Конь бледный

- Мне очень жаль, бро. Я поговорю с ней, когда… - Нет, Мейбл. Я же сказал, что сам должен с этим разобраться. - Они не будут тебя слушать, и ты знаешь это лучше меня. Ты слишком часто косячишь. - В любом случае я не могу всю жизнь прятаться за твоей спиной. Я вешаю трубку, предупреждая тираду Мейбл о том, что «Диппер – ты мой маленький милый братик, которого я всегда должна и буду защищать». Атмосфера полумрака и затхлости в комнате действует мне на нервы, если от них хоть что-то осталось после сегодняшнего разговора. Осознание полной беспомощности и безвыходности крутится в голове, отдаваясь в сердце неприятным скрежетом. Я чувствую, что у меня нет сил сопротивляться, отстаивать свою точку зрения. Впрочем, как и всегда. Как и всегда. Каким я был слабаком, таким и остался. Трусом, бесконечно ведомым. Мне кажется, что будь я Рапунцель, наверняка так бы и остался сидеть в башне, дожидаясь спасения вместо того, чтобы взять себя в руки и спастись самому. И в моём случае кандидатуру принца на белом коне являл собой только один человек. Но как бы он спас меня, если нечто иное и, скорее, на коне бледном, кружило по закоулкам башни, грациозно постукивая тяжёлыми подковами, в поисках меня? И оно не заставит себя долго ждать. У лошадей отличное обоняние. Я свалился на кровать, обхватив лицо руками и инстинктивно массируя виски большими пальцами, чтобы предотвратить кошмарную головную боль, которая мучала меня со вчерашнего вечера. Мне хотелось бороться. И чёрт знает, против чего. То ли против гнёта родителей, то ли против себя. Или против смерти. Мне хотелось бороться против смерти, и так бы я и делал, если бы не был уверен в том, что она неизбежна. Поэтому я боролся против семьи. Чтобы скрыть бездействие. Но мне упорно казалось, что я неправильно поступаю, сражаясь с каким-то неведомым врагом. Зачем сражаться, если можно поддаться, верно? В голове снова кольнуло, и на секунду мне почудилось, будто сознание ускользнуло от меня. Я аккуратно сел, собирая волю в кулак. На столе в ряд стояли обезболивающие. Тебе не избежать смерти, тогда зачем? Неужели ты не знаешь, как это делается, Диппер? Ты знаешь, ещё как. Мне кажется, всем будет легче, если ты наконец перестанешь быть такой тряпкой. Тебе уже давно пора было понять это. Ты просто уснёшь. Больше не будет ни боли, ни разочарований. Никакой борьбы. И самое главное – разве ты хочешь, чтобы сестра наблюдала, как ты медленно гниёшь? Ты пожелтеешь и сморщишься, а когда метастазы доберутся до лёгких, своим кашлем ты не дашь ей заснуть. Будет много крови, очень много крови… Из носа и изо рта. А потом ты не сможешь двигаться, шевелить руками и ногами, и головой. Ты будешь лежать на больничной койке и слушать, как пищит аппарат жизнеобеспечения, считая последние удары твоего медленно умирающего сердца. И больше всего ты будешь желать услышать цоканье копыт той самой лошадки. Потому что лучше смерть, чем боль, чем увядающая Мейбл над твоей постелью, так? Или ты не согласен? Но ты не сможешь убить себя. Ведь в ближайшем будущем ты не сумеешь пошевелиться. Так не лучше ли… - Нет. Я удивился твёрдости, которую услышал в собственном голосе. Несколько таблеток скользнули на ладонь. - Нет. Разыгравшееся подсознание буркнуло ещё что-то несвязное и наконец растворилось в головной боли окончательно. Я взглянул на своё отражение в зеркале и подмигнул ему со всей весёлостью, какую только мог выдавить из себя. Отражение слабо улыбнулось в ответ и кивнуло. Мы оба знали, что убивать себя – не выход. Не сейчас, когда каждая секунда на счету. Чего у меня никогда было не отнять, так это желания жить при любых условиях и обстоятельствах. Как только я почувствовал лёгкое облегчение и отсутствие желания валиться на колени перед унитазом ежесекундно, вернулся в кровать и не без усилий заставил свой организм погрузиться в сон. *** Проснулся Диппер от сильной режущей боли в животе, вынудившей его воспользоваться… блевательницой. За окном уже начинало темнеть, из чего он сделал заключение, что проспал больше пяти часов кряду. Снизу доносилось несколько голосов, один из которых, наиболее звонкий, имел особенно высокую частоту. Мейбл устраивает разборки. Диппер поднялся с кровати и шаткой походкой проковылял до двери. Тело ныло, как будто он пробежал марафон. Хотя, впрочем, вчера он действительно пробежал марафон, который отлично поспособствовал его сегодняшнему состоянию. Вероятно, при третьей стадии рака печени бег наперегонки с подкачанными охранниками на пару с блинчиками не рекомендуется. Это так неожиданно. Он спустился по лестнице, сохраняя относительно прямой наклон спины и застал в столовой всю семью, отчаянно о чём-то спорящую. - О, вечера, братишка, я тут отстаиваю твою честь! – поприветствовала меня сестра, невесело улыбнувшись. - Я же просил, Мейбл… Диппер оглянулся на изнурённые лица родителей, которые даже смотреть на него не смотрели, идентично друг другу прикрывая глаза кистями рук. Потом снова обратил взгляд к Мейбл, которая с довольно-таки воинственным видом, подперев бока руками, собиралась продолжить нравоучительную беседу. - Я практически добилась полной капитуляции, поэтому заткнись и восхищайся мной! – в её голосе послышалась гордость и восторг, и на секунду губы Диппера искривила хилая улыбка. - Не надо. Я согласен на их условия. Три пары глаз метнулись в его сторону. - В смысле «согласен»? – несколько ошарашено уточнила сестра. - Согласен, что ещё…, - Диппер давит натянутую улыбку в сторону родителей и продолжает, - есть шанс на выздоровление. Никогда нельзя заранее терять… надежду. Мама поражённо смотрит на него, а потом осторожно поднимается с дивана, ускользая от руки папы, и встаёт напротив сына. Они напряжённо таранят друг друга взглядами, пока мама не срывается и не обнимает Диппера так крепко, как может, уткнувшись носом в ключицы. - Спасибо, - шепчет она, - спасибо, спасибо, спасибо… Диппер несколько натужно обнимает её в ответ и целует в каштановую макушку. - Извини за утро. - Нет, не… Не извиняйся, - бормочет она. Отец смотрит на Диппера с немым уважением, улыбается уголками губ и кивает. Некоторое время они просто молчат, а потом обрадованная мама провозглашает, что сегодня на ужин будет нечто особенное, и уходит на кухню. Папа вскользь обнимает Диппера и удаляется в свой кабинет. Мейбл стоит и всё ещё смотрит на него с недоумением. - Что? – спустя ещё одну молчаливую минуту спрашивает Пайнс. - Либо ты сошёл с ума, либо что-то задумал. - О чём ты говоришь? Сестра мнётся какое-то время, так же пристально смотря на него. - Ты не можешь быть согласен, - тихо говорит она в конце концов, - не после вчерашнего. Диппер через силу улыбается самой «обаятельной» своей улыбкой. - Вчера не произошло ничего такого, что могло бы умерить мою любовь и стремление к жизни, Мейбл… - Хватит, - сестра чуть повышает голос, - вот не надо мне только впаривать эту чушь. Я слишком хорошо тебя знаю. - Чего ты от меня хочешь? – голос Диппера сипнет и становится каким-то мёртвым. – Разве не того, чтобы я был рядом со своей семьёй? Чтобы я лечился? Вы же все этого хотите, я так понял. Мейбл кривит лицо, и на секунду Дипперу кажется, что только что его исказило презрение. Сестра делает шаг в его сторону, проникновенно упираясь глазами в его глаза. - Какой же ты всё-таки трус, - злобно шепчет она, и парень от удивления даже отшатывается назад, - не надо отрицать, Дип-Дип. Не надо играть сейчас. Не со мной хотя бы. - Чего ты хочешь от меня? - где-то внутри закипает холодная ярость, которую он тщательно скрывает за маской безразличия к происходящему. Мейбл было открывает рот, чтобы что-то сказать, но осекается и ещё с минуту просто сверлит его взглядом. - Я хочу, чтобы ты вздохнул, Диппер, - выплёвывает она и быстрыми шагами покидает столовую, задевая его плечом. Диппер стоит один посреди гостиной. И он откровенно не понимает, что сейчас делать. *** Он возвращается в комнату, в которой по прежнему темно и неприятно жарко. Включает ночник и вновь вглядывается в своё отражение в зеркале. Диппер из зеркала смотрит на него с какой-то непонятной решимостью. Решимостью к чему? Пайнс отходит от зеркала, когда понимает, что в глазах скапливаются слёзы. Он плотно сжимает челюсти, да так, что их сводит. Трёт глаза руками и неожиданно для самого себя переходит на удары по лицу и по голове. Но инстинкт самосохранения не позволит ему собственноручно нанести себе ощутимый вред, поэтому Диппер просто бессильно колотит себя кулаками, пытаясь разбавить монотонную боль всполохами другой – физической, яркой, молниеносной. Чтобы не выпрыгнуть прямо сейчас в окно. Пайнс валится на пол, продолжая сжимать свою голову между ладоней и давит истеричное «блять» несколько раз, пока полусухая слезинка всё-таки не срывается с ресниц и не катится по худой скуле, оставаясь на губах. Диппер старается немедленно привести себя в норму. Прекратить эту панику к чёртовой бабушке, пока она не свела его с ума. Он справится, он сделал верное решение. «Ты ответственен не только перед собой.» Он верит в это, вроде бы. Но как ему не хочется верить. Особенно, после слов Мейбл и Билла. «Они бы подружились», думает Пайнс, успокаивая сбившееся дыхание. В сердце что-то неприятно колет от этой мысли. Трус. Диппер ошарашенно замирает. Потому, что если хочешь делать то, что хочешь - приходится идти против закона. *** На следующее утро он просыпается таким же уставшим, каким ложился вчера в кровать. Снова сильно болит живот, что вызывает привычную утреннюю рвоту. Диппер забрасывает в рот несколько таблеток. На часах всего шесть, солнце только-только встаёт. Взгляд Пайнса случайно зацепляется за пожелтевший участок кожи на тыльной стороне ладони, не выгодно отличающийся от основного бледно-сиреневого оттенка. Мгновенный страх мелькает в сознании и Диппер почти что вскакивает с кровати. В зеркале он снова видит себя, не менее ужасно выглядящего, чем обычно, но некоторая деталь привлекает внимание особенно сильно. Диппер пальцами растягивает верхнее и нижнее веко, всматриваясь в собственные глаза, а точнее – белки. И белки у него отнюдь не белые. Жёлтые. *** Диппер спускается к завтраку с рюкзаком. Мама окидывает его настороженным взглядом. - Ты чего? – осторожно спрашивает она, протирая тарелку. - Я думаю, мне стоит вернуться в центр, - тихо говорит Пайнс, усаживаясь за стол. - Почему? Тебе стало хуже? – мама убирает тарелку и немедленно перемещается к нему, беспокойно заглядывая в глаза. Минута и до неё доходит. Она прикрывает рот ладонями и чуть отстраняется. Диппер только сдавленно улыбается. - Ну, в общем и целом…