"Бежим — я заставлю тебя бежать — мы уедем куда-нибудь, мы отыщем на земле место, где солнце ярче, деревья зеленее и небо синее..."
Виктор Гюго "Собор Парижской Богоматери"
Предместье Парижа. Поздний осенний вечер. Небо хмурится. Поднявшийся ветер, набирая силу, гонит наполненные дождевой влагой тучи. Вот-вот на землю хлынет холодный ливень. Местные деревенские жители, оставив свои дневные заботы и хлопоты, перенеся их на будущее, попрятались по домам, прикрыли ветхие окошки своих домишек плотными деревянными ставнями, и, поужинав, а после, благочестиво помолившись Богу, готовятся ко сну. На улице в эту пору, да ещё в такую непогоду, не увидишь ни одного доброго человека, если только не погонит его туда какая-нибудь неотложная нужда или же необходимость. Эсмеральда стояла возле окна, ещё не закрытого на ночь ставнями, и, задумавшись, смотрела на деревья, растущие недалеко от дома, в котором они поселились. Ветви деревьев качались от ветра. За домом уже начинался настоящий густой лес. А совсем рядом текла небольшая быстрая речка. Размышления её прервал негромкий, но настойчивый стук в дверь. Она очнулась, нахмурила свои красивые тёмные брови, встряхнула головой, убирая за спину падавшие ей на грудь заплетённые длинные чёрные косы, и неторопливо направилась к входной двери. С трудом отодвинув деревянный тяжёлый засов, она, не спрашивая имени посетителя и цели его визита в столь поздний час, открыла дверь и впустила в дом высокого человека в длинном чёрном плаще. То был Клод Фролло. Войдя в дом и снимая свой плащ, он с явной тревогой произнёс, обратившись к девушке: - Ты крайне неосторожна, Эсмеральда! Сколько раз я говорил тебе, чтобы ты не открывала дверь, не спросив перед тем, кто стучит! Ведь это может быть кто угодно, даже враг... Сюда могут явиться люди с недобрыми намерениями, они могут причинить вред тебе и твоей матери. Я же не всегда смогу оказаться в нужный момент рядом и защитить вас. Надо быть благоразумнее. Эсмеральда пожала плечами и ответила равнодушно: - Враги, если и явятся в этот дом, вряд ли станут стучать. Никто не приходит сюда ни днём, ни ночью, кроме тебя самого... За всё время, что мы с матушкой тут живём, я не видела вблизи дома ни одного постороннего человека. Никто не интересуется нами... Кроме того, разве ты сам не говорил, что это место безопасно? - Бережёного Бог бережёт, - ответил ей на это Клод. - Ты всё же должна быть более осторожной. Ты должна беречь себя, тем более в моё отсутствие... Час теперь поздний. Гудула уже спит? - Матушка лишь недавно уснула в своей комнате. Ей что-то нездоровится. Возможно, она подхватила простуду, гуляя по саду на сквозняке. - А как ты чувствуешь себя сегодня? - спросил Клод, подходя к ней ближе, обнимая её за плечи и притягивая к себе. - Как обычно, - Эсмеральда чуть отстранилась от него, слегка отворачивая лицо, когда он коснулся губами её щеки, и торопливо сказала, избегая смотреть ему в глаза: - Ужин на столе. Похлёбка ещё горячая. Нужно только нарезать хлеб... Я приготовлю... - она не договорила, остановившись на полуслове, почувствовав, что он смотрит на неё. Не выдержав его пристального взгляда, она быстро опустила свои большие тёмные глаза. - Нет, сейчас я не стану есть, - ответил он. - Я ужинал недавно... Я надеюсь, что сама ты ела, Эсмеральда? - Да, - неохотно отозвалась она. – Немного... У меня нет аппетита сегодня. - Как же так, Эсмеральда? Ты должна как следует есть. Ты ведь знаешь, что теперь тебе нужно принимать пищу за двоих... - Клод почувствовал, как девушка затрепетала от этих его слов. Рванулась из его рук. Метнулась к столу. Нерешительно сказала, глядя на него: - Я всё же налью похлёбку, пока она не остыла... - Не нужно ничего... - сказал он хрипло, вновь приближаясь к ней и опять заключая её в свои сильные объятия. - Я скучал по тебе. Ничего и никого мне не нужно сейчас, кроме тебя... Только ты одна мне нужна, только ты необходима. Ты и сама знаешь это... Нужно ли говорить тебе об этом? - он легко поднял её на руки и понёс по направлению к спальной комнате. Там он осторожно и бережно посадил её на широкую постель, убранную пологом, опустился перед нею на колени и принялся расплетать её тяжёлые волнистые косы... С губ Эсмеральды сорвался тихий, чуть слышный вздох... Она закрыла глаза. Распустив её чёрные длинные волосы, он уткнулся в них лицом, с наслаждением вдыхая тонкий аромат этих дивных волос с душистым запахом лесных и луговых трав... - Ты так прекрасна, Эсмеральда!.. - с восхищением шептал он. - Я люблю тебя! Ты - моя! Никому тебя не отдам! Никому! Никогда... - горячими губами он на ощупь нашёл её полуоткрытые уста. Голова его кружилась, близость её тела опьяняла. Он словно находился в каком-то дурмане. Будто во сне ощущал он её слабое, постепенно затихающее сопротивление... Желание никогда надолго не угасало в нём, он не мог до конца насытиться её телом. Каждый раз он будто открывал её для себя заново, и всякий раз, словно впервые, испытывал сумасшедший восторг обладания ею подобно пылкому юноше, хотя сам Клод был уже в зрелых летах. Он не знал пресыщения... И сам удивлялся этому безмерно. Иногда архидьякон думал, что не встреть он на своём жизненном пути эту необыкновенную девушку, такую желанную для него, пожалуй, он никогда так и не узнал бы, что и на этой грешной земле может существовать столь яркое и доводящее до головокружения наслаждение. Наслаждение, которое ему всё же дано было испытать, несмотря на его сан. И он был благодарен Эсмеральде за те, чрезвычайно приятные ощущения, которые доставляла ему близость с нею. Не меньшее блаженство испытывал он, когда видел, как поначалу холодная к нему, несколько отстранённая, ушедшая в себя, девушка постепенно разгоралась, невольно откликаясь на его смелые чувственные ласки; он видел сначала едва заметное, а потом всё более растущее желание в её чёрных глазах и выкладывался весь, стремясь удержать это её желание, сколь было возможно… Лаская её прекрасное тело, он доводил её до истомы, до крайнего упоения, сам терзаясь сладким тягучим томлением, так что, она, наконец, хотя бы на несколько кратких минут забывала вообще о том, кто она, кто он и где они находятся. В такие мгновения он не жалел ни о чём. Он был счастлив, и хотел, чтобы была счастлива она. Сливаясь с нею в единое целое, он каждый раз, словно умирал и возрождался заново. И если бы нашёлся такой человек, который спросил бы его, готов ли он оставить Эсмеральду и вернуться к прежней, размеренной, упорядоченной жизни, какую он вёл раньше – жизни с чистой совестью, без горечи и утрат, но и без Эсмеральды тоже, без любви, без страстей, он бы ответил такому человеку: «Ни за какие блага на свете!» Он вновь пожертвовал бы чем угодно, только бы оставаться с нею, лишь бы вновь и вновь с головою погружаться в этот бездонный омут роковой страсти, испытывая чарующий экстаз сам и даря его ей... А что же Эсмеральда? Смирилась ли она? Внешне казалось, что смирилась. Она послушно исполняла всё, что он велел ей, она с покорностью принимала его горячие ласки и страстные поцелуи, но в глубине души Клод знал, что смирение это не совсем настоящее, скорее, напускное. Он чувствовал, что гордая и дерзкая девушка с цыганской своею душой, с не утихающим в ней стремлением к свободе и независимости, ещё покажет себя. В любой момент следовало ожидать её бунта, и Клод никогда не мог полностью расслабиться в отношениях с нею, не мог позволить себе окончательно успокоиться и с полнейшей уверенностью сказать себе: «Наконец, она принадлежит мне вся: душою и телом». Это обстоятельство ещё более горячило его кровь. Интерес к Эсмеральде не угасал, подогреваемый с одной стороны некоторой её отчуждённостью по отношению к нему, а с другой - не утихающей ревностью, которую он продолжал испытывать. Как-то ранним утром, лёжа в постели, он осмелился спросить её, сам удивившись тому, как робко и неуверенно прозвучал в утренней тишине его голос: - Скажи мне, Эсмеральда, быть может, ты всё-таки могла бы полюбить меня?.. Может, ты уже любишь меня, хоть немного? Мы вместе уже столько времени! Неужели ты совсем ничего не чувствуешь ко мне душою? С замиранием сердца ожидал он ответа от неё. Эсмеральда с каким-то испугом посмотрела на него, затем отрицательно и слишком уж поспешно покачала головою. - Нет, нет! – почти беззвучно прошептала она одними губами. – Не люблю… - и поспешно отвернулась, избегая его страдальческого взгляда. - Что сделать мне ещё, чтобы ты полюбила меня? – с горьким отчаянием спросил он её. – Я всё сделаю, что скажешь… Только не проси меня оставить тебя, дать тебе свободу. Сделать этого я не могу. Это не в моих силах. - Тогда мне больше ничего не нужно от тебя, - сказала она. Помолчала немного и добавила: - Тебе принадлежит моё тело, ты владеешь мною столько раз, сколько пожелаешь, ты получил всё, что хотел, о чём просил меня ещё там, в темнице, умолял в келье и… возле виселицы… Что ж, мечты твои исполнились! Зачем тебе моя душа? Чего же тебе ещё? - Люби меня! – страстно воскликнул он. – Твоё тело божественно, оно прекрасно… Но… Мне мало твоего тела. Я так люблю тебя! Мне нужна твоя душа! Мне нужно, чтобы ты тоже любила меня! Почему же ты не можешь полюбить меня? Что во мне не так? - Не проси меня полюбить тебя… Это не в моих силах, - добавила она, повторив его же слова. - Значит, ты любишь Феба де Шатопера до сих пор? – с болью спросил он её. Она вновь помолчала, обдумывая его вопрос. Потом сказала, закутываясь в простыню и поднимаясь с постели: - Феб тут не при чём. Я просто тебя не люблю. Вот и всё, - и вышла из комнаты. Клод продолжал ревновать. Он не знал, что чувствовала Эсмеральда к Фебу теперь, после того, как увидела его венчание собственными глазами. Могла ли она простить Фебу его измену? Во всяком случае, быстро забыть о капитане, совсем выкинуть из головы и из сердца своего неверного возлюбленного девушке, по-видимому, было нелегко. Клод Фролло отлично это понимал, и хотя осознание этого угнетало его, но сделать он ничего не мог, как ни старался. Оставалось только ждать, когда чувство к Фебу у девушки пройдёт само, когда она, в конце концов, забудет его окончательно. И Клод терпеливо ждал. Главное, чтобы она была рядом с ним! Однажды после особо бурных ласк, утомивших и его, и её, когда они оба лежали в полнейшем изнеможении, а потом сон смежил их веки, после короткого забытья Клод проснулся среди ночи от того, что услышал рядом с собою безутешные сдавленные рыдания. Эсмеральда плакала, уткнувшись в подушку, и обнажённые её плечи вздрагивали. Клод лежал и отчего-то боялся пошевелиться, притворяясь спящим, ожидая пока горестные рыдания её утихнут. Наконец, всхлипывания прекратились. Она уснула, бессознательно прижавшись во сне к его плечу, а Клод лежал всё так же неподвижно, ощущая своей кожей прикосновение её горячего тела, оберегая её покой, терзаясь душою, и не сомкнул глаз до самого рассвета. Днём она вела себя как обычно и казалась спокойною. Клод не всегда имел возможность посещать их и проводить в их доме столько времени, сколько желал. Были дни, когда он совсем не приходил, занятый своими многочисленными обязанностями архидьякона Собора Парижской Богоматери. Эсмеральда большую часть своего досуга уделяла заботам и общению со своей матерью. Мать и дочь теперь со всей полнотою наслаждались обществом друг друга. Пользуясь ясной осенней погодой, когда не было дождя, часто гуляли они по большому, густому, ветвистому саду, в тени которого располагался дом, где они нашли пристанище. Они были счастливы, потому что были, наконец, вместе, и в такие мгновения забывали о своих горестях и неприятностях. После прогулки они возвращались из сада в дом, и, поужинав, садились ближе к огню, расположившись у весело потрескивающего очага. Эсмеральда, примостившись на скамеечке возле ног Гудулы, думала иногда, что та цена, которую она платит за счастье быть рядом с матерью и не разлучаться с нею, на самом деле не так уж высока. А Гудула испытывала блаженство, невыразимое никакими словами. Она беспрестанно обнимала и целовала дочь, называла её разными ласковыми словами, восхищалась её редкой красотою. Она стремилась оказать ей разные мелкие приятные услуги, во всём стараясь угодить девушке, то и дело просила Эсмеральду рассказывать о своей жизни в цыганском таборе, петь ей песенки, которые девушка выучила, выступая перед публикой, и, слушая её, она наслаждалась нежным чарующим голосом своей дочери. Оставаясь наедине, они обе по обоюдному молчаливому соглашению почти никогда не говорили между собою о Клоде Фролло. Казалось, это молчание о нём, эта недоговорённость вполне устраивали их. Девушка скрывала от матери свою тоску по Фебу. Эсмеральда видела, что мать её была, наконец, спокойна, по крайней мере, внешне, и она не хотела тревожить её. На какое-то время она сама успокаивалась рядом с нею, чувствуя в своей душе давно забытое умиротворение и ощущая себя маленькой девочкой под надёжной опекой, окутанная заботливой материнской любовью Пакетты Шантфлери. В глазах же Гудулы зачастую она так и оставалась той самой хорошенькой крошечной девочкой, с которой несчастную женщину разлучили много лет назад. И хотя та девочка уже выросла, превратившись в прекрасную молодую девушку, и в скором времени ей самой предстояло стать матерью, в своей дорогой Агнессе Гудула до сих пор видела любимое дитя. Так текли их дни, в этой деревенской глуши, спокойно и мирно, и никто и ничто не нарушало их уединения. Лишь Клод Фролло навещал их, используя для этого малейшую возможность. Он доставлял им всё необходимое, и они ни в чём не нуждались. Так было и в этот вечер, когда Клод появился вновь, и Эсмеральда открыла ему дверь. Нежно целуя и лаская девушку в ночном полумраке спальни, на этот раз он действовал с крайней осторожностью, стараясь, сколько возможно сдержать свою страсть. Его поведение объяснялось просто. Он с благоговением касался губами её достаточно уже заметного, немного округлившегося живота... Прикосновения губ и рук его были легки и аккуратны... Ласки, которыми он осыпал её тело, очень осторожны. Обладая ею этой ночью, он щадил её, насколько это было возможным... Он думал о ребёнке, которого она носила. А утром, когда она проснулась и, уже одетая, расчёсывала в спальне перед зеркалом свои роскошные кудри, Клод, только что поднявшись с постели, и, одеваясь сам, глядя на неё в зеркало и любуясь ею, вдруг сказал: - Эсмеральда, послушай, дорогая, вчера я нашёл для тебя очень хорошую, знающую в своём деле толк, повитуху. Нужно, чтобы она тебя осмотрела, обязательно нужно... Это надёжная повитуха. За деньги, которые я ей заплатил, она будет держать язык за зубами. Нам не стоит её опасаться. Я заплатил ей в пять раз больше, чем обычно берут за свои услуги её товарки. Двести парижских денье для неё – большая сумма. Я пообещал заплатить ей ещё столько же, если она будет держать рот на замке, при условии того, что остальные деньги она получит после твоего благополучного разрешения от бремени. Её умение может тебе понадобиться, когда придёт время... И я бы хотел, чтобы она сначала осмотрела тебя… Эсмеральда вздрогнула и, обернувшись, бросила на него быстрый высокомерный взгляд. Казалось, на миг она обожгла его своими тёмными очами. Тут же отвернулась вновь к зеркалу, приняла гордый, отстранённый вид и холодно произнесла с кажущимся безразличием: - Я не вижу в этом ровно никакой необходимости, - в голосе её при этом прозвучали чуть презрительные ноты. - Я давно хотел поговорить с тобою на эту тему. Сколько же можно делать вид, словно ничего не происходит? Ты ждёшь ребёнка, а когда я заговариваю об этом, делаешь вид, что тебя это не касается. Зачем ты ведёшь себя так, Эсмеральда? Твоё поведение достаточно легкомысленно и, по меньшей мере, это глупо. Ты ничего этим не добьёшься. Ребёнок уже есть в тебе. Ты же носишь его, по меньшей мере, добрых четыре месяца… - Я не желаю об этом говорить! – отрезала она. – Не желаю, и всё! - Тем не менее, говорить об этом нужно. Откладывать этот разговор больше не стоит. Скажи, Эсмеральда, имеет ли смысл закрывать глаза на то, что уже произошло? Это случилось, хочешь ты того или нет. Бог послал нам с тобою дитя. У тебя будет ребёнок… Надо думать о нём… Не отворачивайся от меня сейчас… Послушай, что я говорю. Будь же благоразумной. Примирись с этой мыслью, в конце-концов… Ты – беременна, и сама знаешь это… Эсмеральда горько и презрительно усмехнулась. Она вновь подумала о Фебе. - Даже если у меня будет ребёнок… - тихо сказала она, - что ж, пусть… Зачем же звать повитуху сейчас, когда время ещё не пришло? - Лишняя предосторожность не помешает, - сказал Клод. – Надо всё предусмотреть. Я вот что хотел тебе сказать… На следующей неделе, наконец, мне назначена аудиенция у короля. Я добился её. Правда, не без труда. Король болен и мало кого принимает в последнее время. Мне же он доверяет ровно настолько, насколько он вообще может доверять кому-либо, я имею честь пользоваться уважением в глазах его величества, и я собираюсь обратить все эти обстоятельства нам на пользу. Я буду просить Его Величество о тебе… Буду добиваться отмены приговора. Буду просить его о помиловании. Это трудно, очень трудно. И очень опасно! Но… кто не рискует, тот не выигрывает! Я буду с тобою откровенен, ибо речь идёт о твоей жизни. Я не знаю, удастся ли мне достичь того, чтобы король помиловал тебя и упразднил свой прежний приказ, согласно которому отдаёт тебя в руки палача… Но нужно быть ко всему готовыми… Возможно, в случае отказа государя, нам даже придётся тайно покинуть Францию. Я не знаю, как всё может обернуться, хотя обещаю сделать всё, что от меня зависит и даже больше того! Я о многом подумал. Но, с большой долей вероятности, я предусмотрел ещё не всё, потому что всё предусмотреть невозможно… Зато, если король всё же согласится выполнить мою просьбу, тебе не нужно будет больше опасаться за свою жизнь, не нужно страшиться никакого преследования со стороны властей. Шансов на благополучное завершение этого рискованного предприятия немного, но они есть. Я использую их все и постараюсь склонить удачу на нашу сторону. Что же касается повитухи… Её свидетельство о том, что ты беременна, поможет добиться, по крайней мере, отсрочки твоего приговора… Нам может понадобиться её помощь в этом случае. В то же время, она будет молчать, как рыба, я уверен в этом, до тех самых пор, пока я не прикажу ей открыть рот… В случае же неблагоприятного результата, если король не согласится выполнить мою просьбу, и если нам не удастся выехать за пределы государства, мы останемся здесь и будем скрываться до тех пор, пока о нас не забудут. Возможно, мы оставим Париж. Возможно, нет. В конце концов, можно спрятаться и не покидая столицы. Это большой густонаселённый город. Здесь, скрывшись под чужими именами, мы с тобою, Эсмеральда, будем, словно иголка в стоге сена – пойди ещё найди нас! Я всё брошу ради тебя! А когда придёт время малышу появиться на свет, та же самая повитуха поможет принять роды. Во всяком случае, тебе нужно познакомиться с нею. Сегодня, ближе к вечеру, я приведу её сюда… Эсмеральда! Послушай меня! Я надеюсь, ты позволишь ей осмотреть тебя? Ты ведь не будешь вести себя, словно неразумное дитя? - Делай, что хочешь, - произнесла она, закрывая лицо руками. – Я устала. Мне всё равно. Я не могу так больше… -