Конь бледный

- Я же просила, мам! – восклицает раздражённо Мейбл, проводя намыленной губкой по тарелке. - Что ты просила? Чтобы я не волновалась о своём сыне, который сбежал из больницы с пакетом наркотиков? – в голосе женщины слышится звон слёз. Мейбл устало вздыхает. - Я просила перестать капать мне на мозги. Волнуйся – да сколько угодно! - Не надо так со мной разговаривать. Мейбл вкладывает в резкий поворот столько злобы и неприятия, сколько может, и с минуту сверлит маму, сидящую с чашкой кофе за столом, тяжёлым взглядом. - Да блин! – в конце концов брякает она. – Ты, думаешь, одна потеряла часть своей жизни в лице Диппера Пайнса? Думаешь, я не волнуюсь и не переживаю? А папа? Нет, блин, ты ходишь и разводишь сопли! Мы. Не. Будем. Звонить. В полицию. Теперь уже Хелен впивается взглядом в дочь и кривит губы. - Зачем я вообще вас обоих слушаю? – тихо бурчит она. – А что, если ты не права? Что, если он не просто «решил отдохнуть от нас»? Что, если он ввязался в крупные неприятности? У него полтора килограмма дорогих обезболивающих за пазухой. Вдруг он договаривался с кем-то о продаже, чтобы заработать денег, но его подставили? - Неплохая альтернатива метамфетаминовой империи, мам… Они некоторое время обдумывают всё вышесказанное. Мейбл видит в словах матери рациональное зерно, Хелен немо отрицает каждое своё слово, потому что её сын, её Диппер никогда не пошёл бы на такое. - В таком случае, тем более нельзя звонить в полицию, - девочка возвращается к тарелке, но вместо того, чтобы продолжить мыть посуду, разглядывает пузырьки пены. Мать ничего не отвечает. Делает глоток из чашки. - Ещё неделя, Мейбл. Если ты не найдёшь и не поговоришь с ним в течение недели – я звоню в полицию. И никаких возражений. Она медленно встаёт и покидает кухню, оставляя чашку холодного кофе на столе. Мейбл устало вздыхает и потирает лоб рукой, оставляя на нём след пены. Который день её мучают кошмарные головные боли и навязчивая бессонница. И ещё – угрызения совести. Ведь она сама его отпустила. И имеет ли право возвращать? *** Я проснулся где-то в районе пяти утра по ощущениям. Впрочем, предшествовавшее сложно было назвать сном. Мы вырубились около трёх часов назад, так и не досмотрев «Семь», на диване. Разбудила меня отвратительная боль под диафрагмой и рвотный позыв. Обнаружив себя, привалившегося к Биллу и устроившего голову на его плече, я вроде бы должен был смутиться, но не преуспел в этом, потому что физиология чётко давала понять – беги к раковине, иначе содержимое желудка окажется на ковре. Но, в свою очередь, голова Сайфера покоилась на моей. Он спал крайне мало, если вообще спал. Дремал скорее. Поэтому мне ой как не хотелось его будить. Я как можно осторожнее отклеился, медленно ведя головой, так, чтобы ни Билла не разбудить, ни блевануть раньше времени. Под диафрагмой резко кольнуло, я успел зажать себе рот, сорвался с кровати и на полусогнутых ногах метнулся в соседнее помещение, отгороженное крашеным оргалитом. Благо, в спешных утренних махинациях «успеть до минуты X» я поднаторел, поэтому успел секунда в секунду. Тюбик с заветными обезболивающими покоился на привычном руке месте. Я машинально схватил его и так же машинально закинул в рот пару таблеток. Боль, естественно, уходить не торопилась, поэтому я присел на пол, съёживаясь, чтобы её уменьшить и переждать. Марля на запястье намокла и заалела. Я чертыхнулся и пометил в мысленном списке – достать что-нибудь для восстановления нормальной коагуляции крови. Солнце ещё даже не маячило золотой полоской на горизонте. Хотя, вполне возможно, по вине туч, заволокших небо. Я бесшумной поступью вернулся в комнату. Дребезжал серыми полосами экран телевизора, который мы так и не вырубили, что было очень зря. Нажав на кнопку и выдернув штепсель, я выпрямился и повернул голову к Биллу. Надо заметить, спящий Билл практически никак не отличался от бодрствующего. В нём не было ни капли умиротворённости, даже наоборот, он выглядел ещё более напряжённым, чем обычно. Ровные, слишком ровные для спящего человека, спина и шея, удерживающие голову прямо. Сцепленные замком руки на коленях, вытянутые ноги, опущенные, но заметно напряжённые плечи. И лицо. Сжатые губы с уходящими вниз «недовольными» кончиками и брови. Казалось бы, ничего не выражающие. Но нет. Возможно, с первого взгляда может показаться странным, что я замечаю такие мелкие изменения в осанке и чертах Сайфера. Возможно, это действительно странно. Моё пристальное внимание, обращённое на него, желание запомнить каждую деталь, держать в голове образ нормальности, чтобы вовремя проявить… Эм. Поддержку и заботу? Понять, что что-то не так? Потому, что Билл ни за что мне не признается? О да, это странно. Его брови чуть опущены на глаза. Чуть больше, чем следует. Природная смешная морщинка меж них глубже, нежели обыкновенно. На лбу легонько проступает рельеф лицевых мышц, говорящих о том, как сильно Билл сейчас напряжён. Может быть он просто находится на этапе быстрого сна? Нет. Думаю, нет, ибо не может же этот этап два часа длиться. Наверное, поэтому Сайфер так не любит спать? Поэтому – это почему? Я мотаю головой и иду за пледом. Но когда прохожу мимо, взгляд зацепляется за дёргающуюся на шее сонную артерию. И это ненормально. *** - Давно не спишь? – спрашивает Билл, усаживаясь ко мне за стол с чашкой чая. - Ну да. У меня в последнее время плохо со сном. Да ещё и марля протекла… Сайфер задумчиво оглядывает моё запястье. - Надо что-нибудь для улучшения свёртываемости приобрести. Сегодня выклянчу у Роджер, они там чуть ли не аптеку держат. У Сэлти увлечение. - Это было ядовито, - усмехаюсь и делаю глоток кофе, поминутно затягиваясь и выпуская колечки дыма изо рта. - Думаю, они связаны этими… Отношениями. - А это – пренебрежительно. Как же толерантность? Билл фыркает и отнимает у меня сигарету, просовывая её между плотно сжатых губ и вдыхая. - Причём тут толерантность, Сосенка? Я что, похож на идиота? – на удивление, он не закашливается, что не преминул бы сделать новичок. Значит курил уже, и не раз. – По-твоему, во мне мало недовольств вашим социумом, чтобы тратить время на мысли «кто с кем трахается, и как меня это бесит»? И что ты вообще находишь в курении… - Тогда что тебя так задевает? – я отбираю у него сигарету. - Меня ничто не задевает. Я просто в толк не возьму, зачем тратить время на столь… приземлённый вид деятельности. Времени и так слишком мало, а им ещё вершить «рэволюцию», - он выделяет последнее слово импровизированным французским акцентом и поднимается из-за стола. Я провожаю его взглядом до электрического чайника и возвращаюсь к кофе, который успел покрыться неприятной плёнкой. - Отношения – не вид деятельности, Билл. И я не вижу в них ничего дурного, если не наоборот, - я снова делаю затяжку и отодвигаю чашку от себя, - при всём уважении, Роджер не тянет ни на Че Гевару, ни на Ленина, ни на Жан Поля. - Какое тут уважение, - усмехается Билл, - разделяю твой скепсис. И тем не менее она сумела собрать вокруг себя людей, которые вполне способны при должной мотивации и лидере совершить задуманное. Иногда самое главное – не талантливый лидер, а хорошая команда и трезвые умы каждого. Он подсаживается ко мне с чашкой чая и делает глоток. - Ты когда-нибудь состоял в отношениях? – учтиво спрашивает он. Вероятно, знак вежливости, так как Сайфер вряд ли догадывается, что бьёт, в некоторой степени, по больному месту. Я мотаю головой, стараясь сделать вид, что мне вот совсем всё равно. - И я могу сделать вывод, что ты хотел бы. Так? - Ну разумеется я хотел бы. Не умирать же девственником, - выплёвываю я и отворачиваюсь, пытаясь скрыться от пристального взгляда собеседника, которого берёт азарт. Биллу, кажется, нравится решать мои предсмертные проблемы и удовлетворять желания. Эдакая личная фея-Билл. Если представить у него за спиной крылышки, и усики-антеннки, торчащие из головы – становится очень смешно. - Можно заказать шлюху, - выдаёт вполне рациональный вывод Сайфер, на что я слабо, в силу возможностей физиологии, заливаюсь краской, - я так же считаю, что удовлетворение потребностей своего тела – трата времени и средств, но иногда не выходит этого избежать… - Билл, может не будем об этом? – смущённо мямлю я. – Да и… Нет, в проститутке нет смысла, потому что я с недавнего времени, ну… не способен… Не нуждаюсь в удовлетворении этих самых потребностей... И куда подевался мой острый язык? Кажется, в больнице я совсем не смущался, толкая задушевные речи медсестре. - У тебя эректильная дисфункция? – как будто бы невинно интересуется Сайфер, но я замечаю краем глаза, как загораются лимонные радужки огоньками азарта. – Тогда зачем тебе вообще отношения? - Слушай, мне не нравится этот разговор, - уже откровенно пунцовый, с серым отливом, вскакиваю из-за стола, - и, если тебе невдомёк, то отношения строятся не на одном только… - Сексе, Сосенка, - подсказывает Билл с такой ехидной и лукавой улыбкой, что мне хочется облить его кофе, - м-м-м, в таком случае, на чём ещё, по-твоему? Я выливаю кофе в раковину и останавливаюсь, не решаясь повернуться. - Ну, типа, на любви и доверии? – голос почему-то кажется мне не слишком уверенным для обозначения истины и позиции. Ведь в моём понимании они как бы нерушимы. На некоторое время в комнате воцаряется тишина. И у нас нет часов, которые мерным тиканьем разбавляли бы её. Надо будет исправить это упущение. За окном всё ещё пасмурно. Я оборачиваюсь, чтобы вскинуть брови и ехидно поинтересоваться, что Билла так напугало в моих словах. И в результате попадаю в настолько неловкую ситуацию, что мне в мгновение снова становится стыдно. Всё дело в мастерстве Сайфера тихо подкрадываться сзади. Так незаметно, что от неожиданности обнаружения его при резком повороте сердце может выскочить из груди и с криками сигануть в открытое окно. Естественно, сердце моё остаётся на месте, но я позорно всплескиваю руками и громко ору ему в лицо, на что сам Билл взрывается гоготом злобного гения. - Тебе же семнадцать лет, принцесса сосновая! - сквозь смех выдавливает он, всё ещё нависая надо мной и вынуждая опереться бёдрами о хлипкую столешницу. – Если ты серьёзно так считаешь, то я… нет, я не склонен презирать тебя, конечно, за это, но… - Иди нахер, Билл, - я протискиваюсь мимо него, нарочито сильно задевая плечом, - сам ты принцесса сосновая, ей-богу! Билл всё ещё довольно улыбается, когда я устраиваюсь на диване с книгой. Я слышу его мягкие шаги и ощущаю, как проседает диван под весом второго тела. - Эй, Сосенка, - мурлычет он, - а ты мне доверяешь? Я снова давлюсь воздухом, перемешанным с негодованием. И снова хочу огреть Сайфера чем-нибудь тяжёлым. Но вдруг, абсолютно неожиданно, в голове мелькают мысли о закономерности этого вопроса. Я перевожу на него взгляд, потом снова возвращаюсь к книге, сжимая её пальцами. «Доверяю ли?» - Нет. Нет, не доверяю. - М? – брови Сайфера легко взлетают, разочарованно ли, или просто удивлённо. Чёрт его разберёт. - Мы с тобой не знакомы, - фраза кажется мне такой глупой и неправильной, но конкретно в данном контексте на язык не липнет ничего более уместного. Билл широко улыбается. Даже шире, чем минуту назад. Непонятно чем, но, видимо, его это скорее обрадовало, чем огорчило. - Это более, чем приемлемый ответ. *** - Так что за марш, Роджер? – одёргивает женщину Сайфер. Он не в меру раздражён поведением Роджер. Она бегает, суетится, громко кричит и много смеётся над своими совсем несмешными шутками. Диппер пристроился на самой последней скамеечке в нише, дожидаясь Билла и начала концерта. Избежать знакомства с Роджер и Сэлти ему не удалось, и, действительно, они явно были связаны отношениями, причём уже далеко не дружескими. Впрочем, и контраста между ними не было. Обе – бой-бабы, с простой народной внешностью и повадками. Конечно, отрицать то, что в них определённо что-то было, как и в их тандеме, неверно. Может быть, как раз это загадочное «что-то» и влекло народ в их социалистическую секту. Настроение, что ли. Дух. По маленькому залу, освещённому тёплым светом и пропахшему выпивкой и закуской, сновали люди, то и дело бросаясь друг в друга проклятьями и нотными тетрадями. В бывшем баре, обустроенном под концертный зал, царила довольно-таки деловая атмосфера и кошмарная суета. Диппер устало потёр глаза. Его неумолимо клонило в сон. Этот свет, этот запах, треклятый оксикодон и два часа дрёмы насильно слепляли то и дело его веки друг с другом. - Ну марш и марш, что ты прицепился-то? – беззлобно кинула Роджер. – Самый обычный. Под такие маршируют ещё. Она раскатисто засмеялась. Кто-то подхватил, но ненадолго. - Услышишь сейчас, короче, - испепеляющий взгляд Билла заставляет её поумерить пыл, - а чего твой оленёнок там сидит один? Сайфер наклоняет голову, изображая непонимание касательно её оборота. - Ему выбирать, где сидеть. - Ну ладно, ладно… Мог бы что ль сюда его позвать, они с Сэлти почти ровесники. Типа, он же подросток, замкнутый весь такой, ему друзья нужны, вроде как. - У него достаточно друзей, - холодно отвечает Билл, листая ноты. - Ты, что ль – «достаточно»? – Роджер растягивает губы в улыбке. – Или маленький собственник в голове шепчет, а, Билли? Она подмигивает. Скулы Сайфера сводит до желваков. - Билли? – шипит он. – О да, кое-кто шепчет у меня в голове, Роджер. И он требует отсечения твоей тупой головы, набитой соломой и прогорклой пошлостью. - Да ладно, как будто ты не любишь пошлые шуточки! – подбиваемая азартом, она продолжает. – Спорю на свою тупую башку, что «Сосенка» твоя ненаглядная расскажет мне много интересного… - Наверное, потому что ты часто проигрываешь свою голову, у тебя шрам на шее. Билл высокомерно и невесело улыбается удачному пассажу. И помрачневшему лицу Роджер. - А ты прозорливый засранец, Билли. И грязно играешь. Нам нужны такие лю… - Ты бесишь меня. На сцене кто-то ударяет в гонг, прерывая на полуслове Роджер. Билл театрально кланяется и идёт к Дипперу на галёрку. Он сидит, расслабленно опершись спиной о стену и прикрыв глаза. Через наложенную сегодня повязку снова проступает кровь. Билл вспоминает, что должен попросить у Сэлти препарат по этому поводу. - Судя по твоему лицу я не ошибся, что так быстро смотался сюда, - констатирует парень, двигаясь чтобы освободить больше места для Билла. - Не то слово, - кратко отвечает Сайфер, усаживаясь рядом, - Роджер любит «дружески поболтать». Диппер сонно усмехается. - Ну так что, ты упросил их исполнить Паганини? Билл кивает, принимая расслабленную позу. *** Оркестр настраивается, погружая зал в какофонию звуков. Но слух Диппера далёк от абсолюта, поэтому ему нравится этот цветастый, переливчатый звон в ушах. Он напоминает что-то средневековое и рыцарское. Гобой даёт традиционную первую «ля» и оркестр взрывается меццо форте. Пайнс думает, здесь только фанфар не хватает. А когда подключаются трубачи, всё окончательно встаёт на свои места. Марш. Настоящий революционный марш, не хуже имперского. Громкая раскатистая музыка не даёт погрузиться в дрёму. С одной стороны, это обнадёживает, но с другой - раздражает. Он чувствует ужасную усталость. Рука тянется за сигаретой, и вскоре делается первая затяжка. Диппер слишком часто курит. Билл сидит, вслушиваясь в музыку и иногда морща нос. Вряд ли ему нравится. Через минут десять звучат последние и, наверное, самые громкие и пафосные аккорды марша. Сайфер облегчённо вздыхает и снова расслабляет напрягшуюся спину. Они перекидываются взглядами. Большая часть оркестра покидает сцену, оставляя нескольких скрипачей, которые переговариваются между собой. Постепенно люди, сидящие на передних рядах, расходятся. - Каприс номер двадцать четыре, Никколо Паганини! - объявляет кто-то из них камерным голосом, и смычки лёгким движением в такт друг другу взметают по струнам. Билл снова широко улыбается и прикрывает глаза. Диппер же плотно закрывает их, погружается то ли в музыку, то ли в сон. В красивый, резной, наполненный острыми пиццикато и нежными, плавными, такими скрипичными певучими легато, сон. Чья-то любезная рука обвивается вокруг его шеи и вытаскивает изо рта сигарету, давая выдохнуть дым, а потом подносит обратно к губам, чтобы он мог сделать затяжку. Диппер снова прислоняется к Биллу и укладывает голову ему на плечо, благодарно улыбаясь. В голове мелькает последняя мысль о том, что примерно таким же образом начался его сегодняшний день. Но она ускользает, теряясь в чарующих интонациях музыки.