"Страдание всегда сопутствует наслаждению".
Виктор Гюго "Собор Парижской Богоматери"
Некоторое время спустя Клод Фролло, одевшись почти машинально и накинув на себя свой чёрный плащ, вышел из хижины, оставив Эсмеральду всё такой же неподвижной и распростёртой на ложе, покрытом медвежьей шкурой. Он был в сильнейшем смятении, его душу раздирали противоречивые чувства, когда архидьякон думал о том, что сделал он с девушкой этой ночью. Он присел на ствол поваленного замшелого дерева. Ветер шумел в верхушках сосен, обступивших поляну. Стояла пасмурная погода, вот-вот начнётся дождь, тяжёлые хмурые тучи собирались над головой Клода, отбрасывая свои расплывчатые продолговатые тени на землю, покрытую зелёной травой и цветами. Но он не обращал внимания на приближающееся ненастье - мрак, гораздо более густой и тёмный, чем сгущавшийся в эту минуту в природе, царил в его, не знавшей покоя даже сейчас, когда он достиг желаемого, отчаявшейся душе... Сидя на поваленном стволе, он обхватил свою голову руками и задумался... Наконец, свершилось!.. Свершилось то, чего он так долго ждал, о чём мечтал бесчисленными бессоными ночами, к чему стремился со всем пылом своего истомлённого страстью сердца! Эсмеральда принадлежала ему... Да, только ему одному принадлежала она! Ревнивый и подозрительный до умопомрачения, Клод теперь знал точно, убедился сам, наконец, что никто никогда до него не владел этой своенравной, строптивой девушкой. Он, католический священник, архидьякон Собора Парижской Богоматери, давший Богу обет целомудрия и нарушивший его ради цыганки, колдуньи, ради босоногой бродяжки, обладающей ослепительной красотой, которая ненавидела его всей душой, именно он стал у этой девушки первым! Было от чего сойти с ума! В глубине души, несмотря на уверения Гренгуара, её фиктивного мужа, который, видя, перед собой только духовное лицо, откровенно отвечал на пытливые расспросы архидьякона, касающиеся той стороны их "брака", о которой не принято говорить вслух (думая только, что тот заботится о бессмертии души поэта), Клод Фролло не вполне верил в целомудрие Эсмеральды, он сомневался в нём. Он сомневался даже тогда, когда Гренгуар рассказал ему о причине, по которой хранит целомудрие его жена, рассказал ему о медальоне. Он не знал женщин, не верил им, а цыганок вообще считал "отродьем сатаны", созданными для того, чтобы вводить в грех добрых христиан, считал колдуньями, не способными хранить своё целомудрие. И вот, овладев одной из них, причём наиболее красивой из всего цыганского племени, к огромному своему изумлению, он убедился в обратном. К тому же не следует забывать, что он в своё время стал свидетелем довольно откровенной сцены в лачуге старухи Фалурдель. Там Эсмеральда отнюдь не вела себя, как невинная голубка, принимая ласки Феба. А то, что она поначалу стыдилась и не хотела уступать настойчивости капитана, Клод приписал тогда обычному кокетству молодой девушки, завлекающей возлюбленного в свои сети, чтобы крепче привязать его к себе. Сам факт того, что она пришла в эту "обитель греха" на свидание с капитаном королевских стрелков, говорил не в пользу невинности Эсмеральды. Да, он торжествовал победу над ней, над её телом этой ночью! Но какой ценой далась ему эта победа?! Какой ценой получил он то высшее наслаждение, то непередаваемое словами блаженство, всю сладость которого он не знал и не мог даже предполагать до этой ночи?! Клод в отчаянии застонал, крепче обхватив свою голову руками и покачнувшись на сосновом стволе... Он хотел бы вырвать из своей памяти взгляд молодой девушки, каким она смотрела на него, этот её взгляд, полный мольбы и ужаса, а затем острой ненависти к нему и непередаваемой муки, когда он силой овладел ею... Но хуже всего было потом... потом, когда он выпустил её из своих объятий, когда она смотрела на него этим страшным, застывшим и неподвижным взором! Такими глазами, должно быть, смотрит обречённая жертва на своего палача... Клод долго сидел на стволе упавшего дерева, погружённый в свои невесёлые думы, не замечая времени, не замечая того, что поднялся очень сильный ветер, который с неистовой силой трепал полы его чёрного плаща. Потом вскочил и заметался по поляне, вздымая руки кверху, хотел молиться Богу... и не мог, чувствуя, что после этой страшной ночи, Господь навсегда отвернулся от него, как от оступившегося грешника. Он упал на колени и, пряча своё лицо в ладонях, приминая густую траву, остался стоять в такой позе, а с неба хлынул ливень. По лицу архидьякона лил дождь, мешаясь с его слезами... А он стоял, не осознавая ни своих слёз, ни капель дождя, текущих по лицу - такой ад был в душе его... Наконец, он опомнился, медленно поднялся с колен и весь мокрый, с мукой во взоре, вернулся в бревенчатую хижину, страшно беспокоясь о состоянии Эсмеральды, в каком он оставил её, и опасаясь, как бы она не наложила на себя руки в его отсутствие...