"Надежда была бы величайшей из сил человеческой души, если бы не существовало отчаяния."
Виктор Гюго
Наступило утро. Ночной ливень прошёл. Лишь редкие капли падали с ветвей деревьев. Эсмеральда сидела неподвижно, закутавшись в простыню, и смотрела на Клода покрасневшими от недавних слёз глазами. Клод встал рано и готовился в дорогу. Он уже вновь облачился в одежду священника и теперь спешно собирал на стол завтрак для себя и Эсмеральды. Закончив приготовления к завтраку, он позвал девушку к столу: - Эсмеральда, иди сюда, тебе надо поесть. После завтрака я оставлю тебя. Я уеду в Париж. Пробуду там несколько дней. Еды тебе хватит, запасов здесь достаточно на долгое время. Цыганка молча поднялась с постели, сбросив с себя простыню. Не обращая на Клода никакого внимания, даже не глядя в его сторону, она неторопливо натянула на себя платье, привела в порядок свои роскошные чёрные волосы и медленно подошла к столу, ступая по полу босыми ногами. Завтрак прошёл в полном молчании. - Я вернусь через три дня, если не возникнет непредвиденных обстоятельств, - сказал он, когда они позавтракали. - Мне всё равно, – равнодушно произнесла Эсмеральда, опуская под его пристальным взглядом свои глаза, окаймлённые длинными пушистыми ресницами. – Даже если совсем не вернёшься, - добавила она. Эти её слова причинили Клоду жестокую боль, чего, собственно, и добивалась безжалостная девушка. Если бы цыганка подняла на него глаза, она бы увидела, как омрачилось гневом и страданием его лицо, как невольно сжались пальцы его рук, вцепившись в край стола. Но она не смотрела на него и не видела выражения его глаз. Клод поднялся, быстро пересёк расстояние между ними, и не успела бедная девушка опомниться, как он крепко схватил её за запястье и притянул к себе. Эсмеральда вскрикнула от страха и боли. - Тебе всё равно, говоришь?! – в сильном волнении произнёс он. – Всё равно?.. Ты говоришь неправду, дерзкая девчонка! Этой ночью ты желала меня… да, желала! Ты открыла дверь хижины… Ты сама хотела этого не меньше, чем я… Ты прижималась ко мне, когда я целовал тебя, ты принимала мои ласки… Не отворачивайся от меня. Ты знаешь, что я говорю правду, что я не лгу… Если я пожелаю тебя прямо сейчас, здесь, на этом земляном полу, я возьму тебя, и никто, ты слышишь!.. никто не сможет помешать мне сделать это… Даже ты… Этого мало!.. Ты не только не сможешь остановить меня, но ты и сама будешь вновь желать меня... и это также верно, как то, что меня зовут Клод Фролло! Щёки Эсмеральды вспыхнули ярким румянцем. Она выдернула свою руку из его цепких пальцев… - Пусти же меня! – выкрикнула она. – Я тебя ненавижу! Ненавижу!.. Клод продолжал: - Ты – упряма и не замечаешь очевидного, но настанет такой день, Эсмеральда (о, как я жду его!), когда этот пустоголовый капитан де Шатопер уйдёт, наконец, из твоих мыслей и уйдёт навсегда… О, я с наслаждением буду венчать его на этой богатой и знатной дворяночке! Скоро я проведу тебя в Собор, и ты увидишь их венчание собственными глазами. Я хочу, чтобы ты сама увидела это. Тогда ты поймёшь, что я не обманываю тебя. Поймёшь… и перестанешь, наконец, упрямиться и надеяться на него. Пустые надежды... Ты – моя и ты будешь принадлежать только мне! С этими словами он впился в её губы горячим долгим поцелуем. Девушка задрожала и сделала попытку вырваться… Он целовал её некоторое время… но, наконец, овладел собой и с трудом выпустил из своих объятий, понимая, что надо спешить. Эсмеральда закрылась руками, пряча в ладонях разгорячённое лицо. - Ты - жесток... очень жесток. Уходи! – с отчаянием в голосе проговорила она. – Оставь же меня, наконец… О, как ты мучаешь меня! Как же я устала! Увидеть Феба, а потом умереть… больше я ничего не хочу… - Умирать не нужно. Нужно жить. И у нас с тобой впереди ещё целая жизнь. Тебе нужно смириться с этим. Иного выбора у тебя всё равно нет, как бы ты ни упрямилась. Для тебя лучше всего будет оставить эти бесполезные капризы, поверь мне... Я вернусь, Эсмеральда… - Клод направился к двери, открыл её. – Запирать тебя я не буду. Я надеюсь на твоё благоразумие, если ты, действительно, хочешь увидеть Феба де Шатопера, - он перешагнул порог, и тяжёлая дубовая дверь захлопнулась за ним. Эсмеральда так и осталась стоять на месте, глядя ему вслед, а потом медленно опустилась на колени и заплакала… Пока Клод Фролло совершает в лодке свой путь до Парижа, мы на некоторое время вернёмся к вретишнице и звонарю Собора Парижской Богоматери и расскажем нетерпеливому читателю о том, что произошло после того, как Квазимодо увидел в келье Гудулу. Как только горбун произнёс имя Эсмеральды, Гудула вскочила и вцепилась в звонаря, глядя на него полубезумным взглядом: - Ты знаешь, где она? – закричала она прямо ему в лицо. – Ты знаешь, где Эсмеральда? Ты слышишь меня?! Не молчи... Говори же!.. Где моя дочь?! Где она? Бедный звонарь был, к сожалению, глух, но взгляд Гудулы и жесты её были так красноречивы, к тому же, его несчастье - то есть глухота, - научило горбуна читать по губам собеседника, а имя "Эсмеральда" было для него священным: он с лёгкостью мог понять, когда его произносил кто-нибудь, поэтому он понял вретишницу... Потрясённый, он сперва невольно отшатнулся от неё, но потом несчастная, видя его изумление и растерянность, взяла себя в руки и с мольбой, как можно более ласково, обратилась к нему, чётко и раздельно проговаривая каждое своё слово, стараясь, чтобы до его сознания дошло всё, что она хотела бы ему сказать: - Квазимодо! Если ты знаешь хоть что-нибудь, прошу тебя, скажи, где Эсмеральда? Где цыганка? Не молчи, умоляю тебя! Если у тебя есть сердце человеческое, расскажи всё, что знаешь о ней. Сжалься! Я - её мать! Я не знаю ни где она, ни что с ней... Я считала её погибшей целых пятнадцать лет, долгих пятнадцать лет... Помоги мне, прошу тебя во имя милосердия и человеколюбия! Ведь даже у тебя есть душа! Я буду так признательна тебе, если ты мне скажешь, где она может быть сейчас. Скажи же, по крайней мере, где архидьякон, где твой хозяин?.. Он знает... я уверена в этом, он знает, где сейчас моя девочка... Он унёс её... - Я не знаю, где она сейчас, - медленно и глухо проговорил, наконец, звонарь. - Она жила здесь, в этой келье. Я спас её от казни, я бы не смог вынести её смерти. Она была подобна солнцу для меня! Собор был убежищем для неё. Я защищал её. Никому я бы не позволил тронуть даже волоска на её голове... Она была неприкосновенна. Но прошлой ночью, - тут звонарь не смог удержать тяжёлого вздоха, - она исчезла. Кто-то похитил её... - Она жила здесь?! - воскликнула Гудула. - В этой самой келье?! Она здесь спала? На этом вот тюфяке? Здесь ела? К этому вот глиняному кувшину, стоявшему в изголовье, прикасались её руки!.. О, благословенная келья! Ты дала приют моей дочери! О, Квазимодо! Как ты добр! Поистине, тебя мне послал Господь!.. Пусть благословит Он тебя за всё, что ты сделал для моей девочки! Где же она сейчас?.. Ты сказал, кто-то похитил её? О, я знаю!.. Знаю! Прошлой ночью я видела отца Клода, он отдал мне её, но лишь на краткую минуту... Если б я тогда знала, что это моя дочь!.. Он забрал её у меня и унёс... Куда? Куда он мог унести её? Может, ты мне скажешь, милый Квазимодо? Он спрятал моё сокровище, моё дорогое дитя... Я это понимаю, ведь ей грозит опасность! - в отчаянии проговорила она. - Что же сделала моя дочь? За что её хотели повесить? О! Это невыносимо!.. Но где же она может быть, как ты думаешь? - Гудула с надеждой посмотрела на горбуна. - Где же архидьякон? Ведь он всё знает... Догадавшись по её жестам, мимике лица и движению губ, о чём она говорит, Квазимодо опустил голову и ничего не сказал. Сердце несчастного звонаря готово было разорваться на части. Он испытал такую острую боль, с которой ничто на свете не могло бы сравниться. Он не стал рассказывать Гудуле о том, что ещё так недавно произошло в этой самой келье, которую она благословляла за приют, данный её дочери. Горячая преданность и благодарность, которые он испытывал по отношению к своему приёмному отцу, не могли так скоро исчезнуть из его сердца. Он испытал боль страшной догадки, но не стал ничего говорить взволнованной матери о священнике - то, что он знал и о чём уже догадывался. - Я не могу сказать, где мой господин... Я не знаю этого, - произнёс он. - Я знаю только то, что в Соборе его нет сейчас. Но он вернётся. Он часто отлучается. Но потом всегда возвращается. Надо ждать. Я помогу Эсмеральде... я помогу вам обеим. Я всё сделаю, что могу. Я жизни своей не пожалею, если это поможет ей. Если кто обидит её, он раскается в том!.. - единственный здоровый глаз Квазимодо сверкнул таким блеском, в голосе его прозвучала такая уверенность, что Гудула сразу же поверила ему. Бедная мать была готова уцепиться за любую, даже призрачную, надежду, лишь бы найти свою Агнессу. С этого самого дня Гудула и Квазимодо с нетерпением дожидались архидьякона, надеясь, что его возвращение поможет так или иначе разгадать все, что им было непонятно, прольёт, наконец, луч света во мрак неизвестности, окутывающий их души и терзающий неведением их сердца, любящие Эсмеральду, каждое на свой лад, но от того, не менее сильно. Квазимодо приносил еду Гудуле, исполнял её мелкие поручения, разговаривал с нею об Эсмеральде, рассказывая ей всё, что знал о ней, о том, как она добра, как милосердна была к нему, несчастному глухому звонарю, о том, как жила она в Соборе... Он рассказывал ей всё... Всё, что она хотела бы услышать. И несчастная Гудула упивалась этими рассказами, находя в них для себя утешение, ловя каждое слово Квазимодо. Лишь об одном не упоминал Квазимодо, рассказывая о девушке её матери. Не говорил он о Клоде Фролло, о его преступной страсти к черноволосой плясунье... Не рассказывал он ей о своих подозрениях и предчувствиях, укреплявшихся в нём всё более и более. Скрывал он от неё и страшную боль своего сердца... Это требовало определённого мужества от несчастного Квазимодо, но он ничем не выдавал в присутствии Гудулы своего волнения и отчаяния. Так проходили дни... … Клод Фролло, вернувшись в Собор потайным ходом, прямо прошёл в свою келью, расположенную в самом верху башни. Пробыв там некоторое время и переодевшись, он вновь открыл дверь и властным и нетерпеливым жестом подозвал к себе церковного служку. - Затворница Ролландовой башни Гудула всё ещё здесь и дожидается меня? – спросил он его. Получив утвердительный ответ, архидьякон направился в келью, служившую ранее приютом Эсмеральде. Он хотел как можно быстрее покончить со всеми незавершёнными делами, чтобы вновь вернуться к своей прекрасной пленнице. Он подошёл к келье, и, постучавшись в дверь, распахнул её.