***
Гошка бежал по лестнице, забывая о том, как упрашивал Андрей Петрович передумать на счёт репетиторства, но омега уже думал о том, чтобы дома всё было нормально. Открыв плечом дверь, Гоша услышал громкий ор телевизора, футбол. Суруханов покашлял, надо так. Надо, чтобы хозяин знал, что Гошка вернулся, принёс сигареты и пиво. Хлеб. За который он будет расплачиваться. — Блядь! Чё так долго?! Курить дай, где пиво? — орал из своей комнаты альфа. Суруханов воспрял духом, про хлеб никто и не вспомнил. Пронесло. Гошка взял тяжёлый пакет и понёс дядьке пиво, захватив блок ненавистных ему сигарет. Поставил на стол, где рядом лежали ноги альфы в потных носках. Сам Гошка был чистоплотный, просто условия не всегда позволяли содержать старые вещи в чистоте и опрятности, как например, сегодня, вспомнил Суруханов своих альф... Внезапно его лицо прижали к паху альфы, волосы зажаты в кулак. — Что ж ты, крысёныш, хлеба не купил?! Думал, я жрать буду твою поганую еду без хлеба? А?! А?! Приготавливай ротик, сосун. — Я, мне укол надо сделать брату, отпусти меня, — Гоша прохрипел в грязные штаны дешёвого спортивного костюма, пропахшего свежей рыбой, чувствуя, как наливается член дядьки похотью. Гошу затрясло. — Сейчас ты идёшь и делаешь своему трупу укол, а потом мне будешь делать гигиенические процедуры своим шаловливым языком, понял? Если не придёшь через пятнадцать минут, будешь лизать мои яйца перед глазами своего любимого братца! Пшёоол! — Гошу оттолкнули и он ударился об книжную полку, на которой уже давно не было никакой литературы, только один хлам. В голове зашумело, по виску потекла тёплая жидкость, она же осталась на ладонях Суруханова. "Спокойно, спокойно, его час близок, а моя жизнь будет длинной и счастливой. Наверное". Лица близнецов двоились, всё никак не хотели уходить из сознания омеги. В комнате братьев была темнота, это дядька выключил свет. Глупо было звать брата по имени, он не ответит, но всё равно Гоша тихо сказал: — Это я, Андрюха. Послышался в темноте облегчённый выдох. Гоша включил в каморке свет. На полу валялся самодельный стол, газета там же, деревянная палочка для поворота страниц в газете была воткнута в отросшие волосы Андрюхи. Гоша молча вытащил палку, поправил одеяло на брате, улыбнулся ему. Всё хорошо, всё хорошо. Всё. Хорошо. Гоша опомнился и сбегал в коридор за пакетиком с лекарствами. Потом, помыв руки, набрал лекарство в шприц и поставил брату укол. Он не знал, что это, но, по словам врача, надо прогонять кровь по сосудам. Надо, так надо. Потом второй с витаминами. Памперс был чист, намочен правда немного, но Гоша решил поменять на ночь. Брат брату дал стакан воды с трубочкой и ушёл к дядьке, поднимать стол и газету времени не было. Андрюша отвернулся к стенке, зная, чем сейчас будет заниматься его младший брат. — Я пришёл, — прострелила сломанная рука Гоши тупой болью. — Ну так чего стоим... Ааа! Суки! Бить надо было, бить ему в морду, морду! — альфа жил на стадионе, — чего стоишь, давай, лечи меня, Жорик, — дядька стянул свои спортивные штаны и перед взором Гошки возник серый, сморщенный отросток, который и членом альфы не назовёшь, с небольшой шишкой на конце, утопший в жировых складках. "Уродливый, уродливый". Гошу затрясло, мелкая дрожь прошлась от затылка до поясницы. — Сосииии, сосиии, — голову Гошу прижали к воняющему мочой паху, омега уже не мог дышать, но заупрямился под властной рукой, дядька знает, что это значит. За отросшие светлые волосы больно дёрнули назад. — Как всегда, да? Один маленький поцелуйчик, сучка? Надеюсь, ты не у кого в рот больше не берёшь? — брылы прижались к обветренным, но изящным губам омеги, просовывая пьяный болтающийся язык, лобзая невинность омеги в поцелуе. Всего один поцелуй и в Суруханове просыпалась до не давнего времени неведомая сила, которая отнимала у пьяного урода мировые часы жизни… Омега раскрыл широко глаза, всматриваясь в возникший над дядькой, как по волшебству, электронный счётчик времени. Он горел алым огнём, считывая часы и дни в пропасть, во мглу. Перед испуганным лицом омеги ещё маячило беззубое пьяное лицо небритого дядьки, но вот оно изменилось и альфа, забывшись, стал надрачивать себе сам, не понимая, что он делает это под гипнозом Суруханова. Время бешено бежало ВПЕРЁД. Тик-так, тик-так, тик-так, в конце альфу ждала сама смерть…"Несопротивляющийся"
17 января 2016 г. в 17:24
Старый пятиэтажный дом близ рыбного завода, обшарпанный подъезд, такая же деревянная дверь, раздолбанный замок, толку менять механизм, мудило, по имени дядя Толя, постоянно пьяный терял ключи и выбивал тонкую дверь с петель, а вставлять замки часто Суруханов себе позволить не мог. Навалившись плечом, повернув ключ, перегородка, называемая дверью, всё же открылась. Гоша, зная, что дядьки дома ещё нет, громко крикнул забегая: — Андрюха, это я!
Забросив рюкзак в комнату, пролетел на кухню, быстро вымыл большую грушу и, поставив на плиту воду в кастрюле, поспешил к брату. За своё проживание… существование в этой квартире, он должен был готовить еду. Из чего? Пьянь не интересовало. Это единственное условие, которое должно было быть исполненным ежедневно, а иначе все скромные пожитки братьев могли оказаться на лестничной площадке. Бывало и такое.
— Андрюха! Я тебе грушу купил! Сейчас, сейчас я порежу и покормлю тебя, ты ведь хочешь, и не злись на меня. Пожалуйста, — дальше Гоша действовал тоже поспешно, тонко очищал грушу, брат не любил кожурки, он помнил, молча и умело резал на тонкие длинные дольки и всей своей кожей впитывал молчание Андрюши. — Пожалуйста.
Парализованный брат Гоши был старше его почти на десять лет. Муж Андрюши, узнав, что омега попал в аварию на работе, перед смертью родителей, отказался помогать, вычеркнув «любимого» из списка здоровых течных омег. Калека был не нужен никому. Детей у них не было, так и оказался Андрюша на попечении своего младшего брата. Голова больного была повёрнута к стенке. Подушка не была мокрой, старший брат давно выплакал все свои слёзы, осталась только немая пустота.
— Пожалуйста. Я… Мне дали денег за покраску и ещё немного зарплаты, я теперь буду подрабатывать в школе. Эти деньги я заработал, в школе этим не занимался. Честно, — Гоша говорил быстро, тик-так, и уже держал ломтик сочной груши около лица брата. Андрей повернулся. Глаза омеги ничего не выражали. В медленно открывшийся рот просунулась частичка фрукта, и крохотные капельки слёз всё-таки потекли из глаз больного омеги. Андрей пережёвывал пищу, голод заставил есть.
— А я сейчас накормлю тебя вкусным обедом, правда уже четыре часа, какой обед, но ничего, меня в школе задержали, нууу, показывали, что я должен буду делать, пока не найдут специалиста на склад, показывали то и сё, ты жуй, жуй, а потом я тебя помою, вкусно ведь? — Гоша поспешно кормил Андрея, бросая на часы обеспокоенный взгляд. Когда груша полностью исчезла из рук студента, омега убежал в ванную за тазиком с горячей водой и полотенцем. Потом на кухню — лапшу в кипяток, лук и морковь на сковородку, плюс подсолнечное масло, и на сильный огонь. Поворот на сто восемьдесят градусов и к себе в комнату. Памперс. Мусорка в туалете. Тазик и горячая вода. Худое тело брата, от его сексапильного вида не сталось и следа. Кожа была нежной, чистой, гладкой после помывки, Гоша ухаживал за братом, постоянно меняя памперсы, смазывая интимные места тем, чем советовал врач. Не было никаких пролежней, как мог, но Георгий всегда делал массаж всего тела брата, переворачивал с боку на бок, давая полежать и на животе. Иногда Андрюха рычал, что мелкий ему покоя не даёт, но так говорил врач и Гоша следовал медицинским указаниям ежедневно.
Старое, но тёплое одеяло до подбородка перед прогулкой на «улице» — проветривание комнаты на десять минут. Интересно, ждёт ли ещё отец Тома и Тима? Тик-так, тик-так, тик-так. Время бежало неумолимо.
Давно уже между делом Гошка накидал куриное филе в сковородку к морковке, по квартире разнёсся пряный запах гуляша. Лапша забила все дырки дуршлага, промывалась сама, а хлеб Гоша забыл. На мгновенье омега схватился за голову, но часы показывали пять вечера. Времени больше нет. Придётся так всё оставить и побыстрее накормить брата.
Кровать у Андрюши была узкой, сесть было негде, но Гошка примостился, как и всегда на краешке, поднял подушку брату и, дуя, стал осторожно кормить единственного ему дорогого человека в этой жизни. Андрюша плохо жевал, просто быстрее не мог, это ерунда, два месяца назад было хуже. Было вкусно, Гоша видел, как горели глаза брата от еды. Гоша глотал слёзы, они бурным потоком текли внутри его души, но виду старшему брату, что он его жалел, младший Суруханов никогда не показывал. Оптимистический настрой: у нас не так и всё плохо, будет ещё лучше. Осталось потерпеть ещё чуть-чуть и скоро он увезёт брата в свой большой дом, пусть и пустой, необжитый, неуютный, но свой собственный, где никому Гоша ничего не должен будет. Он вытерпит. Слёзы текли, а глаза смеялись для Андрюши. Слёзы душили, а обворожительная улыбка не исчезала с лица студента, если бы кто-нибудь сейчас видел милосердное лицо кормящего, то умер бы от умиления. Прямой нос. Большие глаза цвета моря в тонких длинных ресницах, в очах можно было потеряться, забыться, как в пучине бездонного океана. Высокие скулы и острый подбородок, даже бледность Суруханова не мешала любоваться божественным светом на лице омеги. Это бывало очень редко, только брату Гоша мог показывать самого себя, счастливого в эти минуты человека. Тик-так.
— Прости, что без хлеба, я забыл, — Гоша вздохнул. Андрюша перестал жевать. — Это ничего, я сейчас сбегаю, сбегаю, я успею, и даже если он придёт, то я успею, ты ешь, ешь, — Гоша успокаивал сам себя. — Таблетки ещё.
Андрей хоть и лежал недвижимый, но физиологические процессы у него проходили также, как и у Суруханова. Гоша привык справляться с ещё не постоянными течками, они то были, то нет, возможно от того, что все силы уходили просто на жизнь, а вот старший ещё полгода назад был молодым и здоровым омегой в расцвете сил, так что Андрюше приходилось хуже. Гоша, также по рецепту врача, давал брату таблетки, заглушающие потребность в альфе. Каждый понимал, чем чреват приём подавляющих препаратов, не иметь потом детей, но дядя был альфой и сукиным сыном одновременно, и если бы не эти поглотители омежьего течного запаха, плакали бы Сурухановы вместе. Дядька не брезговал приводить в квартиру пьяных текучих шлюх, и трахать все ночи напролёт. Это было тогда, когда Андрюша тёк обильно, всё-таки альфа что-то чувствовал, не всегда спасали таблетки, вот тогда Гошке чаще всего и доставалась. Раздражённый хозяин квартиры лупил малого, гоняя в разные места, но чаще всего за пивом в магазин.
Стакан воды с трубочкой и таблетки проглочены. Настроение Андрюши улучшилось. Гоша поправил подушку, усадил брата повыше, поставил особый читательский столик, который соорудил для брата из коробки. Положив новую газету на наклонную подставку, всунул деревянную палочку в зубы брату и бросив, что сейчас убежит ненадолго за хлебом, Гоша оставил Андрюху читать свежие новости. Единственное, чем был доволен в своём положении сам Андрей, то, что Гоша никогда не забывал ему носить свежие газеты, омега должен был быть всегда в курсе происходящего. Значит, он на что-то надеется, закрывал Гоша дверь плотно в свою комнату, как и я. Продвижение в болезни есть, сдвиг в лучшую сторону. Он стал лучше есть, он стал больше читать, он будет жить.. Ради меня, думал Суруханов и обувался в прихожей…
Дверной замок щёлкнул, Гоша ещё пять секунд назад замер, услышав отвратительный рыбный запах.
— Сопляк! Чё мешаешься в проходе! — дверью прижало Гошку к стенке, но он успел руками задержать удар. — Жрать приготовил?!
— Да. Гуляш, вермишель. Компот…
— К чёрту компот! Пива купил?! — спортивный костюм альфы был уже давно мал дядьке, толстое брюхо выкатывалось наружу, обнажая полосатые застиранные трусы. Дядька сбрасывал стоптанные ботинки. Вся сущность этого альфы была в том, чтобы пожрать, выпить, конечно, и потрахаться. Работа это между делом. Между делом ничего не делать. Пьяный грузчик с рыбного завода заливал за воротник постоянно, цели в жизни отсутствовали.
— Я бы купил, ты же знаешь, но у меня денег нет, всё потратил на лекарства брата, — говорить, что у Суруханова есть немного денег Гоша, конечно же, не будет, на пиво и сигареты денежные средства дядька давал сам, а больше ни на что. Поэтому на алкоголь Суруханов набирался смелости и просил.
— Нааа, крысёныш! Быстро, сука, сбегал я сказал, а то своим трупом покатитесь по лестнице вниз и быстро! Пшёооол! — жаркая потная рука сдавила голову Суруханова и выперла из квартиры, следом полетел второй кроссовок. Зима была, а обуви нет. Ничего, ещё чуть-чуть, время тик-так, тик-так. На висках остались пятна от сильных рук нетрезвого уже дядьки, но надо было бежать вниз, его ждал Андрей Петрович, который как раз и поможет омеге всё быстренько купить. Ах, да, брюки, будь они не ладны. Но они нужны, что делать, придётся сказать, что такой марки сигарет в нашем магазине не было и Гоша бегал в соседний. И пиво там купил, а очередь большая была, и если всё нормально, ложь прокатит, то не придётся опускаться на колени. Омега вздрогнул от унизительных воспоминаний. Гоша был омерзителен сам себе, но это было единственным орудием отмщения дядьке — алкашу за их существование.
Гоша запрыгнул в чёрный джип, да и не джип, а в самый настоящий самолёт. Андрей Петрович снял очки, бросил книжку в бардачок.
— Простите, что долго.
— Нет, ничего, я хоть книжку дочитал, полгода не знал, чем дело кончилось. Ну что, в магазинчик? — Андрей Петрович пристегнул ремень и омеге посоветовал, что Гоша и сделал.
— А вы быстро ездить умеете? — в ситуациях, от которых зависит будущее Сурухановых, у Гошки просыпалась смелость, ненадолго, правда, но Андрей Петрович и правда показался омеге хорошим человеком, поэтому он решил использовать шанс, не часто судьба даёт его омеге.
— Обижаешь, — усмехнулся Люберский старший.
— Тогда можно мне в аптеку, в магазин, а потом брюки, только быстро, дома надо быть, а то дядя ругаться будет, — пробежался по речи омега.
— Строгий он у тебя, это правильно, — джип послушно съехал со стоянки и помчался к магазину Андрея Петровича, альфа пояснил, что там есть рядом аптека и продуктовый ларёк.
Гоша засунул руки между коленками, моля бога, чтобы выпивший дядька не зашёл к ним в комнату и не забрызгал своей слюной лицо Андрюхи, гневно скалясь — где хлеб, и почему Гошка опять нихрена не купил.
— Можно побыстрее? — омега не знал, где у этого альфы магазин одежды, а время тик-так, тик-так.
В аптеке Суруханов быстренько купил всё что надо было. Новый массажный крем, Гоша радовался, как будто он сам себе будет делать массаж, гигиенические принадлежности, памперсы, дорогие, зараза, но ничего, ничего, осталось совсем чуть-чуть, чуть-чуть и мы будем свободными, смотрел Гоша с тоской в затемнённое окно машины. Правда, в продуктовом магазине пришлось замешкаться, прося местного алкаша купить пиво, Суруханову всё равно бы не продали. Гошка подбросил мелочь пропойце и стал ждать своего пакета с пивом, которое вскоре без проблем очутился у него.
Несколько минут и Андрей Петрович припарковался около небольшого магазинчика с зеркальными витринами. Заходя в помещение, альфа выпрямил спину, вспоминая, что это магазин его умершего мужа. Омега был фотомоделью, часто напоминая Андрюше держать осанку, как и полагается новому директору строительной компании. Здесь всегда сердце мужчины посещала печаль и боль по омеге, а ведь альфе в этом году исполнилось всего сорок лет. Андрей Петрович сильно любил своего истинного, он так долго его добивался, а ещё много чего было до того, когда они стали вместе жить. Временами, когда директор позволял себе выпить немного на каком-нибудь фуршете, то давал слабинку своему альфовскому телу позаниматься любовью с сладким взрослым омегой, понимающим, что этот только секс и всё, никаких обязательств. После одной встречи Андрей Петрович мудро обрывал все связи, и только покинувшие кровать директора любовники охали и ахали, так как альфа был в постели очень горяч. Но. Память по своему любимому не отпускала Андрея Петровича. Да и сейчас, когда их сыновья, наконец, поступили учиться, встреч стало меньше. Дом, работа, работа, дом, вся жизнь крутилась возле этого. А теперь ещё и это. Суруханов.
— Милочки и миленькие, — так Андрей Петрович называл своих беток - продавцов и конечно же омег, — экземплярчику молодому брючки, ещё костюмчик, и рубашку…
— Красную, — прошептал Гоша в никуда.
— Красную? — переспросил Андрей Петрович. Своих детей он предпочитал одевать в белоснежные рубашки одной фирмы, в школу и красную?
Гоша удивился сам себе, что проговорился вслух, но сегодня в танце бетки советовали купить для будущего номера красную шёлковую рубашку.
Попрошайка.
— Шёлковую, — умоляюще попросил Гоша Андрея Петровича. Попрошайка, попрошайка, попрошайка, противно шептал внутренний голос, но мечта станцевать на сцене хоть раз в своей жизни затеплилась, зашаяла, задымилась и вспыхнула. — Пожалуйста.
— Так, милочки и миленькие, омеженька мой просит костюмчик чёрненький, в красную редкую полоску, рубашку шёлковую, только не красную, под рубинчик, под рубинчик, а бабочку на тон ниже, быстренько, мы торопимся, так ведь Гошенька?
Омега молча кивнул, не смел ответить, застрял в прострации Гошенька. Это не его так зовут, нет, это не его имя. Но когда продавцы стали просить снять свою одежду, он опомнился и сказал что сам, синяки были свежи, ни к чему лишние глаза.
Суруханова принарядили, и Андрей Петрович сфоткал на телефон молодого, стройного, довольно высокого для омег роста Гошу.
Гоша повертелся у зеркала, рассматривая себя, облизывая обветрившиеся красные губы, на время залюбовался особой в модном костюме, но лицо в зеркале походило на брата, и вспомнив, что надолго Андрюху оставлять одного нельзя, Суруханов спросил, можно ли снимать всё то, что сейчас на нём одето. Ему разрешили.
Андрей Петрович вспомнил, что омега спешит, и, вручая пакет Суруханову, ещё раз отметил про себя, что из него тоже вышла бы фотомодель. «Костлявый, как мой муж, но грациозность есть, когда прямо держит спину. Ладно, посмотрим, всё ещё впереди».