Джинни Уизли и Возвращение Злодея

Темно и холодно. Где-то капает вода с потолка. Джинни чувствует, что лежит на боку на каменном полу и боится открыть глаза. Боится узнать это место. Она вслушивается в стук капель, их тихий звон, эхом разлетающийся по подземелью. Не открывая глаз, она все равно с уверенностью может сказать, что он, ее мучитель, стоит в одном шаге, готовый вновь терзать ее и ломать ее дух, вытягивать последние крохи волшебства из ее уставшего тела. Капля падает прямо на лоб, и Джинни, против воли, морщится, что не остается незамеченным. Мужчина опускается на корточки и двумя пальцами поднимает голову пленницы за подбородок. Холод бархатистой кожи как удар хлыста: хочется отвернуться, закрыться, убежать. Пальцы давят умело и сильно. Смысла притворяться нет, и Джинни открывает глаза, заставляя себя вновь посмотреть на прекрасное лицо без единого изъяна. Он улыбается, и сердце Джинни стучит сильнее то ли от страха, то ли от желания. Она разглядывает его: от высокого лба и темных бровей до острого подбородка и едва заметной ямочки по середине. У ее боггарта всегда было самое красивое лицо за всю историю Хогвартса. — Ридикулус, — шепчет Джинни, шаря на ощупь ладонями по каменным плитам в поисках откатившейся волшебной палочки и не отрывая взгляда от темно-карих глаз, в которых плещется самодовольство пополам с гордыней. — Ридикулус… — Ты ищешь это? — Том Риддл, чертов оживший хоркрукс, протягивает ей левой рукой волшебную палочку. В его голосе слышна насмешка, и тонкие губы искажает подобие улыбки. Джинни несмело кивает, чувствуя, как ледяные пальцы сжимают подбородок и заставляют ее сесть на колени. В глазах Риддла загорается злой огонек, от которого по спине бегут мурашки. Джинни пытается вырваться, но хватка крепка, и вот уже ее лицо в нескольких дюймах от лица ее мучителя, и он выдыхает, ухмыляясь: — Возьми свое. Волшебная палочка, зажатая в левой руке Риддла, скользит от скулы Джинни к ее шее, где бьется голубая жилка, а затем ниже — к острым выпирающим ключицам. Риддл высовывает кончик языка, словно змея, и, скосив глаза, Джинни в ужасе замечает, что он в самом деле раздвоен. Она хочет визжать, но его пальцы крепко сжимают ее подбородок, заставляя чувствовать этот холодный плоский язык на своих губах. Джинни вздрагивает, когда вместо волшебной палочки в руке Риддла оказывается острый кинжал. В страхе она открывает рот, готовая закричать, и тотчас юркий змеиный язык скользит к ней, лаская нёбо. Джинни хочется выплюнуть его или откусить, сцепить зубы и притвориться немой и мертвой, но кинжал скользит ниже, вдоль маленьких пуговичек белой рубашки, разрезая ткань рядом с ними дюйм за дюймом, прячась под широким гриффиндорским галстуком. Джинни замирает, когда кинжал острием упирается ей в живот, а язык Риддла вовлекает ее собственный в странный и удивительно скользкий танец. Джинни противно. Джинни страшно. Расширенными от ужаса глазами Джинни видит, как Риддл, улыбаясь, придвигается ближе, и знает, что кинжал в его руке вот-вот начнет погружаться в мягкую кожу, и… наконец, она кричит. И просыпается. *** В темный мрак вторгаются голоса, неся с собою свет и суету, жизнь. Джинни чувствует, как ее трясут, шлепают по щекам, гладят по волосам. Сквозь сон, не желающий так просто отпускать ее, она может разобрать отдельные слова. — Джинни! Просыпайся! — Это просто кошмар, Джин! Все в порядке! — Нужно открыть окно. — Скрип ставень. — Здесь слишком много нарглов. — Гермиона, ущипни ее! — голос Рона, в этом Джинни может поклясться. Никогда еще это его предложение не было так своевременно. Она чувствует стук сердца где-то в горле, жар в животе и на щеках и страх, отчаянный страх загнанного в тупик зверя. Тело в движении, и через пару секунд, еще не придя в себя, Джинни понимает, что они едут в поезде. Она, ее брат, Гермиона… наверное, Гарри тоже тут. Кажется, это его голос она слышала самым первым. Луна, конечно, тоже. Хогвартс-экспресс, первое сентября. Чертово, Мерлиновы подштанники, первое сентября. — Я в норме, — сделав над собой усилие, отвечает Джинни и, открыв глаза, старается выглядеть непринужденно. Вместо лиц все еще красно-рыжие круги, но, определенно, здесь только друзья. Никаких подвалов, никакого безумного Тома Риддла, давно почившего в бозе. — Укачало, наверное. Я схожу в уборную. — Пойдем вместе, — предлагает Гермиона и решительно поднимается с кресла, заботливо протягивая Джинни руку, которую та с благодарностью принимает. Быть сейчас в одиночестве подобно пытке: наваждение все никак не сойдет, и Джинни кажется, что у нее во рту все еще вкус змеиного языка. *** Гермиона поддерживает Джинни за плечи, когда они идут по длинному красному ковру в коридоре Хогвартс-экспресса. За закрытыми дверями купе слышны разговоры и дружеская возня, а за окнами проплывают зеленые леса и ведущие в дальние края дороги. До самых дверей туалетной комнаты Джинни не решается заговорить о своем сне, и Гермиона, понимая это, не настаивает. В уборной, к счастью, никого нет. Расширенная заклинанием комната больше похожа на просторный туалет в Хогвартсе, чем на обычный закуток в поезде: вдоль стены тянутся зеркала, под которыми расположены три раковины и краны с горячей и холодной водой. С противоположной стороны - пять туалетных кабинок. В углу стоят швабра и ведро, на крючке висит полотенце для рук. Зеркала маггловские, и это не может не радовать. Никто не делает замечаний о внешнем виде, не требует немедленно причесаться и не читает нотации занудным голосом. Джинни подставляет ладони под струю теплой воды. Ни тепло, ни холодно, словно из крана течет бесцветный кисель. От этой неопределенности только хуже: нет уверенности, что окружающая действительность – явь, а не оборотная сторона, спасительное забытье реальности. Джинни умывается, а затем, поднеся к лицу наполненные водой ладони, делает глоток и полощет рот. Гермиона придерживает длинные рыжие волосы подруги, чтобы они не падали ей на лицо и под струю воды. — Гермиона, — шепчет Джинни, глядя в зеркало на свое отражение. Как и во сне, на ней белая рубашка с маленькими пуговками. На шее болтается полосатый гриффиндорский галстук. Джинни ослабляет узел, все так же глядя в зеркало. — Гермиона, я не хочу в Хогвартс. — Воспоминания будут с нами всю жизнь. Это не повод запираться в четырех стенах. — Гермиона ласково гладит Джинни по спине, стараясь успокоить, унять колотящую подругу нервную дрожь. — Мы должны жить ради тех, кого больше нет с нами. За двоих, за троих, а то и за четверых, если потребуется. — Я понимаю, — сквозь зубы шепчет Джинни, не поворачиваясь. Ей достаточно виноватого взгляда подруги в зеркальном отражении. — Я понимаю, что мы все здесь такие. Покалеченные. Не надо читать мне морали. Я просто боюсь оставаться одна. — Джинни, конечно, ты была во власти Волдеморта, ты пережила то, что никто, кроме Гарри, не в силах осознать, — примирительно напомнила Гермиона в очередной раз за прошедшую неделю, и Джинни подняла глаза к потолку, раздражаясь, что следующая фраза такая же предсказуемая. — Дневники, созданные Джорджем, не принесут тебе вреда. Мы ведь уже обсудили это. Ты должна перешагнуть через прошлое, оставить его в думосбросе. Кстати, я не понимаю, почему ты упрямишься и не хочешь это делать. — Потому что я не хочу бежать от своего страха. Когда-нибудь я смогу его преодолеть, — твердо отвечает Джинни и поворачивается к Гермионе лицом. — Но дневники мне в этом не помогут. — Ты пока не распаковала свой? Я уверена, Джордж предусмотрел твою фобию. — Это не фобия, — фыркает Джинни. — А в то, что каждый дневник индивидуален и создан для своего владельца, как волшебная палочка, я не верю. Мой братец, конечно, гений и все такое, но за два с половиной месяца организовать пару сотен дневников, учитывая особенности их будущих владельцев, — это просто сплетни. — В моем, например, есть встроенная библиотека, — хвастается Гермиона. – Там, помимо магических энциклопедий, есть и маггловские, в том числе маггловская классика. У Гарри — собрание советов по защите разума, которым обучают на подготовительных курсах в аврорате. У Рона, — Гермиона едва заметно поджала губы, — история квиддича. — А мне Джордж подсунул колдокомиксы про Мерлина? — Джинни нервно смеется, потирая пальцами виски. — Смех побеждает страх только в дуэли с боггартом. Мой случай посерьезнее. Я сильно сейчас кричала? Там, в купе? Гермиона молча кивает, обхватив локти. Она закусывает губу и смотрит на стену, на криво нарисованную там в углу детской рукой надпись «Люблю Дина!» и ту саркастическую, что красуется ниже: «Демельза, а как же Драко?». Маркеры из магазина братьев Уизли, поэтому отмыть их в ближайшее время не представляется возможным. Напоминание о том прошлом, в котором остались беззаботное веселье, счастье и любовь. Гермиона переводит взгляд на Джинни: — Громко. Ты пыталась от кого-то отбиться, кричала, звала на помощь. — Том Риддл. Снова. Порой ловлю себя на мысли, что хочу его воскресить, чтобы затем самой медленно и с чувством убивать. — Джинни задумчиво проводит рукой по блузке, вспоминая отрезанные пуговицы. — Я не против найти еще один хоркрукс и испробовать на нем каждое из известных мне заклинаний. Бить о стены, бросать об пол, топить в озере, сжигать в камине, рубить на кусочки, ломать, уродовать, превращать в грязь и пепел. Медленно-медленно. Так же, как он обходится со мной в моих снах. Мне кажется, я сама становлюсь, как он. Той девочки, что пряталась за мамину юбку, боясь встречаться взглядом с великим Гарри Поттером, давно нет. Джинни горько улыбается. За последний год она превратилась в бойца, готового ко всему. Она научилась противостоять Кэрроу, терпеть Круциатус и ставить жизни других выше своей собственной. Выросшая в семье, где ценностями были любовь и свобода, Джинни разучилась испытывать оба эти чувства. Словно в один день там выросла Великая китайская стена, разделившая все на «поможет выжить» и «ненужный хлам». Любовь помогала выживать лишь до тех пор, пока не начинала приносить боль. Когда Фред погиб, а Битва окончилась победой, Джинни так и не смогла разбить ту Стену, а лишь укрепила ее своим отчаянием. Гарри… Гарри был рядом, но он испытывал те же чувства, если не хуже, и Джинни не могла разделить с ним свою боль, боясь, что это сломает его или заставит отшатнуться от нее, запереться в своей пещере, разрисованной ликами всех, кто погиб. Почти все лето он провел между Министерством магии и Мунго: сначала несколько раз его допрашивали, потом, наконец, отпустили проверить здоровье. Перспектива возвращаться в Хогвартс и вновь идти по коридорам, вспоминая погибших товарищей, его тоже не радовала, но приказ исполняющего обязанности министра Кингсли Бруствера есть приказ, и Гарри подчинился. Герой должен быть образцом для подражания. Хлопает дверь, и обе девушки вздрагивают, повернувшись на звук. В туалетную комнату, шурша пакетом, заходит фигуристая шатенка в коротком оранжевом платье. Джинни с неожиданной для себя завистью думает о том, что охотно поменялась бы с ней местами. Ромильда Вейн не участвовала в финальной Битве: ее, как и других пятикурсников, вывели из школы. — Привет, девочки! — Ромильда широко и белоснежно улыбается, и у Джинни судорогой сводит все внутренности от этой фальшивой улыбки, так похожей на улыбку Риддла. — Как лето провели? Скоро подъезжаем, а я до сих пор не переоделась! Все так же шурша пакетом с названием модного магазина, она скрывается в одной из кабинок, продолжая разглагольствовать об одногруппниках и новых профессорах. «Наша новая Лаванда», — шепчет Гермиона, и Джинни грустно кивает. Лаванда Браун, как и другие семикурсники, проучившиеся прошлый год в Хогвартсе и выжившие в Битве, теперь проходили курс реабилитации все в том же славном Мунго. Бывшие шестикурсники тоже провели там пару недель, но продолжение восстановления им пообещали уже в самом Хогвартсе, под началом мадам Помфри и нового специалиста-колдомедика, чьего имени Джинни еще не знала. — Пойдем? — спрашивает Гермиона, наклонив голову. — А то, боюсь, в наше отсутствие Луна замучает Гарри и Рона рассказами о нарглах и мозгошмыгах. У нее получается чрезвычайно убедительно, ты согласна? Джинни открывает рот, чтобы ответить, но вместо нее отвечает Ромильда, не стесняясь влезть в чужой разговор: — Ох, девочки, вот не поверите, но по этой придурочной я тоже соскучилась. Скорее бы Хогвартс, всех обнять и расцеловать. Да, вы знаете, что Драко Малфой тоже приехал? Видела его на станции — королевствовал среди шестого курса. — Один, что ли, без свиты и прихлебателей? — без особого любопытства спрашивает Джинни. Ей плевать на то, что Малфой тоже будет отбывать год в Хогвартсе, как Гарри, Рон и Гермиона. Ей вообще плевать на него и его планы, но благодаря фамилии «Малфой» в душе поднимается знакомое чувство презрения и холодной ярости. — Он один, а потому нас объединят, — коротко отвечает Гермиона, скрещивая руки на груди. Новость о Малфое для нее, оказывается, вовсе не новость. — На некоторые лекции мы будем ходить с вашим курсом, а на некоторые, где требуется работа в парах, — в нашем усеченном составе. Как раз четверо. Джинни живо представила перспективы подобной работы в парах и пришла к выводу, что единственный безопасный вариант — это пары Гарри-Рон и Гермиона-Малфой. Кроме того, что Рон будет ревновать, а Гермионе придется преодолевать неприязнь к слизеринцу, никаких неудобств. Порой работа в паре приносит очень оригинальные результаты. Джинни вспомнила, как начала сотрудничать с Невиллом, исподтишка портя жизнь Кэрроу и Снейпу в прошлом году. Невилл, на первый взгляд казавшийся бесполезным слабаком, вскоре доказал, что на самом деле храбр и умен, и иногда Джинни даже ловила себя на мысли, что, не будь в ее жизни Гарри, она запросто влюбилась бы в Невилла. Просто потому, что он давал ей чувство защищенности и уверенности в завтрашнем дне. Гарри, скрывавшийся от Пожирателей и их приспешников, был слишком далеко и не знал ни о чем, что происходит в Хогвартсе. А Невилл был рядом, он делил с ней тревоги, страхи, маленькие победы. Он поддерживал в ней любовь к Гарри, хотя один раз, когда они прятались в Выручай-комнате, то чуть было не поцеловались. Тогда Джинни казалось, что они поступили правильно. Сейчас она уже не была так в этом уверена. В сущности, что есть любовь, если не желание отдать себя без остатка? — Вы видели уже нового преподавателя полетов? — радостно трещит Ромильда, переодеваясь за дверью кабинки. Вступив в разговор, Гермиона и Джинни невольно оказались вовлечены в водопад сплетен, выдаваемых словоохотливой шестикурсницей. Поэтому, пользуясь моментом, Джинни поправляет волосы перед зеркалом, упорно не замечая призывных намеков Гермионы покинуть туалетную комнату и вернуться в купе. Джинни не хочет возвращаться. Она с удовольствием просидела бы тут, в экспрессе, до самого конца — когда поезд остановится на вокзале Кингс-Кросс. — А где мадам Хуч? — Восстанавливающая терапия в Мунго, — Ромильда вздыхает, — у нее двое племянников в Битве погибли почти на ее руках, да и в каждой команде кто-нибудь. Она отпуск на год взяла, МакГонагалл ходатайствовала в Министерстве насчет замены. Джинни бросает взгляд в сторону Гермионы. Так, постукивая в нетерпении ногой по полу, кивает, подтверждая правдивость сказанного. — Что теперь, Амбридж-номер-два? Вместо квиддича упражнения по чистописанию? — Наоборот, — за дверью слышен смешок. — Тебе понравится. Папа сказал, мадам Хуч заменит Оливер Вуд из «Паддлмир Юнайтед»! Я тоже сначала не поверила, но в «Пророке» писали, он дисквалифицирован на год: подрался с кем-то. Теперь будет тут трудовую повинность отбывать. Такой красавчик! — Тебе не светит, — беззлобно замечает Джинни. — Посмотрим, — высокомерно заявляет Ромильда, выходя из кабинки и на ходу уменьшая пакет, в котором теперь лежит платье. Джинни мимоходом замечает, что вырез ее рубашки глубже, чем положено, а юбка короче. Ромильда подходит к зеркалу и, достав красную помаду, красит губы. — У меня на этот год большие планы. Кстати, спасибо, что подождали. Я не привыкла одна ходить. На секунду на ее лице появляется тень печали и усталости, чтобы затем снова смениться на маску довольства и самоуверенности. Джинни понимающе кивает. На самом деле, она не понимает ни вшивого кната. Ни себя, вдруг променявшую Гарри на общество сомнительной Ромильды. Ни Гермиону, которая знала все это время все школьные новости, но не захотела по какой-то причине ими с Джинни делиться. Ни Рона, который постарался просто вычеркнуть Фреда из памяти: притвориться, что он где-то далеко, где драконы Чарли, о которых мифов больше, чем фактов. Ни Гарри, который последнее время от Джинни совсем отстранился, и редкие поцелуи стали напоминать дань вежливости, а не выражение любви. Ни Джорджа с его дневниками. Ни Ромильду с ее внезапным одиночеством. Ни Вуда, который прежде до серьезных драк, по слухам, никогда не опускался. Ни Министерство, которое заставило школьников учиться на вчерашнем поле боя, где погибали их друзья и сверстники. Джинни понимает лишь, что живет по накатанной, по чужим правилам. Ее «я» расплющено под каблуками чужих сапог в коридорах Мунго. Они сказали «Возвращайся к обычной жизни», да только не объяснили, как и где эта самая обычная жизнь. Джинни потерялась в лабиринте своих страхов, пытаясь разобраться в своих нынешних приоритетах. Волдеморт мертв, и ужасы войны можно забыть. Можно, но не получается. Ее прошлое и настоящее связаны единой нитью, перерезать которую не сможет и десяток Мойр. Перечеркнуть в одночасье свое прошлое невозможно, тем более, если о нем так часто напоминают все, кому не лень. Что было хуже всего: Джинни ждала свои ночные кошмары. Чем ближе сентябрь, тем чаще они снились. Том Риддл не хотел от нее ничего нового, вновь перенося ее в понятное время к понятным эмоциям и мыслям, и за это Джинни была ему благодарна. Гермиона говорила, что это разновидность «стокгольмского синдрома», когда жертва начинает сопереживать своему мучителю, но Джинни было плевать, есть ли у ее чувств научное объяснение или нет. Риддл, несмотря на фамилию, загадкой не был, и это облегчало Джинни жизнь. Жаль только, во снах она никогда не помнила об этом, а мгновенно превращалась в оголенный нерв. Объяснять что-то кому бы то ни было, Джинни не хотела. Она и сама толком не понимала, что с ней происходит, что уж говорить о том, чтобы поделиться с другими. За слова «Я скучаю по дневнику Тома Риддла» ее вновь упекли бы в Мунго к ежечасному приему лекарств и каждодневной консультации психиатра. Но странная истина звучала именно так: Джинни скучала по тому времени, когда выжить было единственной целью и основной поставленной задачей.