Джинни Уизли и Возвращение Злодея

Обратный путь Гарри продумывает заранее: развернув на полу Карту Мародеров, он сидит на корточках и водит над ней пальцем, что-то шепча. Ни Филч, ни миссис Норрис не должны знать, что четверка гуляет по Хогвартсу после отбоя. Джинни стоит за Гарри, опираясь о его плечи, пытается предугадать, как именно Гарри их поведет: через потайной коридор на третьем этаже? А может, через винтовую лестницу, ведущую от четвертого до второго? Через коридор, начинающийся от двери Бараноса Болтливого? От мягкой ткани под ладонями и тепла чужого тела почему-то совсем не страшно нарушать правила и снова с головой окунаться в вязкую паутину загадок. — Когда я читала об истории Хогвартса, — вслух размышляет Гермиона, сидя рядом с Роном в гамаке и медленно болтая ногами в воздухе, — больше всего меня поразила гипотеза авторов о том, что Основатели заложили в замок зачатки разума, скрепив колдовские печати древней магией. Проверить это невозможно, потому что «пробуждение» должно опираться на некий ритуал, истоки которого уходят в седую старину. — Если бы у Хогвартса был разум, — возражает ей Рон, — он не позволил бы умирать тут школьникам. Закрыл бы все входы-выходы, ощерился бы катапультами с огненными шарами. С каждой башни по молнии вниз — БА-БАХ! — и все, битва окончена. — По легенде… — тон Гермионы приобретает учительские нотки, и Джинни видит, что Гарри кивает головой, словно он заранее предполагал, что этим все и закончится. — По легенде, чтобы был так называемый «БА-БАХ», нужно, чтобы кто-то сначала провел ритуал. Влез в наложенную на замок систему заклинаний, распутал ее, разорвал печати. Тогда Хогвартс оживет. Но я не думаю, что это правда. Иначе Дамблдор наверняка воспользовался этой бесконечной силой. — Дамблдор мог не знать, — отмахивается Рон, но теперь ему возражают уже два голоса: Гермиона и отвлекшийся от карты Гарри: «Рон, как ты можешь!». Джинни молчит. Она почему-то верит, что Дамблдор мог не знать. Нет человека, который все знает. Даже призраки, живущие здесь уже несколько веков, могут не знать всех секретов замка. — Нам всем хотелось бы изменить прошлое, — тихо произносит Гермиона, прижимаясь щекой к плечу Рона. — Но нужно двигаться дальше. Джинни чувствует, как напрягаются плечи Гарри, и неловко гладит их, пытаясь успокоить. Кого? Его или себя? Слова Гермионы словно срывают тонкую полоску новой кожи с незажившей раны. Снова кровоточит. Снова болит. Ноет. Душит. Царапает. Шепчет на ухо: «Джинни, я вернулся. За тобой вернулся». И смеется. Гаденько так, хрипло. У Джинни ёкает сердце, и теперь она вцепляется в плечи Гарри, заставляя его повернуться, подняться на ноги и обнять ее, спрятать в кольце своих рук, прижать к груди. Он гладит ее по спине и ободряюще шепчет: «Ну что ты, что случилось?», а ей нечего ответить. Он не поймет. Он ведь очень хороший, но никогда не мог ее понять. Там, в темном углу, кажется Джинни, стоит Том Реддл и смотрит на нее, облокотившись о стену и поигрывая волшебной палочкой. Она поспешно закрывает глаза, надеясь избавиться от видения, и умоляюще просит скорее вернуться в гостиную. Лжет, что боится Филча. Лжет, что устала с дороги. Лжет. Лжет. Лжет. Ей самой противно, что она не может сказать правду, но страх холодными склизкими щупальцами уже связал ее тело, а теперь подчиняет себе каждый орган. Заполняет горло и вылезает наружу чужими пустыми словами. Маленький солнечный сгусток, который Джинни зовет «душа», дрожит и прячется, как улитка, в панцирь отрицания. — Нужно двигаться дальше, — соглашается с Гермионой Гарри и прикасается губами к виску Джинни. — Для начала нам нужно двигаться в сторону гостиной. В холле и на первом этаже полно преподавателей и неизвестных типов. Министерство, похоже. — Он кивает в сторону карты. — Чем раньше мы окажемся в башне, тем лучше. *** Дорогу Гарри продумывает верно — до Полной Дамы они добираются без происшествий. — Гуляем после отбоя? — широкоскулая Дама весело подмигивает ребятам. – Эх, счастливая школьная пора! Рада снова вас видеть, мои дорогие. Но правило есть правило: без пароля не пущу. — Орлиный глаз, — мигом отвечает Гермиона, и Полная Дама радостно подтверждает, что слова верны. Портрет отъезжает в сторону. Гарри, Гермиона, Рон и Джинни входят в уже опустевшую гостиную, где все еще потрескивает огонь в камине, а в воздухе пахнет конфетами Берти Боттс со вкусом свежескошенной травы. Дверь медленно возвращается на место. — Гермиона, когда ты только успела?! — риторически восклицает Рон перед тем, как плюхнуться на кресло. — Спросила на всякий случай у Лады, — невозмутимо отвечает Гермиона, пожимая плечами. — А кто это? — спрашивает Гарри, отчаянно пытаясь вспомнить младшекурсницу. Хотя бы блондинка она или брюнетка. — Это мини-Гермиона, — серьезно замечает Джинни, — наша новая староста. Хранитель пароля и ключей от ванных комнат. — А шапочки для домовиков? — мигом находится Гарри, и все четверо начинают хохотать, сбрасывая напряжение последних нескольких часов. Они садятся на диван у камина, подстроившегося под число людей, и с полчаса обсуждают расписание на завтра, таинственное исчезновение Малфоя и глупую выходку кого-то из — наверняка! — слизеринцев. Грядущий день обещает быть насыщенным. Рон первый начинает зевать. Вслед за ним — Джинни, что позволяет Гарри глубокомысленно заявить, что зевота в первую очередь атакует родственников. — Тогда ты следующий! — Джинни звонко чмокает Гарри в губы и хохочет. Он специально зевает, широко открыв рот и издавая гортанный звук. — Песнь Грохха! — резюмирует Рон актерство друга. — Ода во славу Гермионы. — Рон… — укоризненно начинает она, но потом, словно опомнившись, спрашивает совсем иным тоном, в котором слышится любопытство: - Как, кстати, Грохх и Хагрид? Все еще во Франции? Гарри пожимает плечами и широко улыбается: — У них много причин там остаться. И среди них есть одна действительно большая… Насколько Джинни помнит, Хагрид отправлялся во Францию с огромным чемоданом — вместе они даже не влезли в пассажирский камин межконтинентальной сети, соединяющий остров с материком. Пришлось использовать грузовой. Трижды: Грохх отправлялся с другим чемоданом, и общее перемещение, по словам ее отца, заняло больше двух часов. Ее старший брат, Чарли, предлагал использовать драконов, но Хагрид побоялся, что Грохх упадет. Поэтому был избран самый безопасный способ, от которого все Министерство еще сутки оправлялось: Грохх умудрился расколотить четыре люстры, перепугать двенадцать сотрудников и раздавить пять статуй. Сколько статей об этом было в «Пророке»… Впрочем, Грохх тоже не выглядел счастливым. Поэтому вряд ли Хагрид вернется скоро. Тем более, если с мадам Максим у него все наладилось. Джинни улыбается, воскрешая в памяти их лица, но затем на смену приходит воспоминание о свадьбе Билла и Флер — и налет Пожирателей смерти. Голова кружится. В горле снова ком. Сердце стучит, как сумасшедшее, и Джинни желает всем спокойной ночи, превозмогая себя. «Вам, милая, теперь свойственны панические атаки», — звучат совсем рядом сочувственные слова колдомедика из Мунго, осматривавшего ее летом. Вот только сейчас их говорит не он, а Том Реддл, галантно открывающий ей дверь в спальни девочек. Джинни отшатывается от него, пытается уйти, убежать, и лишь крепкая рука Гермионы и ее прямая спина подсказывают, что это снова — лишь видение, морок. Джинни оборачивается — Том насмешливо смотрит ей вслед. *** С уменьшением числа учащихся уменьшилось и число комнат в спальнях. Но как и прежде, они располагаются по левую сторону, выходя в один коридор, на стенах которого висят грамоты и почетные дипломы выдающихся выпускниц Хогвартса. На первом курсе Джинни прочла все: многие имена оказались знакомы. Большинство гриффиндорок позднее сделали политическую или спортивную карьеру, и так или иначе, но их имена фигурировали на страницах прессы или в передачах на колдорадио. В одиннадцать лет, только-только поступив в Хогвартс, Джинни мечтала, что однажды ее имя тоже нанесут на диплом или грамоту и повесят здесь, на этой стене, в назидание будущим поколениям. Со временем Джинни обнаружила, что каждая девочка стену видит по-своему. Это было удивительно, но даже стоя с Гермионой плечом к плечу, они зачитывали совсем разные имена, словно замок заранее подсказывал им будущее. Первым Джинни всегда видела имя Изабелль Росс — капитана команды по квиддичу в 1915-1917 гг., во время первой маггловской мировой войны. Имя сияло золотым на выцветшем желтоватом пергаменте в рамке, и почему-то оно привлекало Джинни больше остальных. В начале первого курса она пыталась найти упоминания об Изабелль в библиотеке, но ничего не нашла, а потом уже стало не до этого. Но все же каждый год Джинни приветствовала сияющее золотым имя, как хорошего друга. *** Сейчас пергамент висит напротив входа в комнату, где располагаются кровати Джинни и Гермионы. В комнате четверо, и две кровати уже заняты — уснувшие девушки, развязав льняную ткань балдахинов, спрятались за занавесями. Из окна проникает лунный свет, очерчивая контуры предметов. Пахнет фиалковым ночным кремом и цитрусами. Нераскрытые чемоданы стоят тут же — у окна и пустого пока шкафа. — Ку-ку? — шепчет Джинни на всякий случай. — Все спят? Никто не отвечает, и, разувшись в коридоре, Джинни и Гермиона на цыпочках проходят в комнату. — Где ляжешь? — шепчет Гермиона. — У окна или ближе к двери? — У окна, — отзывается Джинни, вспоминая о стоящем у дверей в спальни Томе Реддле. Если Гермиона будет рядом, он не осмелится вновь подойти. Даже если он морок, обман и плод ее уставшего разума. В тишине и темноте они переодеваются и по очереди идут в ванную комнату. Вернувшись первой, Джинни ждет, пока за Гермионой закроется дверь, а затем тихонько подкрадывается к тумбочке одной из спящих соседок. На спинке стоящего рядом стула висит школьная форма. Понять, кто это, невозможно, но Джинни надеется, что одна из старшекурсниц. Она аккуратно тянет на себя верхний ящик, стараясь, чтобы он не скрипел. При помощи Люмоса светит внутрь и сразу видит то, что хочет найти, — леденцы для сна без сновидений. Целых пять упаковок. Джинни достает начатую и высыпает на ладонь несколько упакованных в фиолетовую фольгу конфет. Поспешно раскрывает одну и бросает леденец в рот за щеку, а остальные ссыпает в косметичку. Упаковку подбрасывает вверх и сжигает заклинанием — чтобы никаких следов, никаких подозрений. Джинни противно, что она опускается до воровства, но иного выхода нет — засыпать сейчас и снова видеть Тома Реддла — выше ее сил. Ей стыдно, отчаянно стыдно, но она уговаривает себя, что это ради ее же блага. Щеки горят так, что, кажется — дотронешься и обожжешься. Ложь, воровство — что дальше? Где та грань, после которой она окончательно станет своим врагом? Джинни садится на кровать с ногами и прислоняется к стене. В голове вновь звучит голос ее колдомедика, так почему-то похожего на Тома: «Вам не стоит принимать таблетки. Сон без сновидений — какая чушь!.. Ты должна погрузиться в фантазию, моя милая. Ты должна». Отвязанная ткань балдахина надежно скрывает, и Джинни чувствует себя в безопасности и старается не обращать внимания на возникающие в ее голове фразы. Она сходит с ума? Возможно. Посттравматический синдром. Кровь друзей на руках. Безумие войны? Ей нужно идти дальше, как говорит Гермиона. Нужно двигаться вперед. Леденец начинает таять, и Джинни чувствует, как ее голова становится пустой. Становится так легко и так тихо… Одетая в пижаму Гермиона возвращается из ванной комнаты и, свесив мокрые волосы через плечо, подходит к кровати Джинни: — Не спишь? — Еще нет. — Язык уже не слушается. Хочется закрыть глаза и упасть. Но надо терпеть, нельзя подавать вида. Надо терпеть. — У тебя нет часов? Мои остановились, похоже. Показывают на час назад. — Нет, я не ношу, извини. — Джинни уже не открывает глаз, и о движениях подруги догадывается только по звукам, доносящимся словно издалека. — Не страшно. Я просто совсем недавно меняла там батарейку… Ладно, не буду тебя больше утомлять. Два ночи все-таки, пора спать. — Гермиона подымается с кровати, на прощанье погладив Джинни по руке. — Спокойной ночи. — Спокойной ночи, — шепчет Джинни, прежде чем провалиться в спасительную тьму.