Конь бледный

Я просыпаюсь первым, что странно. Просто невероятно странно. Упираюсь по началу руками в грудь Билла, оглядываюсь по сторонам, а потом спохватываюсь. Вероятно, я не настолько пушинка, чтобы такое прикосновение не стало помехой его дыханию. Скатываюсь ему под бок, сматывая на себя разноцветную простынь, и несколько минут тихо лежу – вслушиваюсь в спокойное размеренное дыхание, перебиваемое разве что тяжёлым стуком капель о деревянную поверхность. Поверхность крыши скорее всего. Удивительно. Билл божески спит, впервые на моей памяти. Мне хочется приподняться на локтях и вглядеться в его лицо, разглаженные черты, чуть приоткрытый рот, лежащие на щеках ресницы, ровный лоб. Хочется мне до тех пор, пока я, собственно, не приподнимаюсь и не ощущаю невероятную ломкую боль во всём теле, да жуткий дурман в голове. Чуть было не сваливаюсь с матрасов на пол. Сайфер ворочается, во сне руками нащупывая то ли простыню, то ли меня, но в результате просто притягивает ноги к животу и переворачивается на бок. Белая фарфоровая кожа идёт гусиной рябью. Мысленно хлопаю себя по голове, через боль разворачиваюсь, сползаю таки на пол и, кое-как держась на подгибающихся ногах, набрасываю на Билла простыню, изо всех сил стараясь сделать это заботливо и аккуратно. Но получается всё равно как будто небрежно. Я с досадой морщу нос и, чуть было снова не падая и стоя голышом, оглядываю озарённую блеклым утренним белым комнату. На полу разбросана одежда – добавляет тона моим бледным щекам. Да в общем-то вся обстановка прям так и кричит о том, что вчера мы явно не вели высокоинтеллектуальную беседу. Впрочем… В дали залы стоит высокая бочка с жирной угольно-чёрной надписью «Агрегат». От бочки к одному из продолговатых огромных окон, забитых наполовину досками, отходит длинная ржавая труба на подпорках. Мне думается, это что-то вроде печи, но выглядит «Агрегат» более, чем странно. Я ступаю на один из ковров, ощущая голой кожей смятые ворсинки. Подбираю с пола робу и сжимаю её в руках. Вся испачкана кровью и ещё какой-то мерзостью. Проще сказать, чем она не испачкана. Наверное, именно поэтому я бросаю её на пол и пинаю ногой в сторону. Билл сказал – сожжём, значит сожжём. Всё это кажется мне чрезмерно странным. Таким… ненастоящим. Слишком красивым, романтичным. Боль – слишком слабой, чувство – слишком сильным. Так не бывает. Наверняка ведь сейчас кто-нибудь обольёт меня ледяной водой, я свалюсь с верхней койки на пол, и Айк будет гоготать надо мной, вместе со всей сворой. Наверное, именно потому, что это сон, мне так легко и просто сейчас улыбаться, оглядываясь на торчащую из-за шторы ногу Билла. Слишком не по-человечески красивую ногу. За колонной небольшой коридорчик, отгороженный скрепленной фанерой, захламлённый чёрт знает, чем. Именно тем, что мне нужно. В плетёной залатанной корзине я, приподняв лежащую по верху простыню, обнаруживаю склад одежды. Не самой новой, пропахшей нафталином и шкафным запахом, растянутой. Старьё, грубо говоря. Порывшись в содержимом, я вытягиваю серый мятый рифлёный свитер и короткие чёрные шорты. Видимо, обкоцанные штаны. Впрочем, особенной разницы, в чём ходить, нет. Так как я в этой жизни из дома больше не выйду. Вообще никогда. Усмехаюсь своим мыслям и натягиваю на себя пропылённое старьё. Даже закашливаюсь в какой-то момент. За окном идёт декабрьский холодный дождь, поэтому я не замечаю, как кто-то поднимается по лестнице, и уже в дверях, неплохо так перепугавшись, обнаруживаю Роджер. Всю в синяках и царапинах, сияющую своей бритой головой и озорным оскалом. С большими пакетами в сбитых кулаках. Она пытается с сумками протиснуться сквозь щель между плитой и стеной, и тихо матерится, когда я подпрыгиваю посреди гостиной, натягивая свитер на грудь. - Диппер? – сипит она, повёрнутая спиной ко мне. – Ха! А вот это уже не сипит. - Тише, Роджер, не ори, - голоса у меня практически нет, поэтому Роджер роняет пакет и прикладывает ладонь трубочкой к уху. – Билл спит. - Билл спит?! – восклицает Роджер, и я закатываю глаза. – А посмотреть можно? - Нет. Она кривится, пожимает плечами, но всё-таки втаскивает поклажу в комнату и шваркает сумки к моим ногам. - Скажи Биллу, когда проснётся, что он – мудак, - насупившись говорит Роджер и складывает руки на груди. - Почему? – глупо спрашиваю я и хлопаю ресницами. Нагибаюсь к пакетам, видимо, набитым пропитанием быстрого приготовления. Ничего неожиданного, но отчего-то хочется Роджер очень крепко пожать руку. За всё. Я одёргиваю себя. - Да потому, что он съебался вчера! – взвивается она. – «Я вас поведу! Я вас поведу!» Ко-ко-ко! Я видела вас, несущихся вниз по лестнице, но всё-таки рассчитывала на Биллову совесть! Снова устало прижимаю палец к губам. Роджер раздражённо хмурится и упирает руки в боки. А потом, вглядевшись в меня, вдруг прикрывает ладонью рот, поражённо. - Диппер, вы что… - О боже… - Трахнулись?! – восклицает Роджер с абсолютно перекошенным лицом. – Да ты ж почти мёртвый, как можно вообще?! - Роджер, твоё грёбаную мать, пойди нахер отсюда! – орёт не своим голосом из-за занавески Сайфер. - Это ты сейчас у меня кое-куда пойдёшь! Ему шестнадцать, и он умирает! Ты вообще думаешь, что делаешь, Билл?! – женщина бросается к занавеске, я цепляюсь за её рукав, пытаясь остановить. В целом, безусловно, эта ситуация заставляет меня тихо смеяться и краснеть. Видимо, прошедшая ночь оставила на мне некоторый отпечаток, иначе… Абсолютно голый разъярённый Сайфер выскакивает на божий свет, кое-как, но больше худо-бедно перемотанный на бёдрах простынёй, и указывает пальцем в лицо точно такой же злобной Роджер. По какой-то неясной причине я кошмарно краснею, наблюдая нагого Билла, даже несмотря на то, что ночью мы перешли некоторые границы, которые бы в любом случае позволили мне сейчас откровенно и с щепоткой собственичества пялиться на его одурительное тело. - Семнадцать, - сдавленным голосом вставляю я, но меня наверняка никто не слышит. - Не лезь не в своё дело, Роджер! Тебя не касается, почему, где и когда мы с Сосной… - Нет, Билл, ещё как касается! Ты ж долбаный мудак, ты его мог убить! Он же умирает! - Я тебя сейчас убью! – Сайфер подтягивает спадающую простыню и машет указательным пальцем перед её носом. – Не порть мне прекрасное декабрьское утро и свали отсюда! Краем глаза я подмечаю одну очень… интересную деталь. А потом и вовсе концентрирую на ней всё возможное внимание. Глаза, можно сказать, лезут на лоб, я растерянно смотрю на срущегося с Роджер Сайфера, но случая вставить слово мира пока не предоставляется. - Знаешь, ты мне его ой как испортил, Билл, сука! Как я должна была объяснять беснующимся революционерам, что их прекрасный «Эмансипатор» смылся со своим недолюбовником с места преступления, оставив нас всех там на погибель?! Вы что, подождать не могли с этим своим г…? – Роджер запинается, видимо, на слово «гомосекс», и ещё пуще багровеет. Сайфер щерится и нагибается над ней, угрожающе шипя в лицо: - Ну да, знаешь, у меня есть дела поважнее, чем с твоим стадом якшаться. Слышать ни о чём больше не хочу!.. - Билл, стоп! – восклицаю наконец я, Сайфер удивлённо замирает, как-то затравленно взглядывает на меня из-под ресниц и выпрямляется. Роджер, довольно осклабившись, показывает Биллу язык, тот фыркает и закатывает глаза, а потом со всей возможной, эм, лаской и нежностью, которую только может вложить в голос человек, буквально секунду назад матерящий всё и вся, спрашивает у меня: - Да, Сосенка? На этот раз меня окончательно прорывает. Я даже от смеха, несколько истерического, хватаюсь за живот. Они оба смотрят на меня непонимающе, и Роджер – даже как-то сочувственно. Впрочем, должно быть, это выглядит не совсем нормально. - Билл, Роджер принесла нам сухой паёк, - сквозь смех выдавливаю я и всхлипываю. – А ты мудак, но я, наверное, на твоей стороне всё-таки… И, Роджер, тебе, думаю, пора… Мы перезвоним. Роджер как-то странно вжимает голову в плечи и переглядывается с Сайфером, но тот продолжает терроризировать меня тем же недоумённым взглядом. - Эм, ладно? – спрашивает она то ли у самой себя, то ли у меня, и поправляет кожаную куртку. – Но я с тебя не слезу, Билл. Они не слезут. Сайфер кривит какую-то полунедовольную морду, кивает ей, причём довольно серьёзно, и указывает на дверной проём. - Позже мы это обсудим, - бросает он ей вслед, продолжая вглядываться в мои глаза. Роджер снова пожимает плечами и исчезает за плитой. Мы молчим до тех пор, пока за гулом разбивающихся о крышу дождевых капель не пропадает стук каблуков. Билл подходит ко мне чуть ближе и задумчиво клонит голову вбок, продолжая быть настолько же голым, насколько был секунду назад. Я пропускаю последний нервный смешок. - У тебя всё хорошо? – серьёзно спрашивает он, прищуриваясь. Я поспешно киваю несколько раз и дёргаю кончики губ в усмешке. - Да. У меня всё в порядке, - слишком резко, чтобы дело не запахло для Билла керосином, говорю я. Впрочем, с какой стати оно должно чем-то пахнуть вообще? У меня ведь действительно всё прекрасно. Всё чудесно. Я улыбаюсь ему, прикрываю покрасневшие уши движением руки волосами и иду к сумкам с едой. Волосы наощупь стали каким-то неприятными, словно пакля. Тонкие, ломкие и торчащие мелкими болезненными кудряшками во все стороны. Чувствую взгляд Билла на спине, и тайком себе ухмыляюсь. Странно. Всё очень-очень странно. - Ну говори давай, а то ещё разорвёт, - хмыкает тот, разворачивается и идёт за колонну. Я изумлённо замираю на месте и оборачиваюсь, наблюдая только его мраморную задницу, исчезающую за облупившимся камнем. Поразительно. Честно говоря, сейчас я совсем не в том состоянии, чтобы грамотно охарактеризовать своё психическое самочувствие. Разве что назвать всю эту белиберду обсессивным синдромом и положить болт, да наслаждаться хрупким миром, разложенным по столу кривой обколотой мозаикой. Но, проснувшись утром первого декабря я сразу понял, что всё летит к чёрту, сквозь мою улыбку и неописуемое словами счастье. Почему-то вспоминаются как раз в этот момент слова Джереми о том, что ещё слишком многое можно у меня отнять. Но они кажутся такими картонными, как и всё вообще. Кроме этой комнаты. Мне становится интересно, об этом ли думает человек перед смертью? О картонности происходящего, о том, что время становится для него несколько иллюзорным? Как будто его с ложки кормят ядовитой, но очень сладкой ложью, а в затылок дышит худая кобыла. Но ему-то, этому самому человеку, кажется, что это дуновение океанского бриза. Я мотаю самому себе головой, широко открытыми глазами сверля сумки с едой. Все эти громкие слова о том, что самая сладкая ложь мерзее любой гадкой правды… Глупости. Глупые люди, глупые слова. Билл выходит из-за колонны в подозрительно знакомом мне идиотском свитере с блёклым жёлтым рисунком, и снова склоняет голову вбок, складывая руки на груди. Он вскидывает брови в ожидании. Я прислоняюсь к импровизированному столу, собранному из подручных средств, крестцом, и ухмыляюсь, чуть щуря глаза. - Нет, у тебя точно не всё хорошо, - выносит вердикт Сайфер и касается моего лба своей ледяной ладонью. - Ответишь мне на вопрос, Билл? – со всей возможной загадочностью спрашиваю я, но выглядит это больше по-детски игриво. Билл пожимает плечами, таким образом обозначая «валяй», и убирает руку ото лба. - Может быть это очень личное, но…, - я запинаюсь, так как в голове вопрос звучит действительно очень тупо, а вслух – наверняка ещё тупее. – Почему у тебя нет пупка? В секунду лицо Сайфера преображается из серьёзного в истерически смеющееся, но он галантно сдерживается, прыская в кулак. - Ты точно именно об этом хотел спросить? – хрипло спрашивает он, стуча кулаком себе в грудь, потому что поперхнулся воздухом. Я краснею напуганно, и киваю. - Боже, Сосенка, и откуда ты такой взялся? – хохочет Билл, опираясь по один мой бок о стол, и наклоняясь ко мне. – Мы только что с тобой перешли в стадию чуть ли не семейной четы, а ты у меня про пупок спрашиваешь. А чувства как же? Теперь он смеётся ещё сильнее и задорнее, а я только пуще краснею, упираясь взглядом в его дурацкий свитер, пахнущий всё тем же старым шкафом. - Это важный вопрос, Билл… Я в первый раз вижу человека без пупка, и это странно… Он улыбается хитро и по-кошачьи и смотрит на меня странным окутывающим взглядом. - Я инвитро. - Инвитро? – глупо спрашиваю я, хлопая ресницами. – В смысле, был выращен не во чреве, а?.. - Да, в огромной колбе, - соглашается Билл, продолжая внимательно и с издёвкой наблюдать за моей реакцией. – Помнишь шрамы у меня на шее? О, нет. Я, разве что, помню, как упоённо их целовал этой ночью. Снова робко киваю, но глаза мои откровенно выкатываются из орбит. - Но ведь это?.. - Всё возможно, Сосенка, - окончательно мурлычет Билл, нагибаясь к моему уху. – Главное, чтобы нашлись умельцы, а за бытием не постоит. Я поражённо вздрагиваю, когда он касается языком внешней раковины и еле ощутимо ведёт по кромке. А потом отстраняется, мельком оглядывает моё пунцовое лицо и, развернувшись, шагает к бочке. - Кофе? – спрашивает он с искорками смеха в голосе. - Стой, Билл! – восклицаю я запоздало, увязываясь за ним. – То есть, у тебя нет родителей, да? А как же? Но ведь всё равно же, ну, кто-то должен был стать донором ДНК? Хотя, да, я знал, что у тебя нет родителей. - Знал он, конечно, - ухмыляется Билл, гремя чёрными от копоти котелками. Я обиженно пихаю его в бок и надуваюсь. А Билл снова искоса смотрит на меня. Слишком довольно, слишком странно и так удивительно тепло, что слово «инвитро» растворяется у меня в голове. Всему своё время, думаю я. А у нас ещё мно-о-ого времени. Я улыбаюсь.