***
Кларетта не любила Эмпайр-Бэй и его деловые центры, возводящиеся на обломках старых деревянных построек прямиком из позапрошлого века. Она выросла в районе, созданном иммигрантами, и прочно усвоила традиции, переехавшие вместе со своим народом в Америку с континента. Ей повезло расцвести принцессой посреди царившей в Маленькой Италии нищеты. Она не знала голода, не знала тех условий, в которых росли дети прибывавших из Европы итальянцев – но она видела печальные глаза и заплатанные грязные обноски мальчуганов, резвившихся на улицах, злые лица беспробудных пьяниц, спускающих последние гроши на самогон, она замечала болезненную худобу и немытые головы их жен и дочерей. Лео же влюбился в этот незнакомый город с первого дня, едва успев спуститься с корабельного трапа. И ему было с чем сравнивать даже эти жалкие бедные трущобы, в которых итальянцы жили подобно заразным крысам, не имея возможности выбраться из нужды. Сицилия, южный островок бедных земледельцев и моряков, была окружена бедностью, словно замкнутыми стенами, в которых забыли вырезать лаз во внешний мир. Эмпайр Бэй же поразил юношу своей величиной и открытыми горизонтами. На Сицилии свежий воздух расправлял легкие и питал кислородом кровь, Америка же забивала их дымом и газом, но взамен давала другой воздух – вселяющий веру в свои безграничные возможности. Он был романтиком, этот худощавый вечно растрепанный паренек в залатанной одежде – тряпки были его единственным наследством, доставшимся от отца. Другую часть – безутешное горе и потоки слез – тот завещал своей жене, которая через месяц и вовсе осталась одна, когда ее любимый сын сбежал в Америку следом за своим лучшим другом Фрэнком Винчи. Лео тогда был не просто романтиком – он был безрассудным мечтателем, чья голова еще не успела затуманиться темными мыслями. Он умел биться за выживание и делал это теперь на чужой земле, удвоив старания. Превосходный боец и выносливый малый, он постепенно прокладывал путь к вершинам – однако однажды он поймет, что для птицы высокого полета одной лишь силы недостаточно. - Когда-нибудь я буду разводить лошадей и устраивать скачки, при этом гребя деньги лопатой. Ты представляешь, насколько азартны и алчны люди? Они будут разбрасываться ставками, а мне останется лишь собирать в мешок все подаренные ими доллары. Ведь в глубине души я буду знать, что большая часть этих толстосумов проиграет, поставив не на ту красотку.***
Своими мечтами он впервые поделился с незнакомкой, которую однажды увидел у витрины цветочного магазина и с тех пор не мог сомкнуть глаз, не вспоминая о ее точеной фигурке и прекрасных вьющихся волосах. С тех пор он преследовал Кларетту постоянно, добиваясь хотя бы мимолетной улыбки и совершенно неумело и неуклюже пытаясь ее очаровать. Она возвращалась с работы в кафе – своей привычной дорогой, мимо ветхих витрин бедных магазинчиков на углу квартала и покосившихся уличных фонарей, что поочередно мигали, создавая видимость освещения. Молодой девушке, да и любому другому человеку было опасно ходить в таких местах в одиночку. Но Кларетта с детства ничего не боялась. А когда ей исполнилось шестнадцать, родители подарили своей девочке револьвер.***
- И когда же ты уже успел составить план своего идеального бизнеса? Поедая краденый ужин в подвале? – повела взглядом Кларетта. Ей безумно нравилось ставить на место этого задиру каждый раз, когда он подбивал к ней клинья. А делал это юноша с завидным упорством, не сомневаясь в своей победе. Возможно, он просто не сознавал, какие для него могут быть препятствия в сердечных делах. - Твои слова меня ничуть не расстроили. Женщина отдается лишь победителю – это я отлично знаю. А о такой принцессе, как ты, и вовсе нечего мечтать. Вместо долларов в карманах я пока что коллекционирую лишь прорехи. Но мне от этого не стыдно! Ведь большее значение имеет то, каким образом я пробьюсь на вершину и возьму то, что принадлежит мне по праву. - Какой же ты глупый, Лео. Ты считаешь, что меня привлекают толстые кошельки. Но зачем мне это? Я и так не бедна, да и за самым шикарным особняком в этом городе не гонюсь. Мне нравится спокойная, размеренная жизнь, с близкими людьми, на которых всегда можно положиться. - На меня ты можешь положиться. Будь уверена, тебе понравится, - вкрадчиво сказал юноша. Кларетта вздохнула и почувствовала, как ее рука сама тянется расстегнуть сумочку и вынуть револьвер. Поборов секундный порыв, она сделала еще один глубокий вдох и начала: - Твоя проблема не в том, что ты недавно приплыл с континента и пополнил ряды американских попрошаек. Проблема в том, что ты решишь подняться самым легким путем и пойдешь по очень скользкой дорожке. Пока что ты воруешь еду и избиваешь своих ровесников в уличных поединках, но потом ты станешь грабить и убивать. И твоими жертвами, помимо торговцев и боксеров, станут невинные люди. - Почему ты думаешь, что я способен причинять вред невинным? По-твоему, я ради личной выгоды пойду по головам? - Я просто вижу это, - пожала плечами Кларетта. - Значит, я тебе не нравлюсь потому, что ты видишь во мне лишь невежественного бандита? И только? - А этого мало? И… кто сказал, что ты мне не нравишься? Ты красивый молодой человек. Кларетта впервые так долго задержала на нем взгляд. - В скором времени девушки сами начнут вешаться тебе на шею. Потерпи немного, дружок. А пока поищи пристань в другом месте. Ты не должен меня больше преследовать. Перестань, прошу тебя. Но он не перестал. А через месяц умная, но мягкосердечная и пылкая девушка все же не устояла и окончательно сдалась молодому льву в плен.***
Пожилая женщина явно не собиралась начинать разговор первой. Она как ни в чем не бывало крутила в руках бокал с виски и пристально рассматривала структуру золотистого напитка, плескающегося за стеклом. - Я был на могиле Кеннета. Она неопрятная и неухоженная, даже на фоне других. Поэтому я велел высадить там цветы, менее прихотливые к промозглой городской погоде. - Ты хочешь упрекнуть меня в том, что я не ухаживаю за могилой сына? – глаза Кларетты потемнели, и она резко поставила бокал. – Пожалуйста, она в твоем распоряжении. Я уже дала ему все, что могла, когда мальчик был жив. Он вырос героем своей страны и оставил светлый след в этом насквозь прогнившем мире. А сейчас ему плевать, какие цветы растут над его костями. Можешь даже собственноручно поливать их каждое утро и выстричь целую лужайку на кладбище, если это даст тебе возможность заглушить внутри голос, справедливо подсказывающий лишь одно: жизнь Кеннета не касалась тебя ни на мгновение. - Ты снова пытаешься показаться всезнающей и непреклонной? И это спустя столько лет? Неужели время ничуть не изменило тебя, Клара? Лео изучающе взглянул на нее, и в его собственных глазах вдруг замерцали призраки далеких лет, словно возвращая ясный взгляд юноши-романтика из итальянской глубинки. - У нас с женой так и не появились дети. Но я все равно продолжал любить ее, а вместе с ней и этот город, который с годами настолько мне опротивел, что я пожалел о всех своих юношеских мечтах начала века. Однако любил я ее потому, что она за много лет ни разу не осудила меня и продолжала жить опасной и неблагодарной жизнью, пытаясь быть моей опорой. У нее это не очень хорошо получалось. В последние годы она срывалась и сидела на лекарствах, но умерла она не от передоза, а от воспаления легких. Она провела месяц в лучшей больнице города, я платил за лечение тысячи долларов, а в итоге она все равно скончалась. И тогда я понял, что уже совсем немолод и остался в полном одиночестве в своем богато обставленном, но бездушном доме. Я практически смирился с тем, что с моей смертью этот дом и вместе с ним все счета достанутся клану, а не семье, которой у меня не осталось. Но оказалось, что меня однажды жестоко обманула одна девушка, в которую я влюбился еще едва смыслящим в жизни пацаном. Она не просто отомстила мне за мои несуществующие к тому моменту грехи, но и сама совершила грех, отняв у отца его сына, а у сына – отца. Сверкающие змейки разлитого напитка побежали по столу, образовывая причудливое подобие географической карты рек и озер. Сам же опрокинутый бокал, слегка потершись боком о скатерть, как ни в чем не бывало замер. - Даже если бы он не был твоим сыном, ты все равно остался бы трусливой гнусной тварью, которая не пожалела жизни другого человека и его семьи ради того, чтобы укоротить свой поганый тюремный срок. Если ты действительно остался в одиночестве в своем бездушном доме, отчего же тогда не провести остаток дней в камере, где, я уверена, для такого влиятельного человека найдется и мягкий диван, и даже цветной телевизор? Лео опустил голову. Выцветшие глаза померкли – им вновь завладела старческая тоска. - Я оценил талант Кеннета как детектива сразу же, как только увидел его на пороге этого ресторана, вставшего перед всеми здесь собравшимися в такой уверенной позе, будто он собирался захватить всю «Мону Лизу» и только потом заковать меня в наручники. Когда он начал перечислять, за что явился меня арестовать, достаточно было нескольких слов, выхваченных из общего звучания, чтобы понять – он сумел докопаться до правды любыми путями и теперь ни за что не отступится от нее. Идея угрожать его родным была не моя и даже не Фрэнка, но он поддержал ее, так как не хотел потерять меня даже на несколько лет – особенно в те годы, когда начало нарастать напряжение между кланами. Ты тогда поздно явилась со своей сказочной историей, Клара. Твоя гордость на этот раз погубила то, что ты больше всего хотела от меня защитить. Кларетта звучно фыркнула и, будто приподнявшись, с чувством достоинства расправила плечи. В эту минуту мглистая повилика старости осыпалась пылью - теперь юность, сорвав многолетний сорный покров, пробудилась и в ее взоре. - Я уже сполна заплатила за все свои грехи, Лео – кровью сына. Чем же заплатишь ты? Пять лет заключения – смехотворная цена даже за те махинации со скачками, о которых писали в газетах. - Я заплатил тем же и даже больше. Я так никогда и не увидел в живом человеке своего сына, Кларетта. И не увидел одной из своих внучек. Ведь у вас была еще Эмили. Почему же ее могила такая пустая и заброшенная? Меня настолько повергло в смятение это зрелище, что я даже не смог к ней приблизиться. Что так отвратило всех от бедной девочки? Кларетта, помрачнев, поджала губы. - Она умерла для семьи. Нашей семьи. Если ты хочешь увидеть ее, то сможешь воспользоваться своими связями и узнать, что на самом деле произошло с ней три года назад и где эта тварь обретается теперь. - Эмили жива? Лео проследил за взглядом, который она увела в сторону, делая вид, будто внимательно изучает витой плафон роскошной люстры посередине зала. - А ты случайно не выжила из ума, старуха? Что все это значит? - То, что ты наверняка услышишь о ней, как только окончательно вернешься в свои круги. О мертвой или о живой – но узнаешь. Никому, кроме твоих дружков, не удалось бы так ловко обвести вокруг пальца полицию. Они ведь купили коронера. Даже я с одного взгляда на труп поняла, что все было бездарной постановкой, которая удалась лишь потому, что единственному зрячему зрителю завязали глаза. Думаю, что ее дурная кровь также каким-то образом замешана в смерти Кеннета, иначе я не вижу смысла в этих фальшивых похоронах. Знаешь что… мне кажется, я еще помню, как звали того продажного доктора. Вижу, что даже для тебя это стало неожиданностью. Не так часто заказываете столь интимные услуги? Что ж, я могу поделиться воспоминаниями, но когда что-то свершалось безвозмездно? Мне не нужны деньги, их и так хватает. Взамен ты сделаешь лишь одно – забудешь о каких-либо попытках преследовать нас с Руби. Забирай Эмили, делай с ней что хочешь, пытайся образумить или же найди повод гордиться внучкой, но Руби оставь мне. Сброшенный Клареттой в порыве эмоций многострадальный бокал в этот раз полетел на пол и разбился на сотню мельчайших осколков.***
Откинув назад свои длинные тяжелые волосы, Гарнет вытерла кровь, густо сочившуюся из опухшего носа. Тем временем Тони тыльной стороной левой руки растирал правую, саднящую от резкого удара. Лицо, на котором спустя три года отпечатались первые резко очерченные морщины, выражало неудовольствие и явное раздражение. - Я ведь мог и вовсе сломать тебе нос, а если бы целился в другое место, тебе могло быть куда больнее, чем сейчас. Это ведь так сложно – выработать реакцию, которая позволит тебе выжить в экстренной ситуации! Превозмогая боль, Гарнет выпрямилась и окинула его сердитым и даже дерзким взглядом. Этот взгляд всегда приводил Тони в особое негодование. - Ты все еще надеешься на то, что феноменальный снайперский талант выручит в любой ситуации? Вместо ответа девушка внезапно и со всей силой навалилась на спарринг-партнера и вдарила ему по лицу, словно зеркально пытаясь отомстить за разбитый нос. Тони с достоинством выдержал удар и лишь сделал шаг назад. Следующее движение Гарнет он предупредил уже без замешки, перехватив руку и заломив ей за спину. - И как только я взял тебя такую неповоротливую и необучаемую! – прокряхтел мужчина, окончательно заваливая ее на пол. - Знаешь, что я думаю? За все это время навыки ближнего боя мне еще ни разу всерьез не пригодились. Как-то доводилось работать больше на расстоянии. А в случае чего на открытом пространстве я чувствую себя куда комфортнее и парочку твоих приемов уж точно вспомню. Дерзко хмыкнув, Гарнет окончательно распласталась на полу. - Да я и не о твоей безопасности пекусь вовсе. Подумаешь, невнимательной девчонке надают по щам. - А о чем же? Вместо ответа Тони воздел глаза к потолку.***
Двумя этажами выше в спальне Гарнет заливался криком полуторагодовалый малыш по имени Роберт – худенький, черноволосый и с большими зелеными глазами. Этими глазами он недоуменно оглядывал пустую комнату и дергал прутья кроватки, не в силах выбраться наружу, чтобы отправиться на поиски родителей. Он был очень пугливым, но вместе с тем любознательным. Малыш обожал свою молодую маму и уже немолодого отца и тянул к ним ручки каждый раз, когда кто-то из них возвращался домой после работы. Перед каждым возвращением, прежде чем вновь прийти к Роберту, его родители сбрасывали с плеч груз своего жестокого ремесла и надевали маски примерных и добропорядочных граждан, воспитывающих ребенка в мире и согласии. Оба – и Тони, и Гарнет – были полноценными членами семьи Карло Фальконе. Гарнет вступила в клан тихо и незаметно даже для многих его приспешников. Она не была официальной женой Тони, да и любовницей спустя время ее также было сложно назвать. Их отношения представляли с собой странный сплав порывов и отчуждений. Проснувшись наутро после их первой ночи, Гарнет со стыдом и даже отвращением к себе вспомнила вчерашнюю вспышку и следующую неделю скрывалась от Тони, избегая малейшего разговора. Тот воспринял ее юношеский стыд со свойственной опыту снисходительностью и никак не пытался с ней заговорить, спокойно уходя и приходя с работы. Затем она снова понадобилась Карло. Тот все еще оставался под впечатлением от того, как расчетливо и хладнокровно было совершено убийство Мерил, и решился дать ей другое, уже более опасное, задание. На этот раз Гарнет должна была стать орудием наказания сразу для четверых. Убивать, не имея не малейшей собственной причины на это, оказалось гораздо сложнее, чем пулей освобождать для себя место в группировке или мстить обидчикам. О жертвах Гарнет знала лишь то, что ей было положено знать, и ничего более. Даже в случае с Мерил она испытывала куда менее смешанные чувства, ведь та все-таки была проституткой и собиралась предать семью, в которой работала, да и кто знает, сколько подлостей она совершила еще, пользуясь своим обаянием… Следующие жертвы были для Гарнет менее ясны. Они просто «перешли дорогу» Карло и переоценили свои возможности. В этом она пока не видела причин для убийства, но их видел босс, а значит, она была обязана выполнить заказ. После этого, вернувшись в дом, она была возбуждена еще сильнее и понятия не имела, куда выплеснуть все напряжение и как избавиться от навязчивых мыслей. В один момент в ней открылась неутолимая похоть, которая в этот же миг была накрыта волной гордости и стыда. Тони же к тому моменту был сильно ею увлечен. Его не перестала привлекать ее юная свежесть и дерзость, но что-то все же удерживало от грубого и непреклонного к сопротивлению насильственного поведения. Он приглядывал за своей подопечной, словно затаившийся в кустах старый лис, подстерегающий бдительную добычу. И добыча созрела. Будучи по ряду обстоятельств изолированной от «нормального мира», Гарнет не могла справиться с нарастающими желаниями и в итоге перешагнула через все барьеры, чтобы окончательно стать той, кем она и стала. В течение следующих нескольких месяцев она искоренила смущение как в профессиональном, так и в личном плане, и в ней погибла вся непосредственность, что сохранялась даже в те времена, когда она грызлась с уличной шпаной в бедных кварталах. Итогом столь странных взаимоотношений и стал Роберт. Беременность она перенесла легко, но, разрешившись от бремени, почувствовала, как еще одна светлая часть откололась от ее души. Малыш был таким невинным и беззащитным, что первые недели Гарнет даже плакала, осознавая, частью насколько темного мира ему пришлось стать. Но затем слезы высохли, и она вновь сделалась невозмутимой и стойкой. Они с Тони стали спокойно переносить существование друг друга, и в их перепалки даже вернулась первозданная ирония и желание поддеть друг друга, словно тот вновь стал ее наставником и старшим другом. Спустя еще несколько месяцев он возобновил занятия по боевым приемам, но они давались девушке с переменным успехом. В то же время она продолжала выполнять поручения босса, однако с каждым годом испытывала к его лицемерию и жестоким методам все большее презрение.***
О ней никогда не забывала Руби, ночью не смыкая глаз и вспоминая каждую деталь, связанную с сестрой. Она помнила фотографию, которую отдала Джо – и была уверена, что он не мог просто так ее выбросить или же потерять. Она помнила тот самый майский день, когда незнакомка опустила в футляр уличных музыкантов сто долларов и дала напутствие, от которого Руби настолько разволновалась, что упала в обморок. Она свыклась с потерей семьи и росла, крепче держась за единственного оставшегося у нее родного человека – Кларетту. Но живое девичье воображение, единожды ухватившееся за мысль о том, что она не могла потерять Эмили, так и не отпустило даже спустя годы. Сестра стала являться ей во снах. Девочка ощущала ее присутствие, когда шла по улице, сидела на занятиях в школе или же стояла на углу квартала вместе с Альфредом и другими музыкантами. Однажды Альфред объявил, что больше не будет играть на улицах. Он разругался с товарищами и распустил группу. Некоторые из них уже через неделю были замечены в дерзком нападении на продуктовую лавку. Руби тогда исполнилось четырнадцать. Она уже настолько привыкла быть частью той игры, в которую они играли на протяжении долгого времени, что новость оглушила ее. Но на следующий же вечер Альфред встретил ее на улице и торжественно сообщил, что им двоим выпал удачный билет. - О чем ты говоришь? – обескураженная видом товарища, робко спросила Руби. Но тот предпочел не рассказывать ничего лишнего, только предупредил, чтобы она выгадала вечер следующего дня и запаслась нарядным платьем. Руби не знала, что говорить Кларетте. Альфред отмахнулся и предложил просто сказать, что она отправилась к подруге. В тот момент Руби была еще настолько наивна, что ничего не заподозрила и согласилась на авантюру.***
На следующий день они поехали на автобусе в Хилвуд. За плечом Альфреда висела гитара. По пути он объяснил спутнице, что это один из самых престижных районов города, где живут очень богатые и влиятельные люди. Там множество роскошных домов, но нет ни одного общественного заведения. - Я знаю, что такое спальные районы, - кивнула Руби, по-прежнему не имея понятия о том, куда именно приятель ее везет. Через несколько остановок они вышли из автобуса, и Руби послушно поплелась за Альфредом вдоль проезжей дороги, иногда с удивлением оглядываясь на грандиозные фасады особняков и стоящие за заборами богатые лимузины. Они остановились напротив дома, выстроенного в современном стиле – столь красивые жилища Руби случалось раньше видеть лишь в журналах. Альфред с уверенностью поднялся к входной двери, увлекая за собой спутницу, и нажал на звонок. Им открыл хозяин дома – улыбчивый и добродушный мужчина в полосатом костюме, на носу которого сверкала оправа тонких очков. - Добрый вечер! Вы пришли даже чуть раньше. Моя супруга еще не успела приготовиться к приходу гостей. Но если вы не возражаете, я займу вас некоторое время за чашкой кофе. Следующие полчаса Руби сидела за столом на кухне напротив незнакомого мужчины, каждую секунду обнажавшего в широкой улыбке ряд белоснежных ровных зубов. А Альфред рядом с ней ерзал на стуле от нетерпения, словно ожидал невероятно важного поворота в своей жизни.***
Спустя полчаса спустилась она. Худощавая, некрасивая женщина в полупрозрачном длинном платье, с коротко остриженными каштановыми волосами и маленькими глазками, метнувшими на Руби неприятный взгляд, тем не менее, сопровожденный сладенькой улыбочкой. Она представилась, но не назвала своего имени, а лишь тихим голосом произнесла, что счастлива видеть маленьких музыкальных воробушков у себя дома. Она рада, что они больше не растрачивают свои таланты впустую на «этих грязных нищих улицах» и выказала надежду, что они вернутся в этот дом еще не раз. Женщина увлекла их за собой в гостиную, где захлопнула двери прямо перед носом супруга. Тяжелые непрозрачные шторы практически не пропускали освещение с улицы в комнату, и плотный сумрак размывал очертания предметов. Незнакомка начала вовсю откровенничать с гостями. - Ребятки, знали бы вы, в какой непростой, но подходящий момент вы появились в моей жизни. Я – бедная и больная женщина, живущая в полном одиночестве с богатым, но безработным и никчемным мужем, благодаря которому существование в этом пустом доме тянется, словно непрерывный занудный сон. Больному нужна таблетка от столь сильной отравы. И мне хотелось бы как можно чаще общаться с такими прелестными юными людьми, как вы. Альфред обещал прекрасную концертную программу, и я весь день готовилась приобщаться к искусству. С утра сидела в тишине, не смея даже выглянуть на улицу. Я так волновалась, правда. А вы волнуетесь, ребятки? - Не…не знаю. Наверное, не очень, - негромко ответила Руби. Происходящее начало сбивать ее с толку, она не понимала, как и зачем Альфред привел ее сюда. – Только здесь так… темно. - Справа от вас на тумбочке стоит маленький светильник. Можете включить его, если полумрак вас смущает. Я понимаю, к этому сложно сразу привыкнуть, но я надеюсь, что в дальнейшем мы вместе усвоим одно правило: самый лучший концерт – тот, что исполнен в приятной обстановке, где мысли не захламлены обликом вещей вокруг, а полностью зачарованы музыкой. Голос женщины понизился на несколько тонов и неприятно заскрежетал в момент, когда она это проговорила. Руби беспомощно взглянула на Альфреда, и тот, пожав плечами, тихо проговорил: - «О птице»? Девочка безразлично кивнула. Струны гитары зазвенели, а вслед за ним на цыпочках побежал и голос Руби, которая была растеряна и даже напугана, но не смела признаться в этом ни одной живой душе. Она пару раз забывала слова и спотыкалась, но тут же хваталась за следующие строки и вновь догоняла собственный голос и песню. По окончании женщина энергично им хлопала, всем видом демонстрируя свое расположение. - Очень хорошо, - сказала она, перебирая пальцами по крышке стола и не сводя глаз с Альфреда, но обращаясь в то же время к обоим. – А теперь, милая девочка, я попрошу тебя сесть рядом со мной и насладиться исполнением твоего товарища. Ты ведь сможешь сыграть какое-нибудь незатейливое соло, милый? Альфред покорно кивнул. Руби нехотя села на краешек софы, опасаясь приближаться вплотную к этой странной незнакомке, указам которой Альфред столь безропотно подчинялся. Но та сама подвинулась к ней, когда парень начал наигрывать мелодию, и неожиданно обвила своими костлявыми руками ее талию. По спине Руби поползли мурашки, и она застыла, не зная, что делать. Но больше всего на свете ей хотелось с криком вырваться из этих объятий. Альфред резко прервал игру и произнес, обращаясь к ней: - Руби, принесешь нам троим кофе? Мне кажется, что мы немного скучно здесь сидим. Вы не возражаете, миссис? – он выразительно взглянул на незнакомку. Та, кивнув, сразу убрала руки и чуть отодвинулась обратно. - Конечно. Кофе был бы кстати. Вы ведь и сами не допили, когда я к вам спустилась. Крошка, будьте добры, попросите моего супруга налить нам троим кофе маккьято. Молоко влить холодное, не горячее. Справитесь? *** Руби не помнила, как покинула эту сумрачную, страшную комнату. Она медленными шагами шла по коридору, и казалось, будто она заново учится дышать – тяжелый воздух гостиной выкатывался из ее груди, уступая место обычному кислороду. Хозяин дома сидел за кухонным столом, вперившись взглядом в цветной экран телевизора. Поначалу он даже не обратил внимания на Руби, когда та зашла и попыталась к нему обратиться. - Простите… простите… ооо… Я лишь с поручением, от вашей жены, мистер… Мужчина вздрогнул, словно очнувшись ото сна, поправил съехавшие очки, принял доброжелательный вид и спокойно спросил: - Вы чего-нибудь желаете? - Да, мистер… - Руби растерялась. Она ведь даже не знала его имени. Про себя она решила называть его «синьор Ветро*» - он был настолько тщедушным и прозрачным, что даже тонкая оправа очков выделялась на его лице так, как на более крупном лице выделялась бы толстая роговая оправа. - Сэр. Ваша супруга… три чашки кофе маккьяте, молоко… - Холодное, не горячее. Я знаю ее вкусы. Да, конечно. Я сейчас все приготовлю. А вы пока присядьте. Можете посмотреть телевизор. Правда, ничего особо интересного… Но смотреть на цветную движущуюся картинку всегда занимательно. - Я люблю ходить в кинематограф. Недавно меня пригласил один знакомый, а до этого… - желая поддержать разговор, Руби вспомнила о том, как папа водил ее, еще маленькую, в самый большой кинотеатр в городе, и залилась краской. – А цветного телевизора у нас нет. Мужчина словно нарочно растягивал каждое свое движение и поминутно поглядывал на часы, стоявшие около телевизора. Прошло пять минут, а следом за ними еще пять. Он долго искал каждый ингредиент и теперь наконец загружал все в кофемашину. - Ваша жена не будет сердиться, что приходится так долго ждать? Синьор Ветро усиленно покачал головой и добавил: - Нет, у нас есть еще пять минут… То есть, я хотел сказать, что… - он замолк и уткнулся взглядом в шкаф, где стояли кофейные чашки. Руби не обратила внимания на последние слова и то смущение, с которым он прервал реплику и целиком погрузился в процесс приготовления. Синьор Ветро, наконец, разлил кофе по чашкам, влил в каждую несколько капель молока и поставил на поднос. - Готово. Можете нести. Руби поняла, как ей не хочется уходить из чистой, светлой кухни, где общество немногословного робкого мужчины с глазами-стеклышками было куда приятнее общества его костлявой неприятной жены, которая была без ума от мрака в помещении. - Стойте… - мужчина загородил поднос рукой и добавил: - Я сейчас еще быстро нарежу сэндвичей. Подождите пару минут. ________ *Vetro (ит.) - стекло***
Он проводил девочку обратно до гостиной, открыл дверь, и как только Руби зашла, сразу же захлопнул вход, исчезнув в коридоре. Альфред медленно перебирал струны, глядя куда-то в сторону и даже не пытаясь превратить набор звуков в узнаваемую мелодию. Хозяйка дома окончательно разлеглась на софе и курила сигарету, внимательно изучая узоры на потолке. - Простите за задержку. Я не слишком долго? – негромко спросила Руби. Альфред тотчас обернулся к ней, и тут она заметила, насколько сухим был его взгляд. - Нет, в самый раз. Альфред, придвинь к нам стол на колесиках, что в углу комнаты. Мы все вместе выпьем кофе и поболтаем, а затем вы сыграете еще что-нибудь миленькое.***
Руби догадалась, что происходит в этом доме, спустя месяц после начала визитов в дом странной супружеской четы. Альфред приглашал ее в разные дни, и отсутствие конкретного времени помогало Руби создавать более правдоподобную легенду о своих походах к подругам. Кларетта не уличала ее во лжи. Да и до этого она не имела понятия о том, что Руби поет с бродягами на улицах. Пожилая женщина чувствовала, что внучка многое недоговаривает, но выбрала позицию невмешательства, при этом веря в то, что внутренние принципы помешают девочке связаться с дурной компанией. Каждый визит повторялась одна и та же схема. Они начинали что-то наигрывать и напевать, через некоторое время хозяйка посылала ее на кухню за кофе или мороженым, и синьор Ветро тратил не менее десяти минут на приготовления. С каждым разом Руби начало одолевать все большее нетерпение и недоумение. Ей казалось странным, что Альфред никогда не ходил с ней на кухню, а оставался в гостиной. Беспокоило, что муж хозяйки постоянно так долго готовит и при этом поглядывает на часы, боковым зрением наблюдая за девочкой и не позволяя ей выйти из кухни, пока он не закончит. Однажды терпение Руби лопнуло, и она заявила синьору Ветро, что не может ждать и хочет в туалет. - Туалет? Вы хотите… - он несколько растерялся. – Что ж, он рядом с кухней. Следующая дверь направо по коридору. Только возвращайтесь побыстрее. Я скоро… закончу. Руби ничего не сказала. Прошло всего три минуты с тех пор, как она вошла на кухню, и он никогда не отпускал ее раньше, чем через десять минут. Сделав вид, что она повернула направо, Руби выждала, когда он отвернется, и прошмыгнула в другую сторону, прямо к гостиной. Она тихо отворила дверь и без малейшего звука проскользнула внутрь, слившись с сумраком комнаты. Гитара Альфреда стояла около пустого стула. Рядом, на софе, Руби вначале разглядела чью-то обнаженную спину; спустя несколько секунд появилась более-менее цельная картинка. Двое в горизонтальном положении совершали быстрые ритмичные телодвижения. Костлявые руки женщины крепко вцепились в широкую спину юноши и прижимали его еще сильнее. Руби зажала рот руками, чтобы не закричать, и ее ветром вынесло из комнаты. Она неосторожно отпустила дверь, и шум заставил двоих остановиться. Альфред пугливо заозирался по сторонам. - Что это было? - Ничего, - резко отрезала женщина. - Я убью тебя, если ты сейчас же не продолжишь. Быстрее! И ее длинные ногти с силой полоснули по его спине, оставляя кровавые полосы. *** По трясущимся губам девочки синьор Ветро понял, что она нарушила правило и сунулась куда не следует раньше времени. Напуганная и шокированная, она не могла ответить ни на один его вопрос. Тогда он сильно вздохнул и, опустившись перед ней на колени, негромко произнес: - То, что делает твой друг – его личное дело. Он уже взрослый парень, и не тебе за него отвечать. Да, между людьми происходят подобные вещи. Я, к сожалению, не способен дать своей жене того, чего она хочет, поэтому мне приходится быть безмолвным поваром на кухне, который скрупулезно отсчитывает отведенное на ее забавы время. Тебе не стоило этого видеть, но случилось то, что случилось… Пообещай мне лишь одно: молчи обо всем, что ты знаешь. Ты не должна рассказывать даже ему. Если ты не захочешь возвращаться сюда, придумай другую причину. - Зачем ему это? Я не понимаю… - осипшим голосом проговорила Руби, не глядя на мужчину. – Она ведь… словно ходячее воплощение ночного кошмара. И даже вы… вы такой хрупкий и беззащитный. Мне иногда кажется, что она вас по частям глодает, когда вы остаетесь наедине. - Это моя семья, милая. Моя жена. Я встретил любовь своей жизни, но она никогда не испытывала ко мне того же самого. Она меня не замечала. Я все время был рядом, невзирая на то, что она казалась счастливой и влюбленной в другого. А спустя время возлюбленный покинул ее. Он был отцом ее ребенка. Так и не родившегося ребенка. Тогда я осмелел и предложил ей этот дом и все семейное состояние. Она согласилась. Не знаю, зачем я все это рассказываю. Я больше ни перед кем из вас так не откровенничал. - Вас? - настороженно переспросила Руби. Мужчина опустил голову. - Вы не первые гости в этом доме. Я лишь рад, что твоему другу хотя бы исполнилось восемнадцать. Куда более жутко было сидеть здесь, когда она держала в гостиной твоих ровесников, совсем еще безмозглых дурачков. Не спрашивай, каким образом она заманивает сюда всех этих несчастных. Я… я всегда боюсь, что следом за ними сюда рано или поздно нагрянет полиция… либо кто-нибудь похуже. Но она постоянно убеждает меня в том, что никто не придет. Глупо, правда? И я все равно ей верю. Ей пришлось многое испытать, и мне жаль всего, что произошло. Остается лишь стоять в стороне, пока она заглушает боль тем способом, который ей доступен.***
Прошел еще месяц. Руби не придумала повода бросить Альфреда. Наоборот, она нашла тысячу причин снова вернуться. Те самые пятнадцать минут стали для нее самыми долгожданными. Она больше не слушала себя, когда пела, и почти не разговаривала с хозяйкой и Альфредо, а когда та вновь отсылала ее на кухню, она молча удалялась, чтобы перевести дух и выслушать очередную исповедь синьора Ветро. Мужчина улыбался ей уже куда искреннее с момента их первой встречи. Ему вдруг стало неважно, что слушательницей всех исповедей стала четырнадцатилетняя девочка, которую он едва знал; он вряд ли анализировал хотя бы один поступок в своей жизни. Жена превратила его в покорного раба, а девочка вдруг стала единственным на свете человеком, который молча слушал каждое его слово и не осуждал, хотя бы даже вслух. Они с Альфредом почти перестали разговаривать; обращаясь к Руби, он создавал слабую видимость интереса к ней, но девочка чувствовала, что на самом деле ему нечего сказать. Она так и не задала главный вопрос, а теперь и вовсе не хотела этого делать.***
Больше года они никаким образом не пересекались. После того, как визиты в дом супружеской черты неожиданно оборвались и Руби окончательно расставила все точки над «i», наступил период затишья и одиночества. Настоящих подруг, про которых он врала бабушке, у Руби так и не появилось. Когда-то она, может, и была любимицей сверстников, но то время давно прошло безвозвратно. Она одна бродила по школе - людей заменили книги. Ее любимым днем недели стало воскресенье, когда она отправлялась в церковь, чтобы провести там несколько часов. Пение церковного хора светлым воспоминанием ложилось на слух. Она смотрела на ребят, с которыми когда-то тепло общалась; их лица мелькали на фоне других, более юных и уже незнакомых ей. Она всегда сидела на самой задней скамье – выбор был неслучайным. Каждое воскресенье ее взор упорно искал одного-единственного человека, который так же регулярно приходил в Ред Черч, чтобы послушать хоровое исполнение и после исповедоваться у священника. И неизменная волна радостной дрожи прокатывалась по ее спине, когда он проходил мимо и садился впереди. Руби было неважно, что он совершенно не замечал ее. Было достаточно одного вида его профиля и звука шагов, которые в тот момент становились для нее громче детского пения.***
За несколько дней до разговора Кларетты со странным человеком, пришедшим к ним в дом, Руби вновь получила весточку от Альфреда. Она не могла отказать ему. История дома и супругов, что жили в нем, отныне крепко связала их и не давала ни малейшего шанса избавиться от этих пут. Кроме того, она хотела знать, исполнил ли Альфред свою мечту, ради которой он, не желая преступать закон, пожертвовал своей честью и невинностью.***
Старая деревянная дверь с выбитым стеклом слабо качалась на не смазанных маслом петлях, и когда Руби толкнула ее, чтобы войти в здание, жалобный скрип донесся до ушей девушки. Помещение внутри воплощало пустоту – но пустоту чистую и прибранную. Руби казалось, что по углам хоронились невидимые призраки сора и паутины, согнанных с обжитого пространства. У стены лежали обломки старой барной стойки – да само место и по размерам напоминало небольшой бар. В противоположных и наиболее удаленных друг от друга стенах были вырезаны арки для дверей, ведущих в подсобные помещения. Оглядевшись вокруг, Руби не увидела ни одного целого предмета мебели, кроме хромой табуретки, на которой сидел сам Альфредо, задумчиво дымивший сигаретой. Вместо приветствия он поднял руку и указал на боковую стену в другой части помещения. - Стена будет выломана, и другая комната соединится с этой частью здания. Там мы поставим сцену. Очень удобный ракурс – исполнителей будет видно всем присутствующим в зале. Прямо перед ней разместится небольшая танцевальная площадка. На месте старой барной стойки будет новая – красивая и удобная. А оставшегося места хватит на то, чтобы поставить больше десятка столов. И посередине под потолком будет висеть большая люстра – самая прекрасная из тех, что я только найду. Ты уже представила всю эту красоту? Руби неспешно прошлась вдоль комнаты - ее шаги отзывались гулким эхом в свободном пространстве. - Я надеюсь, что ты пришла не для того, чтобы бросить мне в лицо свое презрение и на этот раз уйти навсегда. Твое присутствие – оно невероятно важно для меня в этот момент… как было важно тогда. Ты станешь звездой этого заведения, слышишь? Моя гитара не принесет никому и половины той услады, что способен принести твой голос. Ты ведь всегда была рядом, даже тогда, когда я принял самое мерзкое решение в этой жизни. Но за те три месяца я заработал больше половины всей суммы, что в итоге ушла на покупку бара. С тех пор я больше ни разу не сошел на кривую дорожку, клянусь тебе. Каждый следующий цент – это синяк на моей спине и мозоль на руке. Я бы никогда не стал грабить или убивать ради денег, и ты это знаешь, но та женщина предложила не просто деньги – она предложила мне то, от чего я не смог отказаться. Впрочем, пока тебе рано узнавать подробности... Больше года прошло, Руби, и все это время я боялся снова попросить у тебя помощи, но теперь, когда я стал хозяином своего заведения, я прошу лишь одного – согласиться стать его совладелицей и подарить этому месту свой голос. Руби обернулась к нему. Ее глаза блестели от слез. - Я никогда на тебя не обижалась. Мне плевать, ради чего ты спал с той женщиной - ради денег, ради потехи... Не имеет значения, правда. Все же она была чудовищем и получила по заслугам, но… больше всего мне жаль, что покойницей она утянула за собой и синьора Ветро. - Кого? – в недоумении переспросил Альфред. - Ее мужа. Я выдумала это прозвище из-за маленьких очков, которые прятали его всегда печальные глаза. Он страдал из-за любви к той женщине и был в конце концов несправедливо наказан за эту любовь. Он не убивал ее, и мы оба это знаем. - Убийцу никогда не найти. Он был подослан страшными людьми. Я ведь был там и слышал имя. - Но с этим именем ты никогда не пойдешь в полицию. Ты бы и в любом случае не пошел. - К сожалению, ты права, - глядя в пол и судорожно сжимая сигарету, произнес Альфред.***
- Помнишь Паоло? Совсем еще мальчика, с темной кудрявой шевелюрой. Он всегда был робким ребенком и безропотно подчинялся указам старших. - Кого? Нет… я не знаю, о ком идет речь, - в глазах растлительницы горел ужас. Альфред неподвижно стоял в углу и боялся хотя бы на секунду пошевелиться. Взгляд юноши застыл на тонком черном силуэте, в вытянутой руке которого поблескивало оружие. - А он все помнит. Как ты его завела в свой дом, угостила сладостями, а после сделала с мальчиком то, что позволило тебе манипулировать им следующие несколько месяцев, да так, что никто и не догадывался. Но потом ты наигралась и забыла о нем, а мальчик тем временем слег с горячкой и такими страшными видениями, от пересказа которых тянет тошнить. И самое ужасное то, что он в мельчайших деталях помнит все ваши забавы. И с каким удовольствием ты перед ним распахивалась… - Я невиновна! Женщина вызывающе обвела взглядом дуло пистолета. Она не верила, что ее так просто нашли и решили по-тихому убрать с дороги. Больной разум настолько привык обитать в придуманных ей самой игровых условиях, что и теперь она смотрела на силуэт убийцы, как на нарисованную неверным воображением тень, и лишь негромко усмехалась. - Что ж, виновна ты или нет, теперь решать только Господу. Мистер Фальконе надеется, что твоя сучья вагина сгорит в адском пламени. На последней фразе голос убийцы захлопнулся стальным капканом. Щелкнул спусковой крючок, и на лбу хозяйки дома навеки отпечатался зияющий кровавый след.***
Руби беспокойно прохаживалась из одного угла в другой, стараясь поумерить волнение и убедить себя в том, что не пожалеет о принятом решении. Когда она заговорила, Альфред вздрогнул, будто шум вырвал его из тяжелых дум. - У меня совсем не осталось друзей. Через пару лет школа закончится, и предстоит сделать дальнейший выбор. Я хочу переехать в квартиру папы, но никогда после этого не стала бы просить Кларетту содержать меня. Тогда, год назад, я осталась не столько ради тебя, сколько ради синьора Ветро, но раз уж осталась… то и теперь не могу просто уйти. Когда здесь появится сцена, и бар, и столики… можешь готовить афишу. Альфред поднялся со стула и быстрым шагом подошел к девушке. - Значит, мы – партнеры? Он протянул ей руку. - Партнеры, - вздохнув, она ответила недолгим рукопожатием.***
Малыш не унялся и тогда, когда Гарнет взяла его на руки. - Ну же, Робби, отчего тебе не спится? Посмотри, как уже темно за окном, - крепче обхватив сына, она прошла от кроватки к окну и, раздвинув занавески, указала на сине-черное полночное небо, в котором перламутровыми переливами мерцали далекие звезды. – Слышишь, как тихо? Если немного помолчать, можно услышать, как в траве стрекочут сверчки. Я маленькой и не знала этих звуков – их заглушали другие, неживые… Я выросла воон там, почти в сердце города, где по ночам слышны лишь рев моторов, треск уличных фонарей и… иногда перестрелки, - Гарнет помрачнела. – Ты никогда не станешь таким, как твои родители, Робби. Я позабочусь об этом. Мир полон опасностей, малыш. Многие захотят тебя обидеть, сделать больно или даже обманом погубить тебя. Когда они так поступают, им кажется, что ни одна живая душа не в силах им помешать. Воспоминание минувшего года всплыло в памяти бледно-кровавым видением. Гарнет вновь видела стоявшую перед ней на коленях костлявую женщину, чей расстегнутый халат даже не скрывал ее бедных, но при этом невыносимо похотливых форм и промежностей. Женщина казалась такой хлипкой и слабой – и все же она сумела заманить в ловушку не одного мальчика. И среди них оказался племянник Карло Фальконе, маленький робкий Паоло. Она мигнула, прогоняя видение прочь. Роберт наконец умолк и теперь внимательно смотрел на свою маму, которая вдруг побледнела и уронила из глаз две крупные слезинки. - Но я всегда буду рядом. Я смогу помешать любому, кто решит причинить тебе боль. Ты не сможешь упрекнуть маму в том, что она оставила тебя наедине с этим жестоким миром. Борясь с желанием разрыдаться, она тяжело вздохнула и прижала мальчика к груди.***
Смена закончилась, и Кларетта вздохнула с облегчением. Сняв запачканный передник, она покрутилась перед пыльным прямоугольным зеркалом в коридоре и поправила платье, попутно оглядывая свой облик в целом. У нее блестели глаза. С утра с ней заигрывал рыжий помощник управляющего магазином через дорогу. Днем она принимала заказ у седого джентльмена – он сидел чинно, отгородившись от внешнего мира газетой, но когда услышал мелодичный настойчивый голосок Кларетты, то высунул нос из своего «убежища» и, обведя ее взором с ног до головы, одобрительно хмыкнул и пробормотал что-то насчет кофе. Чаевые, оставленные им, убедили девушку в том, что старый развратник остался доволен увиденным. Ближе к вечеру в кафе вновь появился мистер Флауэр. В последние дни он стал сам не свой и часто запинался, озвучивая перед официанткой свой заказ. Кларетте было смешно – и в то же время льстило. Она обожала мужское внимание, и Барни Флауэр был не последним в списке тех, чьи попытки заигрывать девушке доставляли особенное удовольствие. Она прекрасно знала цену и своей привлекательности, и своим чарам. Она была умна не по годам – и при этом, выросши в зажиточной семье, имела неплохое приданое. Но все же она была очень молода – а самое главное, она родилась итальянкой. Поэтому девушка не питала иллюзий насчет намерений окружавших ее мужчин, а в особенности взрослого обеспеченного американца, коим был мистер Флауэр. Кларетта улыбнулась, заметив, что он, давно расправившись с ужином, до сих пор сидит за столиком. И почти рассмеялась, когда он резко встал, схватил пальто и поспешил вслед за ней. - Вы сегодня закончили раньше, мисс, - раздался за спиной девушки его приятный баритон. - Считаете, что я недостаточно усердно работаю? – улыбаясь, парировала Кларетта, не оборачиваясь, но замедляя шаг. - Наоборот, я считаю, что вам пора устроить небольшой уикенд. Вы выглядите уставшей, и, хоть бледность только украшает ваш облик, все же молодой девушке не стоит так усердно себя изводить. - Так заметно? – вздохнула Кларетта. В последнее время она действительно все чаще чувствовала усталость и пересиливала нападавшие головокружения, но не придавала им особого значения, ссылаясь на погоду. - Позавчера вы несколько раз без причины садились у стойки, словно будучи не в силах выстоять на ногах. Я хоть и не доктор, но считаю это тревожным звоночком и поводом поразмыслить о своем здоровье. - Действительно, - Кларетта вспомнила этот злополучный день, когда несколько раз была на грани обморока и лишь усилием воли возвращала себя в чувство, боясь упасть на глазах у всех посетителей. Барни Флауэр обогнал девушку и, загородив дорогу, произнес, глядя ей прямо в глаза: - Я знаю несколько отличных мест в этом городе, где можно отдохнуть и поправить здоровье. Если вы только позволите помочь вам… - Мистер Флауэр, я не завожу мимолетных романов, - сказав это, Кларетта тотчас отвела взгляд и почти покраснела, вспомнив о Лео, поэтому решила добавить: - Особенно с клиентами. - О, я сразу же понял, что вы – порядочная девушка, - горячо заверил ее Барни, не сводя с нее глаз. – Вы имеете полное право на мою откровенность. Я очень долго не знал, как сказать, но в итоге решил, что если не сделаю этого сейчас, то вскоре вас… уведет кто-нибудь другой. Мисс Аллевьяре, я имею самые серьезные намерения, и, хоть мы с вами знакомы не так хорошо и может показаться, что между нами мало общего, все-таки… я хотел бы видеть вас рядом всегда. Вы понимаете, что я хочу сказать? Мисс… мисс… Клара? Она плохо слышала его последние слова, когда почувствовала, что улица перед глазами двоится и словно удаляется, расширяя пространство вокруг. Она попыталась вздохнуть и не обнаружила воздуха в легких, после чего окончательно потеряла сознание и чудом не упала на асфальт – мистер Флауэр в последний момент успел ее подхватить. - Клара? Клара?! Держитесь, слышите? Я сейчас позову на помощь... Кто-нибудь, вызовите лекаря, девушка упала в обморок! Испуганно прижимая к себе девушку, Барни понял, что уже не сможет ее отпустить, и, как только она придет в себя, он закончит делать предложение. Он был безумно влюблен в нее. Настолько, что накануне окончательно порвал отношения с женой и, бросив ее и шестилетнего сына, переехал ближе к месту работы Кларетты, в район под названием Ист-Сайд.