У меня. «Вот именно». Нет, Доминик не- Но пользы в его предупреждениях не было. С боевым кличем, Доминик вскочил на скейт и скользнул вниз с влажной от поливочного шланга крыши, нацеливаясь на бассейн Ховардов. Он мог слышать подбадривающие крики своего друга, Тома Кирка. В его крови кипел адреналин — Дом широко улыбнулся, испуская жизнерадостный крик, когда он и доска съехали с края крыши… …пронеслись в воздухе… …и рухнули на землю в метре от бассейна. Три часа спустя, когда Доминик хмуро глядел на гипс, наложенный на левую руку, Мэттью спокойно заметил: Я же тебе говорил. «Знаю, что говорил». Ты в порядке? Доминик моргнул. «А ты не должен знать? Ты же в моей голове». Если бы Мэттью был физическим существом, он бы вздрогнул. Я в курсе, просто… хотел спросить. «Да, я в порядке. Рука уже не так болит». Хорошо. Я рад. И только через пару лет Доминик понял, что Мэттью спросил это потому, что хотел быть чем-то большим, чем просто голос в его голове. Он хотел быть настоящим. *** Восемь лет — А ты можешь видеть Мэттью? — спросила доктор Уилсон. В этот раз у нее в руках был планшет с бумагами. Это был четвертый прием, и Доминику пора было начать подробнее рассказывать о своем живом воображении. Первые десять минут сеанса Мэттью говорил так быстро, как только мог, давая Доминику инструкции, делая предположения и подбадривая его. Ты можешь сказать ей правду, с опаской сказал Мэттью. Он старался держать ситуацию под контролем, пытаясь предсказать, какую реакцию вызовут ответы Доминика. — Нет, не могу, — плоско ответил Доминик, уставившись на свои ботинки. Последовала пауза, в которую доктор Уилсон записывала его ответ. Она тяжело вздохнула и, перекинув ногу на ногу, расслабилась в своем кресле. — Ты не можешь его видеть, — заключила она, — но вы же говорите друг с другом, да? — Да. — А ты представляешь, как он выглядит? Чтобы вам легче было разговаривать. Мэттью молчал. — Да, — медленно выговорил Доминик. — И как он выглядит? Какое это имеет значение? — недоверчиво вопрошал Мэттью. — Он… он немного ниже меня, — начал Доминик, жестикулируя. — Он бледный. У него темные волосы. У него яркие голубые глаза. Доктор Уилсон вовсе не выглядела удивленной, слушая Доминика. Когда Мэттью пробормотал, что это, должно быть, хорошо, психолог подтвердила его слова. — Такие случаи встречаются довольно часто, Доминик, — заверила его доктор, после улыбаясь, словно Доминику станет от этого лучше. Он поднял голову. — Правда? — Конечно, — доктор Уилсон улыбнулась еще шире, потому что Доминик смотрел на нее. — Ты не первый ребенок, у кого появился воображаемый друг. — Вображаемый? — помедлив, переспросил Доминик. — Воображаемый, дорогой, — мягко поправила его женщина. — Воображаемый, — повторил Доминик, знакомясь со словом. — А что это? *** Двенадцать лет «Ты когда-нибудь думал, почему ты можешь говорить со мной?» Дом лежал на крыше, закинув руки за голову и глядя в ночное небо. В последнее время это стало частым местом его обитания. Здесь было тихо, спокойно. На час он мог притвориться, что кроме него во всей вселенной никого не существовало. Точнее, кроме него и Мэтта. Нет, честно ответил Мэтт после паузы, а что? Ты думаешь об этом? «Иногда», — подумал Доминик в ответ. «То есть… если верить тому, что говорят люди, то это ненормально». Мэтт фыркнул. Доминик хихикнул, услышав этот звук — его всегда забавлял тот факт, что Мэтт может издать смешной звук, а у него даже не было носа. И когда именно ты это понял? До или после походов к психологу? «Заткнись, ты понял, о чем я». Думаю, да. Не знаю, Доминик. То есть, я твоя совесть. Она есть у каждого. «Да», — вздохнул Доминик, глазами следя за медленно пролетавшим в вышине спутником. «Но ни с кем она не говорит вот так». Может и говорит, сказал Мэттью. Просто они не понимают. И может, они не говорят с ней так, как мы с тобой. Доминик не ответил. От подобных мыслей у него начинала болеть голова. Но он был прав, он был в этом уверен. Казалось, ни у кого больше не было такой совести, как у него. Может быть, это просто магия, подумал Доминик про себя. Мэттью не ответил ему, так как даже не слышал Доминика. Дом заметил одну занятную вещь: Мэттью мог его слышать только тогда, когда он принимал какое-то решение, или что-то осознавал. За некоторым исключением, Мэтт не мог слышать остальных его мыслей. Что было логично, так как Мэттью был совестью Доминика — его работа заключалась в том, чтобы быть голосом разума. Иногда Доминик задавал вопросы Мэттью, и тот на них откликался. По прошествии лет их связь столь укрепилась, что они могли участвовать в полноценных, пусть и лишь мысленных беседах, похожих на ту, что произошла сейчас. Это одновременно радовало и беспокоило Доминика. Радовало, потому что его лучший друг был всегда рядом. Беспокоило, потому что Доминик не знал, причинит эта новая связь вред или пользу. «Ну», — подумал Доминик, улыбаясь, «я рад, что ты рядом». Я тоже, ответил Мэтт. В мыслях Доминика он тоже улыбался. *** Восемь лет Доминик, я- — Замолчи! — приказал Доминик, впервые обращаясь к Мэттью вслух. Но, Доминик- — Нет! Ты делаешь меня… ненормальным! Я хочу быть нормальным! Ты не настоящий! Ты вображаемый друг! Мэттью на секунду затих, после чего нерешительно поправил Доминика: Воображаемый друг. — Нет! — крикнул Доминик. Он яростно кружил по комнате, сжав руки в маленькие, но грозные кулаки. — Ты не настоящий, значит, ты не можешь говорить. Я настоящий, Доминик. — Нет, это не так. Я ненавижу тебя! Это ведь неправда, выдохнул Мэттью. — Нет, правда! — крикнул Доминик в ответ. — Ненавижу тебя! Ненавижу тебя! НЕНАВИЖУ! Мэттью затих. Доминик кивнул самому себе, падая на кровать и утыкаясь лицом в подушку. — Так-то лучше, — вымолвил он, успокоившись. *** Четырнадцать лет Тебе нужно улучшить навык покер-фэйса, заметил Мэттью. Доминик нахмурился. «Покер-фэйса? Зачем?» Глянь-ка на свое отражение. Делая, как сказано, Доминик уставился на свое отражение в зеркале. Он стоял в одной из душевых комнат своей школы. Его бровь была до сих пор приподнята в недоумении. Складка на переносице исчезла, когда Доминик понял, что имел в виду Мэтт. «Оу». Вот именно. Люди пялятся на тебя, потому что твое лицо отражает наши разговоры. Тебе нужно потренироваться делать покер-фэйс. Иначе все закончится очередным походом к доктору Уилсон. Дом прищурился, после чего вздохнул и широко раскрыл глаза. «Даже не шути так». Я не шутил, настаивал Мэтт, и в его голосе были слышны нотки довольства собой, несмотря на сказанные слова. «Нет, шутил», — ответил Дом, пытаясь сдержать улыбку. Ладно, может и шутил. Но рисковать все же не стоит. «Не буду», — ободряюще подумал Доминик. «Жаль, что ты не сможешь мне ничем помочь». Я делаю все, что в моих силах, Доминик. Дом улыбнулся зеркалу, даже не зная, мог ли Мэтт видеть его улыбку или понять, что она адресована ему. «Этого достаточно, Мэтт». Пока что, ответил он. «Пока что», — согласно кивнул Доминик. * http://i004.radikal.ru/1601/35/09c189ba5df5.png (by easilyerased)