***
Весь урок Гоша просидел в напряжении. Как только омеги зашли в аудиторию, то Ройландо сразу же залапал Сони на первый ряд к окну, подальше от доски. Макс и Женька не успели вмешаться, учитель пришла и началась первая пара. Люберские стояли у окна чуть выше, садиться не желали, на что им бета сделала замечание, и близнецы, скрипя зубами, уселись за спиной высокого худощавого омеги в зелёной клетчатой рубахе. Задницы у альф болели, отец хорошенько вчера вечером поджарил их ремнём. С первой минуты в волосы Суруханова полетели кусочки жёваной бумаги. Том, между тем, что внимательно слушал новую тему, отрывал с последней страницы своей тетради по праву клетчатую бумагу, и, смачивая её слюной, плевал мелкие комочки через трубочку от шариковой ручки. Преуспел и Тим в приставании к Гоше. Вытянув свою длинную ногу, он долбил по ножке стула, впереди сидящего Суруханова. Прошло минут десять с начала урока, вдруг Матиольский почувствовал, что в его волосы что-то прилетело. Выколупав это что-то из своих волос, он обернулся и увидел, как Том плюёт в Гошку. Лёшка встал, взял свою большую тетрадку по праву, а у него всегда были только большие и толстые тетради, он в них писал что надо и что не надо, повернулся... да как треснет Тиму и Тому по башке, что педагог по праву даже повернулась на внезапно раздавшийся в аудитории шум. — Мм, Алёшенька? Что случилось? — Ээ, ничего, просто я двум альфам вдалбливал первое правило на уроке - уважать учителя, — сняв милое пузико с парты офигевших Люберских, Лёшка, улыбаясь всем своими лучезарными сапфировыми глазищами, спокойно сел на своё место. — Что, ж, это правильно, Матиольский, продолжим урок, — бета стала записывать на доске номера статей и пункты к ним. В аудитории все зашелестели тетрадками. Женька ржал в кулак. Макс, как сокол, с высоты предпоследнего ряда аудитории наблюдал за одним мудаком, что сейчас терроризирует его лучшего друга, а потом и вовсе напрягся от увиденного. Сони вскочил и хотел уйти со своего места, но Рой его не пустил, удерживая за тонкую белоснежную руку, и омежка вдруг повалился на парту. Макс, с разрешения педагога, полетел за врачом. Прибежавший Ростислав Ярославович посоветовал немедленно проветрить помещение и всем выйти в коридор на пять-семь минут, что и сделали. Все эти пять минут Макс и Рой орали в коридоре друг на друга, энергично жестикулируя. Но так, как видимо директору сообщили о случившемся, то сейчас все студенты школы искусств толкались в коридоре, было шумно и не слышно, что кричал Макс. Макса, брызгающего слюной, оттащил от Роя его любимый Вовка, легко подхватил на руки и отчалил с ним в музыкальный кабинет. Омежка всё ещё брыкался на руках альфы, а потом сдался, повис, провожали взглядом его Женя и Лёша. Оторва и Матиольский тихо разговаривали между собой, попутно выцепили невидимого Гошу и стали его воспитывать, чтобы он не молчал, когда Люберские издеваются над ним. Минуты пролетели быстро, студенты хлынули в аудиторию, урок права продолжился. Как только закончился урок, Женька потянул Гошку в медкабинет, так как Слава прислал смс на телефон, что «Сёмка у Ростика, на перемене сбегай к нему». Но Гошку у дверей перехватил завуч, говоря педагогу, что надо принять по накладной товар, который уже привезли и Суруханов немного опоздает на урок. Льюис Вениаминович всунул в Гошкины руки ключи, сказал смотреть внимательно, ему некогда, и помощниками назначил Люберских. Близнецы цыкнули, и с улыбкой пошли на склад за бедным Сурухановым."Несмелый"
28 января 2016 г. в 22:54
Этим чувством нельзя до конца напиться, нельзя насытиться. Поцелуи пухлых губ мулата сводили с ума давно сдерживавшегося Сёмку. Горячая большая ладонь альфы удерживала голову омеги, иногда отпуская, перебирая шёлковые Сёмкины рыженькие прядки, и снова властно прижимая. Сёмочка отдавался крышесносному поцелую без остатка, он так хотел Бориса, мечтал ему отдаться до последней клеточки проклятого Хамелеона, заставляющего омегу страдать последние три недели.
Как только Рубежный на горячих источниках увидел охранника в пятнистой голубой форме и в солдатских берцах на ногах, то потерял покой навечно. Запах мёда и жареной гречихи усиливал масляный, самый главный, дивный аромат растения иланг-иланг, и это была лишь частичка составляющих нектар истинного Сёмы, а именно Бориса. Омега с самой первой встречи запомнил сложный запах альфы, он не мог надышаться в присутствии этого самца, терял разум и видоизменялся, понимая, что всё-таки старая бабка, которая нагадала омежке в будущем любовь, была права, сто раз права, что не сказала, кем будет его истинный. Потому что Сёмке было уже наплевать на всех, он реагировал только на физрука, теперь только этот альфа смешанной африканской крови был у него на первом месте, омежки отпали сами по себе. Как пчелиный рой летит за своей маткой, в полёте оплодотворяя её, так и Сёмка следовал за своим альфой по пятам, ожидая спаривания, соединения, любви.
Омежка, прижимаясь к Борису, боялся оступиться и упасть, боялся, что его оттолкнут, отвергнут. Маленькая рука художника отпечатывала в мозгу рисунок креативного выбривания затылка альфы, пальчики второй руки натыкались на серебряную цепочку на шее, а маленькие губы радовались сладкому плену горячих губ альфы. Сёма не медлил, он активно участвовал в поцелуе, не отпустит, нет, он не упустит сейчас своего, слишком долго желал секса с истинным. Рубашка давно брошена на пол и горошин на груди касаются те же пухлые и влажные губы мулата. Борис не задерживается на крохотных сосках долго, всего несколько секунд и он опускается сладостным дыханием вниз животика желанного омежки.
Сёмка от понимания реального может только лишь жмуриться и вздрагивать, резко втягивать воздух, дышать - нет, просто не получается, так как снова тёплые и мягкие губы облизывают омежке член, с которого капают выделения от сильного возбуждения. Сёма не понимает, что крепко вцепился своими пальцами в короткие волосы учителя физкультуры, и в какой-то миг, наслаждаясь лаской, громко постанывал вместе с Борисом от удовольствия, а альфа ещё и порыкивает от того, что Сёмка правит ему причёску, больно дёргая за волосы. Нарастающая дрожь, прерывистое дыхание, онемение ножек Сёмки от нахлынувшего оргазма, язык Бориса слизывает всё, что даёт ему любименький омега. Сёма упал на подушки… откуда в раздевалке подушки? Да пофиг. Широко раскрытыми глазами Сёма видит, как раздевается Борис, как он резко снимает футболку, трико, оставаясь только в обтягивающих тёмных боксерах. Омега в предвкушении рая и улыбается сам себе, это всего лишь начало! Мулат снимает трусы, обнажая более светлую, нежели все его тело, задницу. Сёма сглатывает слюну от вида ядрёной, крепкой задницы самца. Сбоку виден возбуждённый конец учителя, обнаживший багровую головку. Сема вновь проглатывает комок будущего удовольствия, и уже сидит с открытым ртом от того, что примеряет — шоколадная колбаса не по его размеру рта. Омега приходит к выводу, что он сможет только поласкать головку члена и всё, но и это он сделает с удовольствием, так долго ждать, так долго ждать, целую вечность, целых семнадцать лет и вот он его первый раз и первый член!
Борис поворачивается к Сёме и на его лице видна похотливая улыбка. Рубежный успевает детально сфотографировать тату по всей руке и груди альфы. Иди, я твой маленький шмелик, иди же… Сёмка охает, как только мулат хватает омегу за стройные ножки и подтягивает за ягодички к себе ближе, немедля начинает ласкать языком промежность. Крепко сжимая в руках простыни, Сёма с закрытыми глазами всё ещё видел прекрасный контраст спортивного шоколадного тела и белоснежный постели, которого он не забудет никогда. Язык вездесущ: ласкает задний проход, поджатые яички, захватывает член полностью, поглаживая внутри, снова возвращается в обратном порядке. Омежка не видит ничего, но прекрасно слышит, как альфа мычит от удовольствия, а уж как ему-то кайфово! Рубежный вскрикивает от того, что альфа внезапно надавил членом на вылизанный анус, у Сёмки последний ум ушёл в задницу. Офигивая от случившегося, Рубежный не сразу понимает, что ему больно, а когда осознаёт, то начинает шептать, потом говорить и наконец кричит, что ему больно, но физрук крепко держит в руках хрупкое тело омеги и втискивает свой толстый и длинный х*й в задницу омеги без подготовки, теперь Сёмке не до удовольствия, это очень больно… больно…
— ААА!!! Мне больнооооо!!!
Сёма не сразу понял, где он. А когда понял, то, застонав, упал обратно на подушку. Всё было сном. Абсолютно всё было просто сном. Заболело между ног от того, что маленький член стоял колом. Рубежный лежал на кровати в медицинском кабинете, рядом через проход лежал Сони с офонарелыми глазами. Голова ангелочка была взлохмачена, было видно, что он тоже дремал, а тут внезапно Сёмка заорал, разбудив и себя, и Сони.
— И ты здесь. Я-то как сюда попал… — Сёма вспомнил губительный африканский поцелуй альфы и, зажав в брюках член, больно кончил. Только лишь от воспоминаний, усмехнулся Сёма, только лишь от живых воспоминаний поцелуя физрука Рубежный позорно кончил себе в штаны. Боль уходила, напряжение спало, и дышать стало легче. Сёма восстановил дыхание, а потом сел на кровать, напротив часто-часто дышал Сони.
— Прости. Меня во сне альфа трахал, да так, что я наяву кончил.
— Н-ничего, я понимаю, — отвернулся пунцовый Сони к белой стенке, говорить было необязательно, он и так всё видел.
В школе прозвенел звонок. Семён окончательно пришёл в себя и, утащив пару салфеток с тумбочки между кроватями, вытер всё у себя в трусах, по пути вспоминая, чего было и почему он в мед.кабинете. А вспомнился только лишь захват омежки в плен сексуальных губ альфы. Потом головокружение и ничего больше. А ещё тазик, точно, упавший тазик с водой, у омеги всё ещё брюки был влажные.
— Кто меня сюда принёс? — Сёмка сел на задницу, всё сон, ничего не болело, еле выдохнул и снова спросил Сони. — Физрук припёр?
— Да, Борис. Сказал, что ты лентяй, и мыть шкафчики на базе не стал, в обморок грохнулся от сложности работы, он сам вымоет, а тебе велено тут полежать, как и мне.
— Ага, сщас! Велено. А ты чего… мм, ты же вроде на право с ребятами топал. Почему сам здесь?
— Мне плохо стало на уроке, учитель позвала Ростислава Ярославовича и он меня отнёс сюда, в медицинский кабинет, сказал отдохнуть, укольчик поставил. Говорит, на улице морозы, а в школе отопление жарит, душно, возможно мне из-за этого плохо стало.
Сёма сидел на кровати, болтая ножками, думая чего теперь делать и сколько времени прошло, какой урок по счёту. — А Ростик где?
— Аа, за плюшками ушёл, сказал, что напоит нас чаем в перемену и отправит на уроки, если всё нормально будет, а может домой. Только я в общагу не хочу, скучно там одному в комнате, — Сони уже лежал на спине и говорил сам с собой, — всё один, да один. В приставку даже поиграть не с кем, Макс иногда вот заходит ко мне, да только всё воспитывает, воспитывает, чтобы я к Рою не подходил. Так я и не подхожу, сегодня альфа сам подсел ко мне. Я не успел убежать, урок начался. Рой крепко держал меня за руку и сказал, что я очень красивый стал, расцвёл, что хотел бы встретиться после уроков, а я встал и хотел пересесть, ну, и видимо шлёпнулся в аудитории. Очнулся вот здесь, Ростислав Ярославович сказал, что сейчас накормит меня и отпустит, надеюсь… ну и тебя тоже.
Омеги услышали, как дверь в кабинет отворилась, и на пороге изоляционной комнаты медкабинета возник Женька Оторва.
— Ох, Сёмыч, ты здесь. Сони, привет, и ты тоже здесь.
— Женя, я, я, ты представляешь?! Меня Борис во сне как начал траха… Ой! Чево это? — Женька затолкал в рот Сёмке конфетку.
— Конфета жевательная, на ещё одну, — ну, чтоб друг не болтал много, вторую для закрепления, а то сейчас Сёмыч поведает что, куда, и кому толкали, Рыжиков это может.
— Мм, вкушно, ты шнова мне купил? Шпашибо, — у Сёмки во рту уже было затолкано три конфеты и все с арбузным вкусом, о чём он и озвучил вслух, попались так. — А ты?
— Нееет, я не хочу, — Оторва бросил Сони несколько конфеток, тот поблагодарил улыбкой ангелочка и, развернув первую попавшуюся, сунул сладость себе в рот.
— Мм, слушай, Женька, правда, вкусно! Попробуй, много теряешь, как жвачка, — Сёмка уже забыл, что хотел разболтать другу всё в мельчайших подробностях, жевательные конфеты перепутали все мысли.
— Нет, я только земляничные люблю, — произнёс Женька, вслушиваясь в то, что он только что произнёс.
— Так, Оторва, вытаскивай пакет с конфетами сюда быстро! Зырь, Сони, эксперимент щас будем над Женькой проводить. Спорим, что он с первого раза угадает, где земляничная конфета? — Сони закивал головой, что ему интересно.
Женька вытряхнул на кровать грамм триста конфет в белых обёртках.
— А теперь, положив руку на сердце, Женя Оторва три раза поклянись мне, что не сожрёшь все мои няшки-вкусняшки! Возьми только одну! — Сёма колдовал руками над Женькой, от чего Сони прыснул от смеха, — и я гарантирую, что ты выберешь именно земляничную!
— Клянусь! Клянусь! Клянусь! — омежки засмеялись, и Женька стал кружить рукой над рассыпанными по кровати конфетами, затем усмехнулся и взял с краю одну конфету.
— Нууу ииии? — у Сёмы были такие счастливые глаза, о том, что его засосал альфа на лыжной базе и печалиться забыл, сейчас он хотел подтверждения своей догадке: его друг метко определит то, что он любит.
— Мм, вкусная. Земляничная, — улыбнулся Женька, чувствуя на языке вкус лета.
— Ну вот! Что и требовалось доказать! — зашумел Сёмка, — я же говорил!..
— Рубежный, это ты тут орёшь опять? — в комнатку для больных заглянул врач, — самочувствие, я вижу, у тебя улучшилось. Сони, тебе я вижу тоже хорошо, так что, ребятки-котятки, встали и быстренько ко мне все трое! — Ростислав Ярославович вышел к себе в кабинет, омежки за ним. Счастливый Сёмка сгрёб все конфеты к себе в карманы, чмокнув Женьку, за что получил от друга подлещик. От привычки Рубежному трудно избавиться — лизаться с омежками. Чего-то он такое хотел рассказать Оторве? Мм, забыл короче, потом.
На столе стояли три кружки с чаем, на блюдце три сладких пончика. Женька поморщился от вида сладкой розовой помадки, а Сёмка и Сони забодали сдобу быстро выпив до дна теплый чай. Прозвенел звонок на урок, Ростислав вытолкал всех за дверь, сказав, если что подойти. А Сони после уроков обязательно. Теперь каждый день омежка-ангелочек должен был отмечаться в кабинете врача, ну и беседовать одновременно. Как это он сразу не увидел, что омега беременный, видимо потому, что Сони носил длинные толстовки. Ростиславу запали в душу глаза мелкого, беспомощного омеги, беременного к тому же, потерявшего в жизни всякий смысл. Не хотелось бы повторного суицида. Всё же праздники на носу, думал врач, прокручивая на пальце тонкое золотое кольцо.