Конь бледный

- Ты поплатишься, Билл Сайфер! – рокочет Стэн, сжимая кулаки и закусывая губу, стараясь таким образом сдержать злобу внутри себя. Билл стоит, прислонившись спиной к стене. Он выше Стэна, потому тот кажется ему просто тявкающей собачонкой. Она путается в ногах и путает мысли Билла, которые и без его участия походят больше на глобулу, нежели на цепочку причинно-следственных связей. Как он мог такое допустить? Каким образом эти тупые полицейские морды смогли вычислить именно Диппера? Что они знают? Что ему грозит? Как Диппера спасти, и как самому остаться в живых? Как ему теперь смотреть на себя в зеркало? Впрочем, он никогда не любил зеркала. Как он будет смотреть в глаза?.. Какое, блять, феерическое падение. Билл исподлобья глядит на разошедшегося Стэна, а потом резким движением, ухватив за грудки, шваркает на стол и выбивает из груди того дыхание. - Заткнись, клоун, или я выдеру тебе язык! Поплачусь ли я?! А что ты мне сделаешь, что ты мне такого сделаешь, Стэн, чего не сделал?! – шипит Сайфер, брызжа слюной, в самое его лицо. Стэн смотрит с ненавистью, схожей с маленькими Везувиями, взрывающимися в карих радужках. - Надо было грохнуть тебя тогда, мразь… - А ты будто не грохнул! – восклицает Билл, и встряхивает Стэна так, что у того ум за разум заходит. – Ты меня не грохнул, Стэнли?! Посмотри на меня, разве ты меня тогда не грохнул?! - Билл, остановись. Холодный, вечно размеренный и точный, как само время, голос Форда. Сайфер усмехается, сильнее сжимая ворот «противника». - И отойди от моего брата. Иначе я выстрелю. Билл ослабляет хватку, но не отпускает Стэна, всё ещё прижимая его к столу до хруста старческой спины. - А кто будет спасать вашего племянника? Если ты меня застрелишь, умник, кто? – Билл улыбается безумной улыбкой, щерится, как бешеный пёс. – Сейчас разговор не о моей жизни. Поэтому, спустив курок, ты продырявишь сразу две головы. - Отойди от моего брата, Билл, - повторяет Форд, но Сайфер чувствует смешение в его голосе. Он расхлябанно расставляет руки в стороны, делает шаг назад, и становится вполоборота к Форду. Тот держит пальцы на спусковом крючке, поджав губы, и сурово смотрит на Билла, как на нашкодившего кота. Сайфер плотоядно облизывается. - Ты сдал собственного племянника властям, Стэнли. Стэн кое-как поднимается на ноги, хрустя позвонками и хмуро смотрит на брата. - Ты прекрасно знаешь, что я сделал это не специально. Я не знал, что Хелен… - Аплодирую стоя, - Билл несколько раз хлопает в ладоши, до того демонстративно, что Стэн еле удерживается от очередного бранного спича. – Я предупреждал насчёт его родителей. Но ты настолько непроходимый болван, что… - Хватит, - Форд опускает руку с пистолетом вниз и второй утирает лоб. – Не сейчас. Они трое молчат. Стэн, понурив голову, глядит в пол, Форд медитативно щёлкает челюстями, а Билл сумасшедшими глазами глядит в стену, и всё прокручивает последние слова, сказанные Диппером. - Сосенка во всём сознается, - отстранённо произносит Сайфер. - С чего ты это взял? Он умный парень и уже давно догадался, что свали он всё на тебя – ничего тебе же не будет, - возражает Форд. Вздрагивает жёлтая лампа. - Это долг чести, - Билл закусывает губу. – Понимаю, тебе понятие чести не знакомо, умник. И я даже не знаю, является ли плюсом в данной ситуации то, что твой племянник явно пошёл не в тебя. Форд закатывает глаза и складывает руки на груди. - Даже если так, в чём ему сознаваться? Не будет же он брать твою вину на себя? - Дело в том, что…, - Сайфер искоса глядит на старика, и губы его трогает очередная дикая улыбка. – Я тут ни при чём. Весь план, от начала и до конца. Весь план принадлежит ему. Я лишь… Лишь исполнитель. Стэнфорд разевает было рот, но в отчаянии зажимает его ладонью и выдыхает. - Какого хера ты так улыбаешься, тварь?! – рычит сбоку Стэн. – Если ты надумал слинять, и что всё сойдёт с рук, то я лучше прямо сейчас тебя убью. Билл вновь разворачивается к Стэну, клонит голову в бок. Он подходит ближе, тянется рукой к лежащему на столешнице ножу. - Билл, прекрати, - предупреждает Форд, опять направляя дуло пистолета прямиком в затылок Сайфера. - Вы боитесь меня, как огонь боится воды, - медленно тянет Билл, приторно улыбаясь, кончиками пальцев хватая рукоять. – Это так… Так смешит меня, признаться. Это ведь я должен бояться вас. Он шагает неспешно, встаёт, чтобы представление было видно обоим. - Ты прав, Стэнли, нужно было убить меня ещё тогда, двадцать один год назад. Вероятно, это был бы наиболее гуманный поступок. Но… Как можно говорить о гуманности, когда речь идёт о вас? Ведь вы даже не люди. Даже. Билл располагает руки параллельно, одной держа нож остриём к другой. Он взглядом обводит сначала Форда, потом Стэна. - Вы хуже людей. Секунда, и лезвие пронзает плоть. Билл изо всех сил сжимает челюсти, чтобы не проронить ни звука, и через боль скалится. Форда за горло хватает липкое холодное чувство страха, но он осознаёт это слишком поздно, чтобы суметь проконтролировать. Он с ужасом наблюдает, как Сайфер с каким-то мазохистским удовольствием вбивает острие по рукоять в ладонь. Глаза бегут за струями крови, уходящими под рукава чёрного пуловера. - Я хочу задать один очевидный вопрос тебе, Стэнфорд, позволишь? – осклабившись, продолжает Билл. – Разве хоть что-то у меня вызывало больше омерзения, чем люди? Ведь ты знаешь меня, как никто другой не знает. Губы Форда дрожат, тот сцепляет пальцы в кулаки, хватаясь за уходящие в темноту ниточки самообладания, прикрывает веки и кивает. Сайфер упоённо вертит перед его носом пронзённой рукой, кровь, промочив ткань, капает на пол, а Билл улыбается всё шире и шире, в глазах его бегают зайчики детского восторга. Биллу хочется, чтобы Диппер видел эту сцену. Чтобы в ужасе оттащил его назад, резким, но осторожным движением вытянул нож из руки, бережно обхватил бы своими смешными маленькими ладонями и тонкими пальцами-веточками, зажал бы рану рубашкой, и испуганно залепетал бы что-то, что так нельзя, что Билл должен держать себя в руках. Но чтобы тот ни говорил – он был бы всё равно на его стороне. - Да вытащи ты эту херовину у себя из руки! – Стэн хватает Сайфера за плечо, разворачивая к себе, и шарахается в сторону, чуть ли не крестясь. - Единственное существо, которое смеет убить меня – это я, Стэн, - губы Билла дрожат, он сжимает пальцы, кровь брызгает на ботинок Форда. – И я же должен сжечь вас обоих! Никто, кроме меня! Он разжимает кулак и резко вырывает из ладони нож, швыряя на пол. - Но знаешь, почему я никогда этого не сделаю? Почему в ту самую ночь я бросил факел на землю?! – шепчет Сайфер. Боль проясняет сознание, зрачки Билла фокусируются на оторопевшем белом лице Стэна. - Потому что я никогда не причиню боли Дипперу Пайнсу. * - Пончик хочешь? – вежливо спрашивает улыбающийся Джереми. Я отрицательно мотаю головой. Джереми полусидит на столе и прищурившись глядит на меня. И ещё постоянно ухмыляется, так довольно, что не будь я прицеплен наручниками к стулу – обязательно, если не вмазал, то выцарапал бы ему глаза. - А зря. Тебе надо лучше питаться, ведь у тебя рак, - подмечает Джереми и кусает пончик. Ярко-красное варенье брызжет ему на воротник, тот тянется за салфеткой и неуклюже пытается вытереть. - Пятно останется, - выносит он грустный вердикт и переводит взгляд на меня, сжавшегося на стуле и смотрящего на него загнанной собакой. – Но ничего страшного. Я сжимаю плотнее челюсти. Гарднер ещё с минуту занимается своим сраным воротником, а потом, наконец посерьёзнев, садится в противоположный конец стола и вытягивает из ящика тонкую папку. - Диппер, - мягко начинает он, - ты же знаешь, что я здесь не для того, чтобы обвинять тебя в чём-то, да? Знаешь? Я саркастически вскидываю брови. - Тогда может быть сразу отпустите меня? Джереми усмехается. - В общем-то ты прав. Мне всего-то нужно задать тебе пару вопросов. И получить на них пару вкрадчивых, развёрнутых и ясных ответов. Ладно? – он снова дружелюбно улыбается. Я растягиваю губы и щурю глаза. - Безусловно, мистер Гарднер. Я изо всех сил постараюсь удовлетворить ваш интерес. Джереми кивает так, как будто ожидал именно такого ответа. - Спустя месяц после того, как тебе поставили диагноз, а именно неоперабельную гепатоцеллюлярную карциному, ты сбежал из онкоцентра, где находился в клинической палате. Это так? - Абсолютно так, - соглашаюсь я. – Ещё я украл с местного хранилища килограмма два оксикодона, вперемешку с ещё какими-то обезболивающими. Джереми внимательно смотрит на меня поверх бумаги. Я продолжаю вымученно, но как можно слаще, улыбаться ему. Полицейские всегда играют в игру. Мне приятно осознавать это, приятно быть на равных. Мы здесь не друзья, каким бы Гарднер ни хотел показаться. Я – забитая собака, он – палка, которой меня ударяют в мёртвую печень. Всё было бы намного проще, знай Джереми, чем закончится этот допрос. Но знаю здесь только я. Хотя, безусловно, оба мы думаем, что я заведомо проиграл. Вот только Джереми не знает, в чём именно. - Да, это так, - подтверждает Гарднер. – Где ты жил эти два месяца, Диппер? С кем? От улыбки у меня сводит скулы. Как омерзительно происходящее. Как всё это омерзительно. Меня сдала полиции собственная мать. Я убийца? Нет, здесь, в глазах этого добропорядочного полисмена я семнадцатилетний умирающий. Робкий подросток, увядший цветок. Мои губы должны трястись, и коленки тоже. Рядом со мной лежит пачка бумажных носовых платочков, на случай, если я не выдержу давления. - Я жил в квартале Беркли, на Форт-стрит. В квартире старожила на втором этаже нерабочего игрового центра. Вместе с Биллом Сайфером, - я замешкался. – Вам он известен, как Эмансипатор. Джереми удивлён. Очень сильно. Он откладывает дело на стол, складывает руки на груди, и смотрит на меня пристально. - Почему ты жил с ним? – настороженно спрашивает Гарднер. – Он держал тебя насильно? Я вскидываю брови и усмехаюсь. Впрочем, нет. Я не вскидываю брови. Этого вопроса я ждал с самого начала. - Мы с Биллом друзья. На этот раз усмехается Джереми. - Сынок, ты прости, конечно, но… У таких, как он, не бывает «друзей». Я пожимаю плечами. Джереми улыбается, как опытный старик, который учит мальчишку. Джереми уверен в том, что я просто жертва, подверженная Стокгольмскому синдрому. Мне и больно, и приятно одновременно. - Так он держал тебя насильно? – переспрашивает тот. Я методично сжимаю и разжимаю кулак под столом, стараясь выровнять дыхание и выглядеть спокойным. - Мне вам повторить? Улыбка Гарднера еле заметно меркнет. Он кивает, то ли мне, то ли собственным мыслям, и выпрямляется в кресле, опираясь о стол. В тесном помещении душно и неприятно пахнет пластиком. - Хорошо, - в конце концов заключает он. – Ты знал о его… деятельности? Я выдыхаю и так же наклоняюсь к столу, только неудобно – рука пристёгнута низко. - Скорее уж… Билл знал о моей. Сначала Гарднер смотрит на меня с ядовитым скепсисом. Я подмигиваю ему правым глазом. Теперь Гарднер смотрит на меня оторопело. * - Что за дерьмо ты несёшь?! – в очередной раз восклицает Стэн. – У тебя откуда столько людей, чтобы оно получилось, а? Билл злобно косится на него и стукает раненой ладонью по столу, незамедлительно шипя. - Я грёбаный Эмансипатор, пустая твоя башка! У меня что, мало людей, по-твоему?! - Да они все кухонные аналитики! - Заткнись, старый пердун! Иди лечи свой маразм! – Сайфер взвивается валькирией над столом, но Форд предупредительно качает головой Стэну, и тот вновь опустошённо уставляется в потолок. - В тюрьмах есть механизм аварийного отключения автоматизированных замков. В случаях пожара он входит в план эвакуации, - подтверждает Форд слова Билла. – Это, конечно, зависит от тюрьмы, куда поместят Диппера. Но, думаю, все американские тюрьмы оснащены такой системой. Сайфер задумчиво разглядывает подтекающий кривой бинт. - Сейчас я отправлюсь в Окленд. От вас нет никакой пользы, а необходимую информацию я смогу получить от Роджер. Стэн раздражённо фыркает. - Справедливо, - соглашается Форд. - Мне необходимо огнестрельное оружие. Я не говорю о каком-нибудь автомате, так, пистолет, - Билл взглядом указывает на лежащий на столе старенький кольт. – Тесак ещё, может, или что-то в этом роде. Впрочем, и это я также раздобуду в Окленде. Он поднимается из-за стола и шаткой походкой идёт к двери. - Слушай, ты, - раздаётся голос Стэна, Билл замирает, - ебаный жёлтый треугольник. Ты слушаешь меня? Так вот. Если с моим племянником что-то будет не в порядке, я найду и отгрызу тебе все мерзкие углы, понял? Сайфер оборачивается и угрожающе сжимает губы. - У тебя зубов не осталось, кошёлка. Я что, где-то жёлтый, или, может быть, треугольный? Стэн в ответ только грозно шмыгает носом. - Ты меня понял, - шипит он. Билл смотрит на него, прищурившись, а потом клонит голову вбок и открывает дверь. - Я всё ещё помню, как вы обжимались там, наверху! Я тебе это с рук не спущу! – горланит Стэн вслед ему и снова шмыгает носом. Когда снаружи раздаётся шум мотора, удаляющийся с каждой минутой, Форд устало бухается на стул и обхватывает голову руками. - Что мы натворили, Стэнли, - бормочет он, упершись лбом в холодную полированную древесину. – Что же я наделал… Стэн неловко тянется и хлопает брата по плечу, чуть сжимая. - Надо было… Надо было поступить, как ты сказал, - заключает Форд. – Я просто ублюдок. И я не знаю, почему оно так… - Да ладно, братан. Вот честно, я даже не знаю, что хуже. То, что мы стёрли Дипперу память, или то, что оставили Билла в живых. Ты же учёный, а я должен был остановить тебя. Поэтому я виноват. Форд касается твёрдой морщинистой руки Стэна на своём плече, но головы не поднимает. Они сидят несколько минут молча, и Стэнли наблюдает, как за окном всплывает хмурый закат. Ноябрьское пасмурное уныние, не успевшее начаться, но немедленно надоевшее. Сколько бы Стэн ни матерился, он не меньше своего брата сейчас сожалеет. И сожалеет – абсолютно не то слово. - Они обжимались? – тихо спрашивает Форд, из-под сбившихся волос глядя на него. - Ага. - Боже… * - Весь план полностью был придуман мной, начиная с подрыва НБКИ, и заканчивая видеообращением, - подтверждаю я, пока Гарднер продолжает терроризировать меня опешившим взглядом. – Взлом открытой сети, установка бомбы на бойлерах теплоаккумуляционной системы энергоснабжения здания. Он мотает головой. - Билл – моё лицо, - я вздёргиваю подбородок и устало тру глаза. – Ему принадлежит наша символика и наша цель, практическая часть – за мной. Я не собираюсь отрицать свою причастность и свою виновность. Джереми подаётся вперёд. Он выглядит злым, сладкие улыбки сошли на нет, оставив место непониманию и тупой ярости. - Если таким образом ты пытаешься проявить благородство, сынок, то остановись, пока не поздно. Говоря это, ты берёшь на себя убийство ста семи человек, Диппер. В таком случае я буду вынужден передать тебя властям, то есть – в тюрьму. Ты понимаешь, что значат слова «настоящая тюрьма»? Я сглатываю как можно более ненавязчиво и киваю. - Нет, сынок, ты не понимаешь, что такое настоящая тюрьма! – восклицает Гарднер, вскакивая из-за стола. – Ты этого НЕ ЗНАЕШЬ! Тебе семнадцать, ты умираешь, Диппер, одумайся! Мы бодаемся уже полтора часа только потому, что ты никак не можешь понять, куда вляпываешься! Это не детская игра! - Мне семнадцать, и я умираю. И неужто вы думаете, мистер Гарднер, что мне есть, что терять? – спрашиваю я с иронией. Гарднер качает головой, упирает руки в стол сантиметрах в пятидесяти от меня, и говорит уже спокойнее: - Всегда найдётся то, что можно отнять у тебя, парень. Не делай из себя жертву или героя. Твой «друг» не стоит твоего счастья. У тебя слишком многое можно отнять. На этот раз злюсь я. Потому что я это знаю. Я знаю это лучше всех. И только поэтому я делаю сейчас то, что делаю. Только потому, что ни за что не отдам кое-что действительно важное. Я слишком многое продал за это «кое-что». - Я потерял жизнь, мистер Гарднер. Я отдал совесть на растерзание собственного ничтожества. Я отказался от своей семьи. Что бы вы ни сделали со мной, у меня не осталось права выбора. Я уже сделал его, и заплатил ужасную цену. И больше мне нечем платить. Джереми качает головой в каком-то ему одному понятном отчаянии. Мы не друзья, но и не враги. Мы просто по разные стороны. Он не плохой человек, но и не хороший. У меня нет к нему ни ненависти, ни приятия. Мне больно. Оттого что я говорю правду, и говорю её вслух впервые. - Вы пытаетесь помочь мне, мистер Гарднер? Спасибо. Но мне не нужна ваша помощь, - тихо продолжаю я. – Каждый мой шаг – симфония боли, капля крови, крупинка, падающая на дно моих песочных часов. Ещё месяц, и я не смогу ни шагу ступить. Я и двух часов не протягиваю без таблеток. Посмотрите на меня, мистер Гарднер, посмотрите внимательно. На что я похож? И Гарднер смотрит на меня исподлобья, тяжёлым уставшим взглядом. Он тоже это понимает. - Я уже не человек. Джереми шумно вздыхает, выпрямляется и поправляет жилет. - Думаю, я не тот, кто должен наставлять тебя на путь истинный, Диппер. Поэтому… Он отворачивается к стеклянной панели между двумя комнатами допроса, нажимает на кнопку рядом с ней и сухо говорит: - Вызвать в комнату для допросов свидетелей по делу Эмансипатора. Энтони, Хелен и Мейбл Пайнс. Сердце ёкает, я опять сжимаю кулак и поворачиваюсь к стеклу. Громко перебегает секундная стрелка от деления к делению, аккурат точно считая равные интервалы. Сорок, сорок один, сорок два, сорок три… Дверь по ту сторону стекла отворяется и в комнату входит Мейбл, глядя в пол. Следом за ней – инвалидная коляска. Я впиваюсь пальцами в стол, глаза расширяются. - Нет. Этого не может быть. Этого просто не может быть. - Да, Диппер, - безразлично произносит Джереми. – Это твой отец. Я пытаюсь вскочить со стула, чтобы прильнуть к стеклу, но забываю про наручник, который больно впивается мне в кожу и удерживает на месте. - Нет-нет-нет, - истерично шепчу я, губы трясутся, кожу покрывает мелкая рябь, на лбу выступает холодный пот. - Спастический паралич нижних конечностей. Я ощущаю, как капелька катится по виску вниз, и устремляется по шее за воротник. Мотаю головой, вжимаясь в стул, не смея отвернуться. Мама стоит позади коляски и смотрит на меня умоляюще. Но отец не смотрит. Рядом с ним переносная капельница, ноги повёрнуты в неестественной позе. - Повреждён центральный двигательный нейрон, - монотонно вещает Гарднер. – Твой отец скорее всего больше никогда не сможет ходить. - Выпустите меня отсюда, - шепчу я. Глаза щиплет до боли, слёзы уже срываются каплями вниз с ресниц. – Выпустите меня… Мой… Мой отец, боже… - Мы выпустим тебя, как только ты расскажешь правду, Диппер. Джереми жмёт на кнопку, и в микрофоне раздаётся плаксивый приглушённый плохим качеством звука голос мамы: - Диппер, пожалуйста… Пожалуйста, тебя ведь не было там… Скажи им, пожалуйста. Скажи…, - она всхлипывает. Я задыхаюсь, пытаюсь раствориться в пластиковом стуле, глупо поджимаю губы, пытаясь сдержать хрипы и сухие рыдания. Но когда отец поднимает взгляд, я замираю. Перед глазами материализуется людный офис, несколько пластиковых колонн по бокам, симпатичная девушка в юбке-карандаше… И высокий мужчина в сером длинном плаще, с каштановыми волосами и глазами, полными непонимания, пронизывающими меня отеческим пытливым взглядом. Только сейчас отец смотрит по-другому. В его глазах нет того отеческого. Есть что-то неясное и отстранённое. Что-то, что подсказывает мне слова, будто суфлёр из-под сцены. - Я взорвал здание Национального Бюро Кредитных Историй, уничтожил сто семь человек. И, - я нервно пальцами прохожусь по разрезу губ, - сделал своего отца инвалидом. Мама зажимает рот ладонями, Джереми поражённо глядит на меня. А Мейбл… Мейбл распахивает дверь и выходит из допросной. - В таком случае я вынужден, по закону Соединённых Штатов Америки, поместить тебя в тюрьму, в колонию строгого режима, где ты будешь дожидаться суда, - выдыхает Гарднер. – Миссис и… мистер Пайнс, прошу вас покинуть допросную. Сейчас я вызову сюда наряд полиции, который сопроводит вашего сына… в камеру. - Но он же несовершеннолетний… - бормочет мама, - как так, он же не мог, он не мог… Мой сын не мог… Они выходят, но Джереми не произносит ни слова. Он отстёгивает наручники от стула и закрепляет мои руки за спиной. В коридоре свет такой же жёлтый, и стены угнетающе жёлтые, но я не вижу. Ни дороги, ни своих ног, ни даже Мейбл, стоящей в углу. Пока Джереми не толкает меня в плечо. Я перевожу на неё пустой взгляд. Мейбл подходит ко мне практически вплотную. А потом с размаху бьёт кулаком в лицо. Джерими заявляет что-то предупредительное, ну а я только поражённо смаргиваю слёзы. - Это тебе за папу! – кричит она, и бьёт в другую щёку. – А это – за мою веру в тебя! Нет, Мейбл бьёт не сильно. Она бьёт отчаянно. А потом слабо прижимается к моей груди, всхлипывая, и шепчет на ухо: - Когда будешь в тюрьме – раздобудь где-нибудь лезвие и зажигалку. И сделай заточку. Из зубной щётки. А потом быстро убегает, не смотря на меня. Я давлюсь воздухом, Джереми стукает меня кулаком в грудь, чтобы я прокашлялся. Кое-как держусь на ногах. Джереми доводит меня до какой-то лестницы, мы спускаемся во внутренний двор, где меня сажают в задний вагон, за решётку, и пристёгивают наручниками к поручню. Происходящее ускользает из внимания, и не задерживается ни на минуту. И только в этот момент я понимаю, что из того слишком многого, что я отдал, у меня осталось только одно. И сейчас я лишь хочу прижаться к его груди и глупо, по-детски рыдать, а потом умолять воткнуть себе нож в сердце. Потому что даже грёбаного месяца, что мне остался, я не заслуживаю.