The Unforgiven

- Айдо, может, останешься? – Куран сидел за чтением книги при слабом свете свечи, перелистывая пыльные страницы толстого Евангелия. Ханабуса, стоя в дверях, заматывал белый шарф. Он был заметно сосредоточенный на чем-то и грустный, а губы по привычке кусал, пытаясь перестать переживать. Выходить из дома было опасно, но Айдо всегда отмахивался от этого, не слушая предостережений священника. Однако в глубине души он всегда боялся перешагивать порог. Страх детства, когда его едва не посадили в изолятор, отобрав у родителей. Отец Куран тогда взял его к себе, заботясь о непростом ребенке как о своем… Раньше он заставлял его молиться об отпущении грехов его родителей, но Айдо бунтовал и сбегал, говоря, что его мама и папа ни в чем не виноваты. И тогда священник перестал мучить Ханабусу. Парень сильно увлекался учебой и делал большие успехи. Вечерами, уставший после службы, Куран приходил домой и, делая над собой усилие, утолял жажду любознательности Айдо. Тот ловил буквально на лету. Но, когда священник попытался ему рассказать о том, что везде надо видеть добро, он ответил: - Я ненавижу чистокровных, они убили моих родителей. И я не хочу верить в то, что в этом можно увидеть добро. Куран махнул на мальчика рукой, оставив в покое. Однако Айдо подрастал, и эта ненависть росла вместе с ним. А сейчас он был в растерянности и не знал, что делать. Ведь он влюбился в того, чьи родители убили его детство, счастье и близких людей. Ханабуса был умен, но он понял, что разум не может преодолеть чувств. Да, он понимал, что это невозможно, что это переходит все границы, но не мог… К тому же, любитель воли и привыкший делать, что хочет, выросший практически наедине с собой, он и тут не пытался принизить свой выбор. Напротив, его любовь, так тонко переплетенная с ненавистью, разгоралась сильнее. За окнами бушевала метель, и ветер подхватывал снежные хлопья, ударяя о стекла с порывами налетающего ледяного ветра. Айдо вздохнул и взялся за ручку двери. - Я пойду, - произнес он. - Ты взял таблетки? – спросил Куран, что-то помечая карандашом в книжке. Эти слова обожгли Ханабусу, словно напоминая о его печати, которую нанесли чистокровные, отомстив за прошлое. Айдо ненавидел себя, одновременно любя схороненные в себе надежды на свободу. Это было на теории возвышенно, а на практике не нужно и теперь клеймило его. Ханабуса с детства научился различать теорию и практику. - Взял, - парень спешно вышел из дома, оставляя следы на застланной снегом дороге. Из окна на него смотрел с переживанием на лице отец Куран, сдвинув брови и качая головой. Каждый раз он отпускал его как последний раз. И просил небеса только чтобы он вернулся. Ханабуса кивнул ему и выдавил улыбку, скрываясь среди силуэтов деревьев. Прикрываясь рукой от ветра, дующего в лицо, Айдо прибавил шагу, спеша отойти от дома. Он направлялся в поместье Акацуки, и это его совершенно не смущало. Юноша хотел выяснить все в последний раз и избавиться от этого гнета. И он, как обычно, шел на риск, он был готов поставить на этой случайной истории крест. Или продолжить лгать, обжигаясь этой холодной любовью. *** Каин сидел у себя в комнате, так и не встав с кровати. Ничего не делая, он просто смотрел в одну точку, настолько ушедший в свои мысли, что слуги, несколько раз приходя к нему и не слыша ответа, решали, что он спит и отходили тихо, боясь потревожить. Но нет, Акацуки не спал. Он просто лежал, не двигаясь, словно мертвый, ощущая в голове один туман. Айдо взбаламутил его мысли, ворвавшись сбывшимся кошмаром, до горечи сладким, и бесцеремонно вошел в его жизнь, заняв самое важное место. Это было невозможно и давило на Каина. Это все рушило и мешало ему жить как прежде. Его невеста всерьез взволнованная и обиженная, закрылась в своей комнате, не отвечая и не выходя. Всего одно происшествие, но оно перевернуло жизнь Акацуки этой нестерпимой ситуацией. На улице задул сильный ветер, Каин недовольно отвернулся к стене, натягивая на себя одеяло. - Эй, - послышался знакомый голос с балкона. Акацуки, до этого момента чувствовавший себя, словно опущенным под глубокую воду, видя все в серых мрачных тонах, ощутил, что пробуждается. Как медленные утренние лучи плавящимся воском проникают в туманную предрассветную дымку, так и к Каину будто прикоснулось само солнце. Он обернулся, стремительно вскакивая с кровати. На перилах балкона сидел Айдо в непринужденной позе и смотрел на Акацуки. На парне был капюшон, из-под которого торчали золотые вихры, а сам он был впервые серьезен. Увидев, что Каин в шоке и не знает, как реагировать, просто застыв посреди комнаты, он усмехнулся. - Наверное, ты хочешь спросить, как я сюда попал. Я знаю эту дорогу давно. И вполне незаметно обхожу твою яростную прислугу. А пришел я затем, чтобы все выяснить окончательно. - Что выяснить? Почему ты столь самодоволен? – спокойно спросил Каин. На удивление Айдо не злил его и не раздражал. Наоборот, он помог ему выйти из состояния угнетенной печали. - Нет, я о наших отношениях. Акацуки тотчас сделал насмешливое лицо и, повернувшись спиной к Ханабусе, с напущенной уверенностью проговорил: - У нас нет никаких отношений. Ты просто прилипшее существо, которое никак не может умереть. - Не надо врать. Вряд ли, если бы нас ничего не связывало, ты вел бы себя так странно при виде меня. И потом… Целовал, - Айдо опустил глаза, бегая взглядом по полу. - Что ты за дурак, - ухмыльнулся Каин, подходя ближе. – Ты же понимаешь, что это невозможно. - А мне все равно. Я пострадал из-за ваших предков, так понеси и ты тоже отчасти это наказанье, - с этими словами Айдо спрыгнул с перил и, подбежав к Акацуки, впился в его губы горячим и долгим поцелуем. Капюшон упал с юноши, разметав шелковистые пряди волос по плечам, а в его глазах зажглась непоколебимая решительность. Он обхватил его за плечи, прижимаясь сильнее и закрывая глаза. Он так долго мечтал об этом… - Ты можешь оттолкнуть меня, если я неправ, - произнес Айдо, столь же неожиданно разрывая сладкий поцелуй. Вместо ответа Акацуки обнял парня за талию, прислонив к стене спиной и накрывая губы, жадно открывшиеся ему навстречу, своими влажными губами. Они самозабвенно целовались, утеряв над собой контроль и окунувшись в жаркий пыл страсти, поглощающий их с головой. - Я не знаю, что мы делаем, - прошептал Ханабуса, и Каину показалось, что в его глазах заблестели капли слез. – Хорошего конца это иметь не может. - Просчитал уже все, гений? – притягивая его к своей груди, Акацуки положил ему на голову ладонь. Айдо доверчиво прижался к нему, чувствуя, что эти объятия врага и его проклятья, одновременно его судьба. Какая ирония. Ирония до боли острая. Они могли бы оба притвориться, что на самом деле ничего не испытывают, они могли бы жить во лжи, но, ступая на честный путь выбранных самой судьбы ради забавы чувств, ощущали исцеление и… новую муку. Не говоря лишних слов, было достаточно одного взгляда и уверенного поцелуя. Они дарили друг другу неумелые ласки, пытаясь излить неприязнь к самим себе в друг друга. Зарываясь в волосы друг друга и до усталости, онемения кусая столь дорогие губы... Им казалось, что в этот момент сама Земля прекращает свое движение, что можно все. Наконец, с трудом оторвавшись от губ Ханабусы, Акацуки произнес: - Тебе лучше вернуться, а то потом будет небезопасно. - Я жил до тебя, проживу, надеюсь, еще, - ответил Айдо, неохотно отходя от него и сжимая талисман в кармане. Эта надежда, такая же необъяснимая, как и любовь, ведь он не встречал о них страниц в словарях и учебниках, не подводила его. Он жил верой в свободу. И сейчас делал собственный выбор. Он его не заботил в отличие от втайне огорченного Каина. Ханабуса ухмыльнулся: - Знаешь, чем хорош мой низкий статус? Он не станет ниже. А вот твой может. Но ты все равно любишь меня, - грустно улыбнулся Айдо. - Я никогда не говорил этого, идиот, - оборвал его Акацуки. - Если хочешь убить меня, то я не против, - с этими словами, Ханабуса взял с прикроватной тумбочки пистолет и протянул ему: - В любой момент осуществи ты любое желанье, от этого я не причиню себе страданье, а лишь наслажденье, - взглянув еще раз на него незабвенными глазами, в которых застыло поверхностное веселье вместо истинной печали, он вышел из кабинета. - Стой! Ты разве собираешься идти там? Вместо ответа Айдо вышел, хлопнув дверью. «Зачем так рисковать, самонадеянный дурак», - подумал Акацуки, поднося пальцы к губам. На них все еще горел этот выстраданный поцелуй. Поцелуй против всего. Король имеет свои секреты, от которых страдает народ. И это так глупо. Как и все пустые чувства. Но из этой пустоты начинается начало, расстилаясь дорогой перед влюбленными. Мир двоих против тысячи. Ханабуса бежал по коридору, надев капюшон и стараясь не думать о том, что сейчас произошло. Как только он вышел из комнаты Акацуки, ватное состояние сбывшихся мечт и фантазий, неприятно сменила реальность. Легкое головокружение от случившегося сейчас прошло, отдавая головной болью. Надев капюшон и сжав меч, Айдо завернул за угол, где открыл окно и, выпрыгнув, плавно приземлился, придерживая развивающийся плащ, на землю. Снег обдал его руки жгущим холодом. Раньше Ханабуса никогда не чувствовал мороза, видел в темноте, но сейчас мерз, в сумраке терялся, а солнечные лучи, согревая, одновременно жгли. Вечная дилемма, как и его случайная любовь. И сейчас, когда все вокруг накрыл мрак, Айдо шел на ощупь. Он нарочно не стал прыгать с балкона к лесу, чтобы ориентироваться на свет поместья, который слабо горел для слуг. Он ускорил шаг, чувствуя, как снежинки падают за шиворот, тая на теплой коже. Не разобравшись в темноте, он споткнулся обо что-то и упал. Над ним раздался женский вскрик. - Снова ты! – над ним стояла Лука. Ее лицо было заплакано, а сама она гуляла, очевидно, в одиночестве по аллее. – Что ты тут делал? – прошипела она, хватая Ханабусу за ворот плаща. – Ты приходил к Каину? Айдо зажмурился, сдвигая брови и сжимая кулаки от накатившей ненависти от прикосновения чистокровной. Мгновенная мысль о том, что и Акацуки этой же крови, неприятно ударила в голову. - Это не твое дело, отпусти меня, - прошептал Ханабуса. Соен смерила его взглядом ледяного гнева. Словно лавина, собравшаяся упасть с гор ее неприязни к Айдо, она собиралась утопить беззащитного Айдо, щит которого была лишь неаргументированная и притворная смелость, заставляющая его верить в свои силы. - Вот как… Дерзишь чистокровной? – Лука медленно сдернула с руки перчатку. – Я не знаю, кто ты, но не стану ронять свое достоинство из-за какого-то непонятного святоши, поломавшим мне все! Я вызываю тебя на дуэль, - она кинул перчатку к ногам Айдо. Ханабуса рассмеялся ей дерзко в лицо и поднял перчатку. - Давай, покажи, чистокровка, свое величие, - произнес он, вынимая меч из ножен. – Я хочу посмеяться. - Я пока не королева, но я могу убить тебя безнаказанно, так что советую спрятать свой оскал, - Лука гордо выступила вперед с мечом и сделала выпад. «Отомщу за все даже ценой своей жизни», - пряча слезы за шарфом, подумал Айдо. Он отбил ее удар и, на миг, ослепленный ярким лунным светом, упал в снег. Тотчас же поднявшись, юноша замахнулся и выбил оружие из рук чистокровной. Лука сделала неудачную попытку поднять его, и в итоге оказалась в ловушке. Ханабуса наставил на нее острие. В его глазах горел гнев, смешанный со слезами. - Начинай молитву, чистокровка, ведь я – святоша. И, возможно, тебе отпустятся грехи. - Самонадеянная жалость! – Соен остановила его острие рукой. Кровь закапала из раны, а сама Лука закусила губу. Кровь лилась алой рекой к ногам Айдо, заставляя его чувствовать разгорающийся жар в венах. Руки Ханабусы задрожали, а ноги отказывались стоять, и юноша упал на колени, громко кашляя. - О нет, - слабо прошептал он, - только не сейчас. Кашель становился сильнее, а Лука, покачиваясь встала на ноги, и взяла меч, поднося его к груди Айдо. - Что же ты, где твоя сила и высокопарные речи? Прощайся с этим миром, - она занесла острие над Ханабусой. Тот был полностью открыт. Упавший и обессиленный, он стоял перед ней на коленях. Лишь кривая ухмылка исказила его губы, он попытался засмеяться, но, сбиваемый кашлем, замолчал. Предсмертная тоска охватила его. Через минуту он умрет, но, как ни странно, его это не пугало. Совсем. Единственное… Айдо обернулся на окна замка и прикрыл глаза, проводя языком по губам. - Умри! – хладнокровие Луки испарилось, и из ее глаз брызнули слезы… Слезы сожаления и ревности, раненой гордости, уязвленного самолюбия этим мальчишкой... - Остановись, - неожиданно сзади появился Акацуки, выбив меч из руки невесты. Он увидел это сумасшествие из-за окна и мгновенно прибежал, чтобы предотвратить такую жертву. – Безумная, что ты делаешь? - Что я делаю?! Я защищаю свою честь! Этот негодяй ранил меня, - Соен гордо взмахнула волосами. – Ранил чистокровную! Моя чистая кровь пролита, и по закону я могу его убить! - Законами распоряжаюсь здесь я, если ты не забыла, - холодно проговорил Каин. - Отлично. Тогда завтра же все узнает знать! О том, что он ранил меня. Если ты сейчас же не убьешь его. Давай! Это же легко! Точно так же, как мою любовь! – девушка забылась в приступе ярости. Она поднялась и величественно вскинула руку, из которой текла кровь: - Отомстить ему за все его грехи! Отомстить за кровь чистокровных! Пусть расплату несут все! Пусть будет честная ложь. Сердце Акацуки забилось в бешеном ритме. Он ощущал, как теряет почву из-под ног и упускает все, что было ему так дорого, спасая жизнь клейменного навек юноши. Который сейчас кашлял, лежа перед ним и глотал жадно таблетки, глядя на него своими светлыми глазами… И умоляя пощадить. Искушение было серьезно до отчаяния… Всего одна смерть, и все станет на круги своя. Будет как прежде. Соль слез останется в его венах, в которых течет незапятнанная кровь... И вечное сожаление... Невозможно. - Давай! – повторила Лука. – Или ты любишь его? Айдо, сраженный запахом крови чистокровной, ощущая дурноту и ужасающий обман, приподнялся с трудом на локтях и бросил Каину в лицо: - Ты не можешь… Этого сделать… Она – да, но не ты… - Ты говорил, что я могу убить тебя, - ответил Каин. «Не сейчас… Когда эта чистокровка видит нас.. Ты не можешь меня предать», - Айдо, роняя слезы, привстал и, обхватив острие меча, поднес к своему сердцу. - Можешь не стараться… Я сделаю это сам. Но прошу тебя, скажи мне напоследок правду… Ты любил меня? Акацуки усмехнулся, прикрывая глаза. - Я не твой Ромео, если ты пытаешься все еще увидеть здесь романтику. Ханабуса прикусил губу. - Правда? Тогда мне действительно нечего жалеть. Только если о том, что любил тебя, - Айдо закрыл глаза. - Нет! Нет, - Каин, охваченный неожиданным приступом паники, выхватил меч у него из рук и, тяжело дыша, закричал: - Я – здесь король! Я решаю вашу судьбу! И я знаю, как вас наказывать. Ханабуса слабо улыбнулся, глядя на растерянного и, словно напуганного своего решения Акацуки. Он все-таки любил его, но лгал, думая, что сможет… Сможет увидеть его смерть, сможет выбрать народ и долг, а не любовь. - Нет, не знаешь, - проговорил Айдо. – Никто не знает, как выбраться из этого треугольника. Только если выйти за пределы. - Ты предал меня, Акацуки, - проговорила Лука. Девушка дрожала, схватив себя за раненное запястье. Совладав с трудом с собой, она выпрямилась и заговорила, пытаясь унять дрожь в голосе: - Но ты предал не только меня, ты должен это понимать. Ты предал нашу пролитую кровь. И это должно покараться. - Король не может покарать себя, его можно поставить лишь шах и мат. Шах и мат, но не умом, а сердцем. Он сам победил себя, - снова произнес Ханабуса, с трудом поднимаясь на ноги, но снова падая. Он все еще трясся после пережитого приступа. Каин поднес руки ко лбу, часто и прерывисто дыша. - Лука, пожалуйста… Я никого не предавал, я правда, не знаю, что делать! Лука! – он бросился вслед за уходящей девушкой. За ней бежала дорожка алых капель чистой крови. – Ради нашей крови! Прошу тебя! - Крови? Ты вспомнил о ней, предатель? Запомни, ты смешал нашу кровь с грязью, - бросила ему через плечо Соен. – И если ты его не убьешь… Здесь нет, впрочем, иного выхода. Рано или поздно все узнают. - Я предлагаю карты, - вдруг выдал Каин. - Пусть он сыграет с тобой в карты на свою смерть. Лука остановилась и, медленно развернувшись, взглянула на Акацуки как на сумасшедшего и словно не веря в его слова. - Несчастный! Ты думаешь вернуть нашу честь азартной игрой? Или сохранить ему жизнь? Каин решительно сверкнул глазами, оттолкнув девушку от себя. - Тебя это не касается. Я - король. И я решаю, что делать. "Ты все еще пытаешься... Пытаешься сыграть в правду о том, что я еще могу жить. Я ошибка. Часть твоей ошибки".