"И вот что необъяснимо: слепая страсть — самая упорная. Она особенно сильна, когда она безрассудна".
Виктор Гюго "Собор Парижской Богоматери"
Эсмеральда некоторое время, после всего вышеизложенного нами, чувствовала себя очень неважно. Беременность её протекала тяжело. Эмоциональный срыв, который случился с нею, когда она узнала столь неутешительные для себя самой вести о Фебе от Изидоры, и, главное, его непонятное равнодушие по отношению к ней, то, что капитан даже не поинтересовался ею, не спросил, где и как она живёт и жива ли она вообще, не требуется ли ей его помощь, в то время, как она сама наивно на это рассчитывала и готова была отдать за него тысячу жизней, этот эмоциональный срыв подействовал на её душевное состояние самым неблагоприятным образом. Весь следующий день она лежала в постели, не вставая, глядя в никуда застывшим взглядом, отказываясь от пищи. Невыплаканные слёзы жгли её глаза, но никак не могли пролиться. Она вновь и вновь вспоминала рассказ Изидоры о том, как Феб де Шатопер бросил её ладанку на камни мостовой, словно это было что-то гадкое, отвратительное, к чему невозможно было прикоснуться, не совершив грех и не погубив тем самым свою душу. Сердце её было полно отчаяния. А ребёнок в её чреве беспокойно двигался, беспрестанно напоминая о себе. Кто знает, к чему бы это, в конце-концов, привело, и неизвестно, не потеряла ли бы она ребёнка, находясь в таком душевном смятении, если бы не прекрасный уход за нею со стороны Изидоры и Гудулы. Изидора строго-настрого запретила ей вставать с ложа, поила её отварами из укрепляющих лесных и луговых трав. А Гудула, действуя, преимущественно, лаской и уговорами, с беспокойством умоляла дочь во всём слушаться повитуху. Эсмеральда, находясь в состоянии некоторого ступора и безразличия к собственной горькой судьбе, и желая только угодить своей матери, покорно исполняла все указания обеих женщин и недели через две, ослабевшая, но вполне окрепшая, встала с постели и тихонько передвигалась по дому. Угроза потери ребёнка, которого она носила, миновала. Клод Фролло до сей поры не возвращался и не подавал о себе никаких вестей. К добру или к худу это было? Девушка не знала. Она продолжала жить так, словно плыла по течению. Всё происходящее с нею казалось ей каким-то нереальным сном. Никто не беспокоил её и, пожалуй, это было к лучшему для её истерзанной души. Тот факт, что рядом с нею не было Клода в это тяжёлое для неё время, скорее, был для неё благоприятным даром судьбы - ей было бы нелегко сейчас, вздумай он каким-то образом предъявить на неё свои права. Одинокими своими ночами, лёжа в постели без сна до самой утренней зари и, засыпая лишь перед самым рассветом, она думала о Фебе и всё не могла взять в толк, почему же он так поступил с нею. Она и сейчас ловила себя, порою, на мысли, что продолжала искать оправдание его поступкам. Слишком больно было осознавать ей правду. Слишком горькой для неё была эта правда. Она думала, что поведение Феба объяснялось, прежде всего, тем, что он не верил ей, возможно, думал, что это она нанесла тот злополучный удар кинжалом! Этим самым ещё можно было бы объяснить его равнодушие к ней, его такое непонятное для самой девушки нежелание встречаться с нею. Если бы она сама могла рассказать ему правду! Если бы могла видеть его! Она побежала бы к нему навстречу! Она упала бы перед ним на колени, чистосердечно призналась бы во всём, рассказала бы всё! О, тогда она сумела бы найти подходящие слова! И тогда Феб поверил бы ей! Он бы не смог тогда ей не поверить, убеждала Эсмеральда саму себя. После её рассказа он непременно простил бы её! Но как встретиться с ним? Она не знала. Если бы ей представилась такая возможность, она, пожалуй, не упустила бы её, но как этого достичь? Она понимала, что он женат, и между ними теперь сотни препятствий. Кроме того, она вынуждена скрываться... Она беременна от другого и ребёнок этот служил ещё одним препятствием для осуществления её замысла. Как же трудно будет доказать ему, что она не виновата, когда он увидит её выпирающий живот. Но даже эта мысль, заставлявшая полыхать румянцем её щёки и сгорать от стыда, не могла остановить её. Невольно она подумала об отце этого ребёнка и вся затрепетала. Что сделает Клод Фролло, если только узнает о том, что она задумала! Хорошо бы сделать это, пока он отсутствует. Но она ещё слишком слаба для этого. Изидора, пожалуй, не согласится устроить ей встречу с Фебом. Повитуха смотрит на неё с жалостью и состраданием, но вряд ли пойдёт на этот шаг. И не потому что боится Клода. Она ведь передала ладанку капитану. Она не согласится, потому что, кажется, твёрдо считает: Эсмеральда должна забыть Феба де Шатопера. Эта её мысль относительно повитухи нашла полное подтверждение недели две спустя, когда Изидора вошла в спальню и присела возле девушки, когда та лежала в постели, и, гладя её по роскошным, длинным, чёрным волосам, с материнской заботливостью произнесла: - Послушайте меня, Агнесса... Не нужно так убиваться, дитя моё! Нужно смириться. Ваши слёзы и страдания принесут вам и вашему малютке только вред. Будьте благоразумны. Есть женщины, находящиеся в гораздо худшем положении, нежели вы... Рядом с вами ваша матушка. У вас есть покровитель, который, быть может, совершил насилие над вами, это правда, и я его не оправдываю, но он заботится о вас и о будущем вашем совместном ребёнке, стремясь загладить свою вину. Он исполняет любую вашу прихоть. Разве он бьёт вас? Терзает? Мучает? Оскорбляет ли он вас словами изо дня в день? Вы плачете о том, что вас насильно лишили свободы... Вы живы, а это главное! Вы забудете своего капитана, поверьте моему жизненному опыту. Жизнь ваша ещё не окончена. Кто знает, как распорядится ею Всевышний! Оставьте все мысли о нём. Оставьте! Именно эти несбыточные мечты и делают вас несчастной, дитя моё... В вашем нынешнем положении лучше всего смириться. Господь любит смиренных, кротких, и Он пошлёт вам счастье, пошлёт вам любовь, увидев ваше смирение, увидев, что вы с достоинством переносите жизненные испытания, которыми Ему угодно проверить вас на прочность! Слушая подобные речи повитухи, Эсмеральда, наконец, заплакала. Изидора тихо вышла из комнаты, оставив девушку. Выплакавшись, Эсмеральда почувствовала некоторое облегчение и, в конце-концов, уснула, устав от душевных терзаний и решив про себя: "Будь, что будет!" Спящая, она была воистину прекрасна. Во сне её лицо приняло спокойное выражение. И от всего её облика исходило такое обаяние невинности, юности и красоты, что было бы трудно, увидев её, поверить, через что ей пришлось пройти на самом деле. Такою её и увидел Клод Фролло, когда, вернувшись, переступил порог дома, и встреченный Гудулой, справившись у неё о самочувствии Эсмеральды, и узнав, что она только что уснула, тихонько ступая, неслышными шагами прошёл в спальню и остановился рядом с ложем, глядя на девушку. Лицо его выражало смесь восхищения, любви, восторга от того, что он после долгого отсутствия вновь видит её и в то же время неизбывной грусти и скорби... Он сел возле неё на край ложа и осторожно взял её за руку. Эсмеральда всё также спокойно спала, не просыпаясь и не ощущая его присутствия возле себя. Что же случилось с Клодом Фролло, когда он побывал на аудиенции у короля Людовика Одиннадцатого, и где он был всё это время, что делал и чем был занят? Читатель всё это непременно увидит и узнает, если потрудится прочесть следующую главу.