Джинни Уизли и Возвращение Злодея

Стрелки часов стремятся к полуночи, словно за ними гонится разъяренный пятиног. Из его разинутой пасти капает вязкая полупрозрачная слюна, и часы — тик-так, тик-так — всеми силами стараются оттянуть момент нежеланной встречи. Джинни почти чувствует кожей эту тревогу, это волнение — будто вся комната пронизана им, и каждое движение — отчаянная попытка к бегству. Гарри и Гермиона, наложив на себя заклятие Незначительности, склонились к Картам, и теперь перед ними уже два-три листа пергамента, где отмечены скопления Теней. Джинни пытается помогать, пытается тоже найти какую-то зависимость в этих хаотических перемещениях, скольжениях черных точек вдоль схематично прорисованных стен. Но на самом деле она тянет время. Она ждет, когда Гермиона пойдет спать. Когда ее дыхание станет ровным, и рука перестанет так крепко стискивать край одеяла. Джинни готова ждать столько, сколько нужно, глядя в черную тьму балдахина над кроватью. Ей нужно к Рону, ей нужно убедиться, что он в порядке и что Тени не причинят ему вреда. Гарри и Гермиона собираются навестить его только завтра, но кто знает, что происходит там, во мраке ночи, когда Тени окружают Малфоя-младшего?.. Джинни отгоняет от себя образы, где голодные прожорливые твари, разочаровавшись в почти безжизненном диетическом слизеринце, выбирают новое блюдо для торжественного банкета. Она наиграно смеется, только бы не представлять, как их длинные пальцы с острыми когтями рвут одежду на теле ее старшего брата и потом легко, будто нож масло, режут-шинкуют-дробят его кожу, мышцы, кости… Сразу после того, как через трубочку — такую же разноцветную, как в кафе-мороженом Флориана Фортескью, но только в разы длиннее — напиваются его волшебной силы так, что она течет по их рожам, по их торчащим сочленениям; капает с тел и превращается в крохотные лужицы дрожащего сиропа на холодном сером полу. А что Рон? А разве еще есть Рон? А, вот эта куча мяса и крови! — Ваше право, вы можете дать ей любое имя. Тени, нажравшись и напившись, уйдут прочь, а от ее брата ничего не останется. Они не будут ждать, пока Гарри и Гермиона соизволят прийти. Они просто сделают свое дело, и никто им не помешает, потому что никто не видит их, кроме нее, глупой и бессильной Джинни Уизли, совершившей сделку то ли с самим дьяволом, то ли с самой древней из черных магий. Том Реддл продумал все до мелочей. Она всегда на вторых ролях. Джинни сжимает кулаки и старается сосредоточиться на лежащих Картах, но в ее голове гуляют совсем другие образы, и они сильнее. Они захватывают ее голову и шепчут «смотри-смотри-смотри», показывая то растерзанное тело Рона, то залитую кровью гостиную Гриффиндора, то полыхающий в огне Хогвартс, то ее саму, втыкающую меч Годрика Гриффиндора в живот Гарри. Он смотрит на нее недоуменно, и по его ладоням течет темно-красная кровь. Непроизвольно Джинни подносит ладонь к своему собственному животу, и ей кажется, что эта кровь — ее, но, нет, наваждение, еще один морок… Как же надоело! — Джинни? — До ее слуха наконец-то долетает испуганный голос Гермионы. — Что случилось? — Готова спорить, это самый популярный вопрос из тех, что ты мне задаешь последние недели, — Джинни криво улыбается, она ни за что не скажет. — Гермиона, можно тебя на секунду? Гарри пытается подняться следом, но Джинни, краснея, шепчет «это женский вопрос, милый, все в порядке». Гермиона, услышав это, выразительно поднимает брови, но ничего не говорит. Они идут к окну, где можно видеть всю гостиную и не быть подслушанными. Джинни оглядывается. Расположившиеся в креслах и на полу школьники заняты своими делами и не обращают на них никакого внимания. Кто-то готовится к занятиям, кто-то болтает с друзьями. Отдельные особи женского пола (и Джинни против воли не может не улыбаться) пытаются заклинаниями подселить свою колдографию к колдографии Оливера Вуда — Ромильда шипит сквозь зубы, но продолжает совершать пассы волшебной палочкой, из которой то валит дым, то дождем сыплются искры. Но большинство погружены в свои дневники. Скрепят перьями, пальцы в чернилах, от старательности многие почти проговаривают каждую букву. — Будто им за это оценки ставят, — Джинни фыркает, указывая взглядом на ближайшего мальчишку, который от усердия даже высунул кончик языка. — Оценки не ставят, — Гермиона отмахивается, не желая отвлекаться на предлог, но тоже обводит взглядом гостиную. — Дневники для того, чтобы иметь возможность заявить о себе. Быть услышанным, особенно в такое время, — чрезвычайно важно. Кто как провел день, у кого какие недовольства, кто чему рад. Каждый день составляется рейтинг достижений — достаточно поделиться значимым событием, чтобы оказаться в нем. На прошлой неделе там был равенкловец, доказавший, что блинчики с кленовым сиропом первый курс ест охотнее, а потому реже опаздывает на завтрак. МакГонагалл объявила ему благодарность, а домовики обещали использовать больше рецептов, где будет фигурировать кленовый сироп. — Пока мы от него не слипнемся, — не проявляет энтузиазма Джинни. — Я, к счастью, не Трелони, но могу предсказать, что через месяц наше меню будет составляться путем открытого голосования. А, кстати, тебе понравится — на этой неделе рейтинг возглавляет Луна с ее совершенно бесполезным антиобщественным достижением «Отпустила своих нарглов». Она хорошая девушка, но одна половина Хаффлпаффа теперь опасается, что выпущенные нарглы прилетят или приползут к ним в гостиную, а вторая требует дать свободу всем живым существам, которых против их воли Луна удерживает. Джинни кротко улыбается. Мысль о том, что Луна тоже пользуется дневником, где продолжает популяризировать теории своего отца, в которые, судя по всему, искренне верит, не может не радовать. По крайней мере, воодушевлять. Луна не теряет себя даже в этой мрачной суматохе. Гермиона прикасается к локтю подруги: — Не хочу повторяться, но, Джинни, ты можешь мне доверять. Джинни смотрит на пол. Узоры на паркете складываются в переплетенных змей. Она сдвигает туфель и превращает голову одной из них в коричневое месиво. — Гермиона, — Джинни поднимает глаза, — твое доверие может дорого стоить. — Любая цена, — Гермиона не понимает, хотя отчаянно старается понять. — Ты похожа на призрака. Чем дальше — тем хуже. Все можно решить. Расскажи мне! — Это не мой секрет, — Джинни отворачивается. — Со мной его делит один неприятный тип. Гермиона прижимает подругу к себе и гладит по спине. Ее руки дрожат. Джинни не понимает, чем вызваны эти внезапные действия, но почему-то чувствует ком в горле. — Джинни… — Гермиона отстраняется, вглядывается к зрачки Джинни, будто что-то высматривая. — Когда это произошло? Прости, милая, я все никак не могла понять, почему ты такая, но теперь… Он среди этих точек, да?! «Он». Джинни улыбается. «Милая». «Милая». Так зовет ее Том, и это слово, сказанное Гермионой, жжет, как просвистевшая и обрушившая на обнаженную спину плеть. «Милая». Гадкое, прилипчивое слово. Но Джинни улыбается. Она все никак не понимает, что от нее хочет Гермиона. Она, кажется, слишком запуталась в собственной лжи. — Пойдем, — Гермиона тянет ее к спальням, — ты мне все сейчас расскажешь. — Гарри? — О Гарри я позабочусь, — шепчет Гермиона, глядя на Джинни распахнутыми испуганными глазами, в которых столько сочувствия, что в нем можно захлебнуться. Гермиона действительно что-то говорит Гарри. Что-то короткое, но кончики его ушей, почти прикрытые отросшими волосами, начинают краснеть. Джинни думает, что, наверное, он вспомнил о пресловутых «женских днях», в которые к девушке лучше не лезть. Обсуждать, разумеется, их нужно с Гермионой наедине. *** В спальнях почти никого нет. Джинни слышит, как кто-то болтает за стенкой, и в воздухе пахнет настойкой на травах — мама частенько мажет ею волосы, чтобы росли гуще. Единственный минус — пока не впитается, локоны один в один водоросли болотные. В их комнате пусто. Гермиона проходит к своей постели и предлагает Джинни сесть рядом. Та послушно приближается, пытаясь представить, как много Гермиона могла понять из намеков, которые Джинни делала еще с лета. Неужели ухватила суть? Надежда окрыляла. Джинни не хотела говорить сама, но если Гермиона догадалась, то как бы это облегчило дело! Но мечтам не суждено было сбыться. Джинни едва успевает открыть рот, как Гермиона задает тот самый вопрос, который излишен, если понимаешь причины: — Кто он? — Он? — Джинни переспрашивает. Дрожь по телу. Нервный смех разрывает глотку. — Мерлин великий, ты не знаешь даже, кто он был?! — В глазах Гермионы слезы. — Когда это случилось?! — Впервые? — Так это было и неоднократно! Неудивительно, что ты теперь так холодна с Гарри. А я-то думала… Джинни, милая, мы выкарабкаемся! Ты ведь наверняка не говорила с Молли, верно? — Нет, конечно… — Хоть кому-то? Мадам Помфри? — Нет, никому. Зачем? — Но, Джинни, тобой без согласия воспользовался мужчина! Это называется изнасилование! Это преступление! Если он еще не мертв, то должен быть приговорен к сроку в Азкабане! — Гермиона вскакивает с постели и запускает пальцы в свою пышную прическу, пытаясь унять волнение. — Ты должна пройти обследование! Я, надеюсь, ты хотя бы проверила, что не беременна? Моя милая, как же так?!.. Джинни икает и глупо хихикает. Гермиона что-то еще говорит, восклицает, сожалеет, подбегая заключать в объятья и гладить по спине, целовать лоб. Джинни следит за ее передвижениями и пытается унять рвущийся наружу смех. Отчаянный, болезненный смех. Гермиона была в шаге от понимания, но так и не поняла. Да, это был мужчина, Том Реддл, но никакого изнасилования, если не считать, что он присвоил себе все ее тело целиком, завладел ее разумом и волей. Это другое слово, если такое вообще возможно. И его не посадишь в Азкабан, его не приведешь на аудиенцию с Визенгамотом, потому что по факту его нет. Не существует. Это фантом, это дела давно минувших дней. И если она беременна, то только той гнилью, что Том оставляет после себя, где бы ни появлялся. Впрочем, она даже не помнит, что было в Тайной комнате. Вряд ли имела место связь физическая, но что если Том действительно поместил в нее некий объект? Что-то вроде раны на голове Гарри? Может быть, шрам на колене — это и есть лазейка, через которую Том по-прежнему возвращается в ее сны?.. Может быть, если она возьмет волшебную палочку и направит ее себе на ногу, произнесет «Сектусемпра», как ее учил Гарри, то все закончится?.. — Какая ты глупая, — с чувством произносит Том Реддл, обнимая ее со спины. Джинни не хочет признаваться, но она скучала по этим рукам, по этому завораживающему голосу, от которого приподнимаются тонкие волоски на шее. — И она тоже глупая. — Мы ведь женщины, — говорит Джинни, чувствуя прикосновения длинных тонких пальцев к своей спине, вдоль по позвоночнику. Ей не хочется двигаться. Ей достаточно того, что он, словно механик, подкрутит что-то между ее лопаток, и она снова будет красивой обаятельной куклой. — Вот в этом и дело! — Гермиона принимает ее комментарий на свой счет. — Мы женщины, и мы должны держаться вместе! Прости, что я все эти месяцы не понимала, почему тебе так не хочется видеть сны. Я думала, дело во Фреде, а не в… Прости. Прости, что нас не было, когда в Хогвартсе хозяйничали Кэрроу. Мы должны были защитить вас, а мы… Гермиона плачет. Ее плечи сотрясаются от рыданий. Она закрывает ладонями лицо и продолжает что-то шептать, уже почти неслышно, почти самой себе. Она дрожит. Плачет за всех тех, кого должна была оплакать и кого не смогла. Джинни не винит ее, ведь всем нужно время. Когда Гермиона просила доверия, она в первую очередь хотела излить свою душу, отпустить на волю своих демонов. Джинни ничего такого не хотела, а потому не просила. Ей достаточно того, что за ней, пересчитывая позвонки уже обнаженной спины, сидит Том Реддл, ее назойливый извечный спутник. Она должна его бояться, но сейчас страха нет. — Сделаем твоей подруге хорошо, а потом пойдем спасать братца? — Том шепчет на ухо, касаясь губами, обжигая дыханием. — Тебе не нужно мне помогать, — против воли шепчет Джинни. — Как я могу?! — восклицает Гермиона, которая снова принимает все на свой счет, и Джинни действительно не против «сделать ей хорошо». Она берет волшебную палочку, чувствуя, как поверх ее ладони ложится ладонь другая — бестелесная и холодная. — Никакого насилия, — едва успевает попросит Джинни, как Том произносит неизвестное витиеватое заклинание, и Гермиона, не успев ответить, почти стекает на пол. Джинни хочет завизжать, но Том свободной ладонью закрывает ее рот. — Грязнокровка жива, она мне еще пригодится. Левитируй ее тело на кровать и представь все так, словно она крепко спит. На своей кровати опусти полог, пусть все думают, что ты тоже спишь. Погаси свет и иди в душевые. — Услышал новый термин, решил попробовать? — бормочет Джинни под его рукой, сожалея, что предчувствия Гермионы все же были верны, лишь опередили события. — Термин стар как мир, не воображай. Я обещал тебя учить, и сегодня будет первый урок. Том отпускает ее и появляется в полный рост в середине комнаты, рядом с телом Гермионы, которое он небрежно подвигает носком ботинка. Против воли Джинни не может отвести глаз от своего мучителя — он по-прежнему прекрасен, как античный бог, и в его движениях чувствуется власть и сила. То, чего так не хватает Гарри. — Мы пойдем к Рону? Это странное «мы» слишком тяжело и натянуто, и вся фраза звучит искусственно. Будто Флер экспериментирует с глаголами английского языка, пытаясь подражать Шекспиру. Джинни сглатывает. — Мы пойдем к Драко, — поправляет ее Том. — Если ты сумеешь помочь Драко, то спасешь и своего братца. Иначе, моя милая, ты абсолютно права, голодные Тени примутся за него. Тот, кто призвал их, оставил на нем свой след. Сочный, как хорошо прожаренный стейк. — С кровью? — шепчет Джинни, холодея от страха. — Разумеется, — Том улыбается, и его длинный раздвоенный язык на секунду выскальзывает наружу. — Поторопись. И, да, тебе предстоит маленький экзамен по ЗОТИ. Всегда мечтал вести этот предмет. — В чем подвох?! — кричит Джинни, но Том ее не слушает. Он исчезает. Просто тает в воздухе, словно никогда и не появлялся и не топтал красный ковер своими остроносыми ботинками. Джинни, словно проснувшись, вновь с испугом смотрит на тело Гермионы. Кидается к нему, путаясь в собственной длинной неудобной мантии, лихорадочно прощупывает пульс, слушает дыхание, бьет по щекам, пробует одно-другое-третье заклинание, но все без толку. Гермиона крепко спит зачарованным сном. «Пока принц не разбудит ее поцелуем любви», — воспоминает Джинни перед тем, как перенести тело подруги на кровать. Дело за малым — спасти самого принца. Держащиеся на мысках туфли по одной с глухим стуком падают на пол. Аккуратные простые лодочки черного цвета. Джинни ставит их под кровать, носами наружу. В простом сером платье с красными пуговками и белым воротничком, лежащая в сонме своих великолепных волос, Гермиона действительно похожа на школьную принцессу, ждущую своего часа. Никакого веретена или зачарованных яблок — чародей просто растворился в воздухе, и никто никогда не сможет доказать, что он был. Джинни натягивает на подругу бардовое покрывало и отвязывает тяжелый бархатный полог от прикроватного столба. Качнувшись, он останавливается, полностью скрывая спящую Гермиону. Джинни медлит несколько секунд, потом, сняв с себя мантию, сворачивает ее в бесформенный куль и кладет на свою постель. Подумав, так же поступает с другой своей одеждой, укрывает получившееся «тело» и отвязывает полог. Трансфигурировать слишком долго, куда проще поступить старым детским способом — он пригождался не раз, когда хотелось проследить за Фредом и Джорджем и не хотелось, чтобы мама узнала об этом. Жаль, нельзя добавить звуков вроде храпа или сопения, так вышло бы еще надежнее. Крадучись, прислушиваясь к каждому шороху, Джинни, переодевшаяся в маггловские джинсы и черную футболку, проходит к душевым. Сердце колотится, и в голове шум. К счастью, в раздевалке пусто. Кто-то, похоже, вышел совсем недавно — еще чувствуется тепло и явственен яблочный аромат. На крючке сушится чужое банное полотенце с ромашками. По периметру всей комнаты — скамьи для одежды, и, помедлив, Джинни разувается и заталкивает под ближайшую свои туфли. Стоя босиком на холодном полу, она пытается еще раз собраться с мыслями. Что если Том ее снова обманывает? Зачем ему понадобилось помогать? Зачем он зовет ее в Больничное крыло, к Драко Малфою? Разве он сам не заинтересован в том, чтобы Тени как можно больше мучили его и питались им? Разве может он сожалеть, сочувствовать Рону? Нет, нет, здесь должна быть выгода! Но в чем?.. Где он лжет? В центре комнаты — расположенные в виде круга умывальники, над каждым из которых висит небольшое зеркало. Словно с десяток Джинни, испуганных и отчаявшихся, смотрит сейчас на нее, источник всех проблем. Хочется закрыть глаза. Убежать прочь, вернуться домой. Она перевязывает волосы, собирая их в высокий хвост. Набирает в ладони холодной воды и прижимает к лицу, надеясь остудить лоб и щеки. Не помогают, продолжают гореть, но теперь это уже неважно — дверь в душевые со скрипом распахивается сама собой. Глядя на нее и выключая воду, Джинни думает, есть ли Тени здесь и не окажется ли это ловушкой. Не зная ответа, она все равно делает шаг. Второй, третий, четвертый… Все быстрее и быстрее, почти вбегая в комнату и захлопывая дверь за собой, чтобы не было соблазна вернуться. В душевых темно. Из неплотно прикрытого крана капает вода. Джинни зажигает Люмос на кончике волшебной палочки и босыми ногами ступает по еще влажному кафелю. Комната явно длиннее и темнее, чем обычно. В душевых нет зеркал, но они не нужны — если свет Люмоса, похожий на крошечное солнце, отражается в кафельной плитке, то многократно отразится и все остальное. Джинни тяжело дышит, постоянно оглядываясь и всматриваясь в темноту. — Кто здесь?! — она кричит, ее голос выдает страх. Отовсюду она слышит шепот. И женский, и мужской, и обнадеживающий, и пробирающий до мурашек. Словно все, что когда-либо звучало в стенах Хогвартса, сейчас говорится вновь, ради нее одной. Все его тайны, досужие сплетни, проклятья и признания в любви. Она слышит крики, страстные поцелуи, наполненные мучительной болью стоны и безразличные приказы. Рубят головы, сжигают на кострах, топят в озере, прилюдно стегают плеткой, привязывают к дубам Запретного леса. — Отличные были времена, не находишь? — Том шепчет на ухо, но, когда Джинни поворачивается, его нигде нет. — Появись! — она суетливо водит волшебной палочкой, пытаясь разогнать тьму из бесконечного коридора, в который превратилась душевая комната. Больше нет ни кафеля цвета чайной розы, ни изогнутых в почтительном поклоне высоких металлических душей-жирафов. Все поглотила тьма, и Джинни чувствует, будто висит в воздухе, хотя под ногами и прощупывается непонятная влажная твердь. — Еще не время, — Том, появившийся из ниоткуда, наматывает ее волосы на кулак и дергает назад. Джинни шипит от боли и падает на колени, но не выпускает из рук волшебную палочку. Она чувствует, как властные руки гладят ее плечи, останавливаясь у шеи, и боится, что они сомкнутся и ей останется только молотить воздух в отчаянной попытке выбраться и спастись. Но — нет. Том стоит за ее спиной, как заботливый хозяин рядом с домашней зверушкой. Джинни ощущает исходящую от него силу и власть, и мысли о сопротивлении тают как утренний туман. Она чувствует, как по щекам текут слезы. Почему он медлит? Почему не покончит с ней раз и навсегда? Зачем нужно было тащить ее сюда, где никто не найдет, когда можно было сделать все прямо в гостиной, на глазах у всех? Слезы капают с подбородка на ключицы, на призрачные пальцы. — Я не причиню тебе вреда. Пока, во всяком случае. Нам просто нужна еще одна маленькая деталь твоего нового гардероба. Она прекрасно будет гармонировать с этой маггловской безвкусицей, что ты напялила. Впрочем, я награждал ей и разодетых в жемчуга и шелка чистокровных, что, полагаю, в данном случае возвышает тебя, а не наоборот. — Выделяешь меня? — шепчет Джинни распухшими от слез губами. Она уже чувствует, как между его ладоней на ее шее стало появляться какое-то плоское украшение. Что это? Символ клейма? Означает, что она стала его собственностью? Как другие? Как Беллатрикс Блэк или Нарцисса Малфой? — Зависит от того, что ты вкладываешь в это понятие, маленькая Джинни Уизли. — Украшение становится тяжелее и плотнее. Оно все больше похоже на кожаный ошейник в два пальца толщиной. — Данный предмет я назвал «Затмение». Черная магия, высшая ступень, аналогов не имеет. Я награждал им тех высокородных наследниц, с которыми мне нравилось проводить ночи. Порой я был слишком требователен и мог испить слишком много их сил, но «Затмение» наводило на меня морок, и они оставались живы. Признаться, мне всегда нравилась эта грань между мирами, и я стремился познать то мгновение, когда смертный находится на грани экстаза от ощущения конца… Том задумывается, и его голос, манящий и обещающий, вдруг обретает нотки сожаления, но Джинни не дает себя обмануть, понимая, что виной тому не погибшие женщины, а собственное тщеславие, приведшее Волдеморта к краху. Стоя на коленях, ощущая смыкающийся магический ошейник, она со всей неизбежностью принимает, что заключила самую опасную в своей жизни сделку. — Так что это не для тебя, — он смеется, — а для меня. Но по большей части — для некоторых голодных тварей. Мне нужна способная ученица, которая найдет для меня подходящее тело, а не развалина. Я хочу вернуться, Джинни, слышишь! Сделай это! Он исчезает так же неожиданно, как и появляется, и Джинни дает волю слезам. Она щупает ошейник, который не причиняет ей боли, но напоминает о том, что все временно и Том преследует собственные далеко идущие интересы. Ее джинсы напитались влагой, и сидеть становится все холоднее. Она поднимается, вновь освещая себе дорогу Люмосом, и, наконец-то, видит ее. Стоя посреди темноты, Джинни начинает различать в темно-синем полумраке зеркала, в которых отражается яркий свет волшебной палочки. Повсюду Тени. Они окружают ее, словно в странном магическом танце. Это давно не душевые, это неизвестный коридор, и он полон Тенями! Они молчат, но движутся куда-то, ведомые только им известными целями. Безликие, безымянные, они выпрыгивают из одних зеркал и влетают в другие. Или, наоборот, медленно, едва находя в себе силы, тяжело переваливаются за край самого большого зеркала — «того, что в туалете Плаксы Миртл», — понимает Джинни. Она идет дальше, освещая себе дорогу. Тени будто не видят ее. Они летят рядом, они пролетают насквозь. Большие и маленькие, светлые и темные. И чем дальше — тем их больше, это почти водоворот, почти воронка. Их так много, что нельзя понять, где заканчивается одна и начинается другая. Джинни, преодолевая страх и брезгливость, пытается пробраться к самому ее центру, уверенная, что знает, где он. И не ошибается. Прямо перед ней — маленькое зеркало над раковиной прямо за ширмой у кровати Драко Малфоя.