Конь бледный

Билл Сайфер больше не приходил на собрания. Не приходил меня навещать. Возможно, я был идиотом. Возможно ли? Я точно был идиотом. Интересно, а на что я рассчитывал? На то, что он станет носить мне апельсины в авоське? Нет. Я не рассчитывал на это. Скорее, я этого хотел. Что, кстати, крайне странно, ведь мы даже не знакомы. Вероятно, отсутствие у меня друзей является причиной этому желанию. Кажется, Билл стал бы мне отличным собеседником. Что-то в нём имелось удивительно завораживающее и таинственное. А я, как известно, невероятно люблю тайны. Поэтому я много думал о понедельнике следующей недели. Наверное, мне просто нечем заняться, и я делаю глупость, зацикливаясь на этом, но остановить поток мыслей не было возможности. Меня волновали вопросы. И я хотел получить ответы на них. Хотя, большую часть времени я всё-таки проводил в полубессознательном состоянии. А ещё, каждое утро я проверял свои волосы. Не начали ли они выпадать. Не начали. Однако, выглядел я просто ужасно. Мне хотелось при виде себя в зеркале то ли разломать его к чертям, то ли самого себя огреть сковородой по голове. Не понимаю, почему так злился на себя. На своё уродливое лицо. Потому что с каждым днём оно становилось всё уродливее. Кажется, химиотерапия убивает даже малейшие намёки на здравый смысл. Или это рак. Вроде бы он способствует прогрессу депрессии, к которой у меня склонность. Я принимаю много таблеток, которые ни черта не помогают. Тайком я еле сдерживаюсь, чтобы не рвать на себе проклятые волосы, которые никак не выпадают. Мэнни бесит меня до желваков. Она тупая, как пробка. Тупее всякого другого психолога. Я не хочу посещать эти грёбаные занятия, потому что они делают мне только хуже. Доктор Маклафлин каждый день навещает меня, больше с целью упрекнуть в том, что я филоню на группе психологической поддержки. Он говорит, Мэнни – профессионал в своём деле. Мне хочется заорать ему в лицо, что она идиотка, что ей в пору уборщицей работать, а не детей лечить. Но я знаю, что не прав. Слишком строг. Если она не может помочь мне, это вовсе не значит, что она не может помочь другим. В какой-то момент мама предлагает мне сеанс с моим старым психологом. Что-то подсказывает мне, что это отличная идея, но я отказываюсь. Зачем – непонятно. Прошу Мейбл достать мне пачку сигарет. Она долго сопротивляется, возражает, мол, ты болен, это может помешать лечению. Но я уверяю её в конце концов, что мне жизненно необходимы долбанные сигареты, иначе я просто слечу с катушек. И Мейбл приносит мне несколько пачек «Marlboro». Я не курю такие, только самые дешевые, но сестра утверждает, что если уж травиться, то хотя бы качественным продуктом. Мейбл – отдушина. Среди осточертевших белых стен, подушек и простыней она отдушина. Она приходит каждый день. Делает здесь уроки, читает мне книжки. Подаёт стакан воды и сочувствует молча, когда я снова валюсь на колени перед толчком. Мне всё время хочется кричать. Орать, ломать мебель, бить тарелки и вновь и вновь драть на себе волосы. Я чувствую небывалую слабость. Не могу побороть её. Справиться с собой. Но вместо того, чтобы кричать и крушить, я просто открываю окно и затягиваюсь. Но не всё так беспросветно плохо. Беспросветно плохо быть не может. Кажется, видя меня в таком состоянии, мама не так уже горит идеей отправлять меня в школу. К тому же, пока я здесь и более-менее в состоянии, могу обдумывать Билла. Звучит, будто я совсем кретин. Но Билл – нечто, чего со мной никогда не случалось. Странное совпадение. Или не совпадение? В нём есть что-то, чего нет ни в ком больше. И это заметно с первого взгляда. Не внешность, хотя она так же более, чем примечательная. Просто… Есть удивительные люди, которых заметно издалека в толпе. Есть те, кому нужно пройти голышом по главной улице Нью-Йорка, чтобы быть замеченными, а есть кто-то вроде Билла. Он абсолютно никак не вяжется с Оклендом, с Калифорнией, с Америкой, да вообще с Землёй не вяжется. Вроде картинки из какой-нибудь фантастической книжки, вырезанной и вклеенной на страничку журнала моды. Нечто чужеродное. Видимо, иногда я замираю с глупым лицом, когда думаю об этом, и Мейбл смеётся. Она вообще много смеётся в последнее время. Больше, чем обычно. Смеётся даже над убогими шуточками из пошлых американских комедий с Адамом Сендлером, которые притащила, чтобы поднимать мой боевой дух. Вероятно, Мейбл не лучше, чем мне. Пусть она и смеётся, но у неё красные глаза, и синяки. Она, должно быть, плачет. И плохо спит. И от этого у меня щемит сердце. И мне хочется врезать себе сковородкой по голове ещё сильнее. Мне жутко страшно за неё. Что будет, когда я умру? Что будет с Мейбл? Я даже не говорю если, потому что знаю, что моя смерть неотвратима. Но я брошу Мейбл. Брошу Мейбл совершенно одну. Не то, чтобы я не боюсь своей смерти. Просто принимаю её факт. Но она не принимает. Мейбл вообще всегда верит до последнего. Даже когда все факты указывают на ровно противоположный исход. И эта вера её погубит. *** Сегодня суббота, мой последний день, пусть через неделю я и возвращаюсь обратно. Я сдал анализы, и родители должны забрать их вместе со мной. Но вчера я подслушал беседу между сестрами и Маклафлином. Результаты не утешительные. Это значит, что химиотерапия не помогает. У меня рак третьей степени, так что подобное вполне себе ожидаемо. Может быть, всё это звучит несколько бесстрастно. Но бесстрастность сейчас вовсе не означает, что в тот момент, когда Маклафлин сказал своё «у паренька нет шансов», моё сердце не упало в желудок. Я испугался. Очень испугался. И в этот же момент я решил, что обязательно буду стоять под фонарём на Белфур-роад в половину первого ночи понедельника. Даже если некоторая часть моего сознания кричит, что он может оказаться насильником-убийцей, я всё равно буду там стоять. Меня прерывает отец, который щёлкает перед глазами пальцами и забирает из рук рюкзак. - Поехали, мечтатель, - вздёргивает уголки губ, - соскучился по своей кровати? Наши шаги гулом отдаются в пустом коридоре. Сейчас тихий час. - Ты ещё спрашиваешь, - тихо отвечаю я, всё ещё наполовину плавая в своих мыслях, - я готов был повеситься на простыне. И кстати, я больше не буду ходить на эти дебильные занятия по псих-поддержке. Чушь. - Ты слишком скептично настроен, - отец ухмыляется, - интересно, в кого ты такой? Мне хочется обнять папу. Я рад его видеть. Именно его. Он неразговорчив, но необычайно ласков сейчас. Это так убийственно приятно, что я на секунду отбрасываю мысли о Белфур-роад, полностью растворяясь в этом неспешном разговоре отца с сыном. Мы стали общаться больше с тех пор, как я заболел раком. - Как ты себя чувствуешь? Я пожимаю плечами. - Думаю, одного взгляда достаточно, чтобы… - Ладно-ладно, - он поднимает руки, - но я хочу, чтобы ты привёл в порядок рацион своего питания. Твой вес чуть ли не меньше пятидесяти килограмм. - Я ем по мере возможностей, пап, - чуть раздражённо вздыхаю. - И завязывай с курением, ты всё-таки лечишься. Вся одежда пропахла. - Я сорочку поверх надевал, так что быть такого не может, - бурчу в ответ. Идеального разговора как будто и не было никогда. Заботливый папа становится слишком щепетилен и внимателен. Обременительно. Он только разводит руки в разные стороны. Дальше мы идём молча. И в машину садимся молча. И едем молча. Меня тошнит от запаха в салоне, и вообще тошнит, хоть поездка продолжается не больше десяти минут. Из дома сразу выбегает мама, радостно улыбаясь. Она часто навещала меня, так что я не успел особенно соскучиться. Чувствую себя неблагодарным ублюдком. Она бросается мне на шею и крепко обнимает. - Проходи в дом, милый, - ласково шепчет она мне на ухо. Киваю и целую её в щёку. Сейчас я переступлю порог, и мама немедленно спросит папу про анализы. Он не станет врать. Но они вряд ли что-нибудь скажут мне. Наверняка думают, что ограждают от опасности. Хотят, чтобы у меня была надежда. Как говорится, намного проще вылечить человека, верящего в своё выздоровление. Как будто бы должен быть шанс. Мейбл пока не пришла из школы, поэтому в доме тихо и пусто. Пусто и тихо – не те слова. Здесь пустынно и молчаливо. Я вроде бы даже чувствую себя не в своей тарелке. В моей комнате чисто, как никогда, и довольно холодно. На столе стоят в два ряда банки с таблетками, которые мне надо принимать, чтобы реабилитироваться. На окнах новые занавески, на полу новый ковёр, рядом с кроватью вместо нормального комода какая-то херня вроде передвижной тумбочки с углублением, отделанным металлом. Типа… блевательница? Мне становится мерзко и злобно. Хочется эту дрянь выкинуть в окно, но я сдерживаю порыв и просто выталкиваю её за дверь. Мне блевательницы, извините, не нужны. Они бы ещё прикрутили к лестнице дорожку для инвалидной коляски и запретили мне ходить на своих ногах. Неприязнь улетучивается, как только я прислушиваюсь к тому, что происходит внизу. Мама снова плачет. Я выхожу в коридор и заталкиваю тумбочку обратно. *** Меня мучает вопрос теоретический. Полпервого в понедельник – это ночь с воскресенья на понедельник, или с понедельника на вторник? И так как сегодня воскресенье, вопрос крайне важный и не терпит отлагательств. Но узнать ответ путём кроме как опытным я возможности не имею, поэтому, видимо, придётся пойти туда и сегодня и завтра. Других вариантов нет. А ещё я немного не представляю, какой характер понесёт наша встреча. Что мне стоит надеть? Что-нибудь удобное и спортивное? Или наоборот, классику? Тяжёлый случай. Но, в любом случае конкретно эта проблема не так глобальна, ведь мою одежду невозможно разделить на подкатегории – классика и спорт. Однако, существует список других несостыковок, которые мой патологический перфекционизм усугубляет. Волнение. Я просто волнуюсь. Мне волноваться не стоит, но я ничего не могу с собой поделать. Вероятно, из-за этого идиотского трепета в животе я не могу нормально есть, или сесть и почитать книжку. - Ты чего весь как на иголках? – спрашивает Мейбл, лёжа у меня на кровати и листая какой-то журнал. - А? Я? На иголках? С чего ты взяла? – немного нервно выплёвываю я. - Вот как раз таки поэтому и взяла, - усмехается она, закрывает журнал и подходит ко мне со спины, - ну давай, выкладывай. - Что выкладывать? Мейбл, я… не понимаю, о чём ты. Сестра кладёт мне руки на плечи, делая круговые движения. А потом неожиданно сжимает пальцами мою шею сзади, пуская по позвоночнику сноп мерзких мурашек и заставляя меня склониться назад, чтобы избавиться от пальцев на шее. - Дип-Дип, мы все прекрасно знаем, что во вранье ты далеко не прадядя Стэн. Так что колись. Я вижу, как она победно ухмыляется, и снисходительно улыбаюсь. - Мне ка-а-ак раз нужна была твоя помощь! - Я вся во внимании! - сестра в мгновение отпускает мою шею и плюхается обратно на кровать. - Можешь прикрыть меня сегодня? Я должен буду в двенадцать выйти из дома. - Зачем тебе? – Мейбл лукаво щурится. - Потом расскажу. И, возможно, завтра тоже тебе надо будет меня прикрывать. На несколько секунд лицо сестры становится непроницаемым, но она быстро оживает. - Нет, нет и нет! Пока не скажешь – прикрывать не буду! Я злобно кошусь на неё. Стоит ли говорить? Хотя, в общем-то, почему бы и не сказать? Это же Мейбл. Рано или поздно она всё равно узнает. К тому же, я не делаю ничего противозаконного. Но с другой стороны осторожность тоже не помешает. - Боже, не делай такое лицо, чувак! – Мейбл хлопает меня по плечу. – Ладно-ладно, но я должна знать, если это тайная свиданка. Вдруг тебе нужна моя помощь… - Нет, это не свиданка! Но да. Я должен кое с кем там встретиться. Она снова замирает, а потом губы расплываются в ухмылке. - С кем?.. - Ну Мейбл! - Всё-всё. Договорились. Надеюсь тебе не грозит опасность. И будь осторожен, у тебя всё-таки… рак. Я благодарно киваю ей и улыбаюсь. - Ладно. Пойду пожелаю родителям спокойной ночи. *** На Белфур-роад ни души. Диппер пришёл немного раньше, чем надо было. Пусть раньше, но с каждой минутой ему становилось страшнее, закрадывалось подозрение, будто всё это была одна большая шутка, или вовсе ему примерещилось. И всё же Диппер Пайнс не был бы Диппером Пайнсом, если бы впадал в панику. Поэтому он прислонился к стене кирпичного высотного дома около фонаря и смиренно ждал. Рядом изредка моргала вывеска антикварного магазина «Montclair Estates». Диппер взглянул на часы. Ещё четыре минуты. Неожиданно из темноты вынырнула фигура высокого мужчины, которая под светом фонаря превратилась в Билла. Диппер оторвался от стены и сделал несколько шагов в его сторону, но Сайфер приложил палец к губам и приблизился к двери магазина. Пайнс вопросительно посмотрел на него, но тот, как ему показалось, подмигнул. - Накинь капюшон на голову, - шепнул он. Диппер был несколько озадачен происходящим, но всё-таки натянул глубокий капюшон. Сайфер кивнул. И вдруг со всей силы зарядил чем-то тяжёлым по стеклу на двери. Диппер мягко говоря охренел. - Чт?.. – попытался было вставить слово он, как Билл шикнул на него, изнутри открывая замок. - Минуточку… Когда Сайфер скрылся за дверью, Пайнс всё ещё стоял с открытым ртом и напряжённо вытянутыми руками. «Чего?» Из помещения раздавались какие-то странные шуршащие звуки, и Диппер рискнул подойти – посмотреть через разбитое окно, что Билл собрался делать внутри. Только-только он сделал несколько шагов, как вдруг заверещала сигнализация, и оттуда выскочил взъерошенный Сайфер, держа подмышкой какую-то коробку. - Делай ноги, Сосновое Деревце! – шепнул ему прямо на ухо тот, пулей припуская мимо. За Биллом из магазина, естественно, выбежал охранник с какими-то нечленораздельными криками, и когда увидел Диппера, то вполне логично счёл его сообщником. И Пайнс сделал ноги. Сначала несколько неудачно, но, когда мужик уцепился за край его кофты, Диппер так перетрусил, что выброс адреналина в кровь заставил его взять эти самые ноги в руки и броситься вслед за Биллом, чью спину всё ещё мог наблюдать. Как только он догнал Сайфера, тот ускорился. Мощно так ускорился. Охранник что-то орал сзади, но ветер в ушах мешал восприятию слов, да и вряд ли он кричал что-то кроме проклятий в их адрес. Правда, в какой-то момент, в силу длины своих ног, по сравнению с длиной ног Билла, и, может быть, неоперабельного рака с неделей химиотерапии, Диппер начал сдавать. Сайфер подхватил его под лопатки, буквально таща за собой. Диппер обо что-то споткнулся и подвернул ногу, но, вовремя подхваченный Биллом, продолжил бежать. А Билл хохотал во весь голос, и будь у него возможность покатываться со смеху, так он и сделал бы. Охранник продолжает их преследовать до высокого металлического забора, через который Сайфер буквально перекидывает Диппера и перелетает сам. Мужик чертыхается, злобно отплёвываясь направо и налево. - Пидоры малолетние! Чтоб вас собаки сожрали! – пыхтит он и разворачивается в сторону разгромленного магазина, понуро склонив голову. *** Они пробежали до поворота и остановились в маленьком переулочке. Диппер прислонился и фактически сполз по стене на землю, тяжело дыша и хватаясь за сердце, пока Билл продолжал хохотать, сжимая в руках коробку. - Ты совсем… идиот? – выдавил Пайнс, поднимая глаза на него. Сайфер всё ещё смеялся, что-то вещая через смех, пока наконец не успокоился и не сказал ровным строгим голосом: - Ты ботинок потерял. И снова прыснул. Диппер посмотрел на свою левую ногу. И только сейчас до него дошло, что он действительно потерял ботинок. В голове немедленно замельтешили картинки с полицией, тюрьмой, судом, маминым и папиным расстроенными лицами. Но Билл как будто прочитал его мысли и насмешливо прервал их бесконечный панический поток: - Да забей. В этой коробке отнюдь не яйца Фаберже. - А что в ней?! Что в ней вообще, чтобы делать такое?! – завопил он насколько мог громко. Вместо ответа Сайфер протянул Дипперу коробку. Тот дрожащими пальцами принялся сдирать скотч, чуть ли не вгрызаясь в него зубами. Билл на всё это смотрел поддёрнутым своей безбашенной улыбкой взглядом, а когда Пайнс таки добрался до содержимого, снова взорвался смехом, стекая по стене к нему. - Это что… Чайный сервиз? - Диппер перевёл взгляд с аккуратно сложенных чашечек и блюдечек на Билла. И взгляд этот был недобрым. – Нас чуть не посадили в тюрьму за чайный сервиз?! Серьёзно, блять?! - Ну не утрируй, Сосенка, нас бы не посадили. К тому же, я давно себе его присмотрел… - Ты сумасшедший придурок! Диппер кое-как поднялся на ноги. - Тебе надо было пробежаться, - заметил Билл, поднимаясь вслед за ним, - а то в последнюю нашу встречу мне показалось, что ты пустил корни в стул. Пайнс изогнул брови в иронии. - И всё это было ради «пробежаться»? - И ради чайного сервиза. - Нет, ты точно больной идиот, Билл. Так, по-твоему, дружбу заводят? - Чем больше мы переживём вместе, тем крепче она будет, Сосновое Деревце, - аки Конфуций провозгласил Сайфер, отряхивая плащ. - Где ты это вычитал вообще? - Бывай, - бросил он, ухмыляясь, и двинулся в сторону поворота. Диппер немного замешкался, вероятно, что-то решая для себя в этот момент. Решай. - Эй! – окликнул он Билла. Тот остановился и повернул голову. - М-м-м? Хочешь половину добычи? - Да боже упаси… Я хотел спросить, - Пайнс замялся, думая, стоит ли задавать этот несколько… навязчивый вопрос, но решил-таки рискнуть, - мы... Ещё пересечёмся? Сайфер хмыкнул. - И скоро, Сосновое Деревце. И скоро.