"Тот ад, в котором будешь ты, — мой рай!"
Виктор Гюго "Собор Парижской Богоматери"
Клод Фролло вернулся на поляну к бревенчатой хижине, в которой оставил Эсмеральду, когда уже наступали сумерки. Диск багрового солнца опустился за верхушки высоких сосен. День постепенно угасал. Клод направился к хижине, достал из кармана заветный ключ и отомкнул тяжёлый замок. Он весь дрожал от нетерпения при мысли, что та, о ком он грезил долгими ночами, сгорая на медленном огне мучительной и безответной страсти, сейчас так близко от него, за этой дверью, он предвкушал острое и неведомое ему доселе наслаждение, которое, наконец, надеялся получить от неё. Ему казалось, что он заслужил, как никто другой, право обладать ею, заслужил ценою неимоверных душевных мук и терзаний, в которые то и дело погружалась его отравленная чудовищной страстью душа, заслужил ценою преступлений, совершённых им ради этой юной смуглянки. Его страшила мысль, что девушка каким-то чудом могла ускользнуть от него, вырваться на свободу. Что если он не найдёт её в этой бревенчатой хижине? Быть может, она нашла какую-нибудь лазейку, которую он упустил из виду, когда готовил эту лесную тюрьму для неё и сбежала. Быть может, она сейчас блуждает где-нибудь в густой чаще в надвигающихся сумерках и зоркие глаза диких животных следят за ней из мрака, чтобы напасть на неё и растерзать это нежное, вызывающее сладостный трепет, тело. Это маловероятно, но возможно. Священник торопливо отпер дверь дрожащей рукою и переступил за порог в темноту хижины. Ему пришлось немного постоять на месте, ожидая, пока глаза его привыкнут к тьме, окутавшей убежище, и разглядят расплывчатые очертания окружающих предметов. Затем он обежал молниеносным взглядом всё кругом, высматривая цыганку. И вздохнул с облегчением. Эсмеральда сидела на ложе, окутанная длинными, чёрными, волнистыми волосами, поджав под себя босые маленькие ступни и забившись в тёмный угол, неподвижная, немая и бессильная. В такой позе она провела довольно долгое время. Она устала бояться, устала ждать. Она услышала, как скрипя, открывается дубовая дверь, увидела священника, его горящий взор и не произнесла ни слова. Клод направился к деревянному столу, зажёг восковую свечу и тусклый огонёк осветил хижину. Он подошёл к девушке. - Не подходи ко мне, слышишь! Не подходи, мерзкое чудовище! - вскинув голову и глядя прямо на него, угрожающе произнесла она, - Ты не посмеешь!.. Я убью тебя, если ты прикоснёшься ко мне! - Убей!.. Убей, но прежде люби меня! Даже смерть от твоей руки будет для меня благословением! Терзай меня! Мучай меня! Но люби! - Клод, не обращая внимания на её ярость, опустился рядом с ней на шкуру медведя. Эсмеральда услышала его тяжёлое прерывистое дыхание и сделала попытку отодвинуться. Он схватил её за плечи и притянул к себе. Увидев вновь так близко это ненавистное лицо, вызывающее у неё ужас, цыганка вскрикнула, стремясь вырваться из его объятий. Прядь густых чёрных волос упала ей на лицо. Он осторожно отвёл прядь с её лица. Прикоснувшись к её шелковистым волосам, он почувствовал, что теряет контроль над собой. Посмотрел в её чёрные, расширенные от страха глаза, на её губы, такие желанные для него, и волна дикой страсти захлестнула его с головой. Он повалил девушку на постель и набросился на неё, словно дикий зверь, разорвав ворот её платья и покрывая страстными поцелуями её шею, плечи и обнажённую грудь... - Прочь! Прочь от меня, мерзкий священник, убийца! Я ненавижу тебя! Я никогда не буду принадлежать тебе! - закричала цыганка, отбиваясь от него, и взмахнула рукой, в которой был зажат большой гвоздь. Обезумевший от поцелуев священник, боковым зрением всё же успевший заметить её взмах, с молниеносной быстротой перехватил её руку, но остриё гвоздя всё же скользнуло по его предплечью, и удар пришёлся чуть выше груди. Из раны закапала кровь... Священник зарычал не столько от боли (рана оказалась неглубокой, благодаря его быстрой реакции; то была даже не рана - кровоточащая царапина), сколько от ярости. Лицо его исказилось. Он вырвал у цыганки злополучный гвоздь и отшвырнул его далеко в сторону. Несколько капель его крови попали на девушку. Эсмеральда вскрикнула от отвращения и отчаяния, и извернувшись под ним, попыталась отползти подальше. - Ведьма! Колдунья! Распутная девка! - в гневе закричал архидьякон. - Так вот как ты держишь своё обещание! - Не прикасайся ко мне! - с ненавистью сказала цыганка. - Убирайся прочь! Лучше бы мне умереть! Никогда больше не видеть дневного света, только бы не быть твоей! Знай, священник: когда-нибудь я убью тебя! Убью! Убью! Уходи! - Ну, нет! - сказал Клод. - Довольно я молил и на коленях упрашивал тебя! Ты была ко мне безжалостна! Буду безжалостен и я! Ты не захотела моей любви добровольно, я возьму тебя силой! Ты будешь моей! И сейчас же! Сию минуту! Не забывай, я давал тебе выбор! Ты этот выбор сделала. Ты согласилась принадлежать мне! Я люблю тебя и не отступлюсь! - О, что это за выбор! - с горечью произнесла цыганка. - Что это за любовь! Такая любовь хуже смерти! - Отчего ж ты не выбрала смерть?! Я дал тебе возможность спастись от гибели в расцвете молодости и красоты, - продолжал священник. - Пришло время расплатиться за избавление от виселицы. Не желаешь любить меня добровольно, цыганка, - тогда будешь платить мне за жизнь собственным телом... Я сохранил тебе жизнь! Жизнь!.. - И он, не теряя времени даром, вновь заключил её в объятия и повалил на ложе, закрывая её собой. Цыганка бешенно сопротивлялась ему, подобно дикой кошке. Она царапалась и кусалась, она била его, вкладывая в эти удары всю силу прекрасных рук своих, на какую была способна, она металась в его объятиях, пытаясь освободиться от его железных тисков, сжимающих её, сопротивлялась так, словно от этого зависела её жизнь. Она твердила ему: "Оставь меня! Оставь! Уйди прочь!" Но он был твёрд как скала. Он не слушал её. Он закрывал поцелуями её рот, заглушая слова. Страсть, которую он так долго сдерживал в себе, и которая, наконец, нашла выход, сделала его жестоким и глухим ко всем её мольбам. - О, мой Феб! Приди же! Спаси меня, Феб, любимый мой! - в какой-то момент в ужасе закричала она, уже ни на что не надеясь. Клод услышал её надрывный отчаянный призыв. Как только она произнесла имя его ненавистного соперника, он сразу же поднял голову, прекратив покрывать страстными поцелуями её прелестную грудь, и засмеялся своим безумным смехом прямо ей в лицо. - Феб, говоришь?! - произнёс он свистящим от раздиравшей его ревности шёпотом. - Любимый Феб?! Да знаешь ли ты, девушка, что он-то тебя совсем не любит... да и не любил никогда! О! Я знаю это лучше, чем кто-либо другой! Он просто хотел воспользоваться тобой для удовлетворения своей низменной похоти! Ты дьявольски красива, но по-настоящему ты никогда не была нужна ему, чаровница! Он слеп и глуп, этот грубый солдафон с наружностью принца! Он давно забыл о твоём существовании! - Ты лжёшь! - крикнула цыганка, продолжая вырываться из его объятий. - Я не верю тебе! - Это правда! - возразил Фролло. - Я не лгу! Не далее, как на прошлой неделе произошла его помолвка со знатной девушкой, моей прихожанкой - Флёр де Лис де Гонделорье, которая обладает весьма недурным приданым, и очень скоро состоится их свадьба! Мне, как архидьякону Собора Парижской Богоматери, это хорошо известно, я буду их венчать... Ты обладаешь ослепительной красотой, но ты - цыганка, уличная девка и к тому же у тебя за душой нет ни гроша... Мне это всё равно! Я отдал бы тебе весь мир, если б мог, если бы ты только приняла мою любовь, если бы ты захотела её принять!.. Я бы целовал следы твоих хорошеньких ножек, где бы ты ни прошла!.. Но меня ты не любишь, несчастная! Более того - ты меня ненавидишь! Твоя ненависть и то, что ты отвергла мою страсть, всё это сделало меня жестоким... Пожелай ты меня, прими мою любовь - и тебе никогда не пришлось бы плакать! Как бы я любил тебя, моя прелестная богиня, если бы ты только позволила мне это! А твой бесподобный Феб женится на деньгах! Он никогда не женится на тебе! Ты нужна была ему только лишь для того, для чего нужна уличная потаскуха! Я спас тебя от него, слышишь! Я спас тебе жизнь! Я отдал бы тебе всё! Всё, что я имею! Я люблю тебя всей душой, моя зингара, ты - мой рай и моё проклятье, но ты отвергаешь меня! А ему ты не нужна! Он даже не потрудился тебя искать! Я знаю это! Я следил за каждым его шагом... И я не лгу тебе!.. Напрасно ты зовёшь и надеешься на него! Этот последний безжалостный удар, который нанёс ей ревнивый священник, окончательно сразил девушку. Эсмеральда, которая сопротивлялась не на жизнь, а на смерть, почувствовала, что силы её иссякают. Она не хотела верить жестоким словам священника, и всё же его слова, подобно яду, проникли в самое её сердце! Она понимала, что на сей раз ждать откуда-нибудь помощи бессмысленно. Понимала, что Квазимодо далеко и не спасёт её больше от похотливых домогательств архидьякона. В конце концов, она перестала надеяться даже на Феба. Охваченная бесконечным ужасом, она, совсем ослабев, лежала, чувствуя на себе тяжесть тела Клода Фролло, бессильная против его бешеного напора. Она поняла, что на сей раз проиграла. Поняла, и слёзы заструились из её прекрасных чёрных глаз... Разорвав на ней остатки платья, священник приподнялся и окинул жадным взглядом лежащую под ним обнажённую девушку. Его глаза вбирали её всю без остатка... Впервые он видел её полностью обнажённой. Разве только в своих горячечных мечтах он видел её совсем без одежды... Впервые в своей жизни он вообще видел полностью обнажённую девушку, и при виде её он замер от восторга. Реальность превосходила его самые смелые мечты. Восхищённый страстный взор архидьякона скользил по гибкому смуглому телу цыганки. Его поражало изящество округлых форм распростёртой на ложе юной девушки. "Так вот чего я был лишён все эти годы!.. - промелькнула в его голове быстрая, как молния, мысль. - Вот чего я лишал себя, безумец!" Эсмеральда лежала под ним, совершенно ослабевшая, безучастная к его жадным ласкам, чувствуя как его ладонь по-хозяйски ложится на её упругую грудь, пальцы сжимают её, причиняя боль, затем его рука скользит по её телу вниз, касаясь обнажённой кожи... Вот она ощущает как с лихорадочной поспешностью он гладит её бёдра, живот, пальцы его бесстыдно исследуют и пробираются в самые потаённые уголки её тела... Девушка вся сжалась в предчувствии неизбежного, сопротивляться она уже не могла, силы её окончательно иссякли в этой неравной схватке исступлённой страсти и бесконечного отчаяния.