Не присылай ко мне ангела

Ночь не была спокойной; Гаюс все ворочался с боку на бок в своей каморке. Мерлин вернулся от принца какой-то смурной и, выпытав у него, в чем дело, старый лекарь не мог уснуть. Он отлично понимал чувства Артура. С самого рождения мальчика готовили к тому, что однажды он станет королём. Конечно, Утер любил и Моргану, но именно Артур был его наследником. Почему же тогда почивший король не позаботился о том, чтобы обеспечить будущее своему отпрыску? Почему не составил завещание? Это Гаюс мог объяснить только тем, что Утер никак не мог ожидать столь внезапной кончины. Иначе он принял бы необходимые меры касательно наследства. Стало быть, завтра на Совете Джеффри Монмута объявит о коронации новой королевы — Морганы. Ничего не поделаешь, закон есть закон. Она добрая девушка, милостивая, великодушная, умная. Но ее не учили править страной. Ее не готовили к такому будущему. Способна ли она вынести такое бремя? Сам того не заметив, пожилой придворный задремал. Он даже не сразу понял, что кто-то зовёт его — настолько в его подсознании голос сплёлся со сновидением. «Гаюс… Гаюс! Гаюс!» Голос с хрипотцой ворвался в его сон, настойчиво требуя внимания — и Гаюс открыл глаза, окончательно проснувшись. Он огляделся по сторонам, но в комнате, кроме него, по-прежнему никого не было. «Гаюс», — вновь позвал голос. И на этот раз лекарь его узнал. — Опять ты, — прошептал он в пустоту, поднимаясь и натягивая балахон. Понимая, что покоя ему просто не дадут, если он не придёт на зов, старик со вздохом зашагал к выходу так тихо, как только мог. Ему совсем не улыбалось бродить ночью по коридорам замка, но выбора не было. Миновав тихие и пустынные нижние этажи, он спустился к лестнице, ведущей к подземелью, и вздохнул ещё раз. Глаза его окрасились золотом, совсем как у Мерлина, когда он колдовал. Оба стражника, игравшие в кости за столом, вскрикнули, когда стоящий скраю кувшин внезапно упал на пол и раскололся, окатив обоих водой. Пока они суетились, Гаюс прошмыгнул мимо к заветному ходу. Он снял факел со стены, чтобы освещать себе путь, и начал спускаться по узкой лестнице, ведущей в пещеру. — Надеюсь, ты стоишь этого, Килгарра, — пробормотал немолодой мужчина, с содроганием думая о том, что было бы, если бы кто-то увидел его в процессе колдовства. Пусть Утер мертв, но его закон пока живет. Как бы он оправдывался перед Артуром и Морганой? Наконец, ступеньки кончились. Гаюс остановился на небольшой площадке перед обрывом и обвёл взглядом каменные своды пещеры. — Ну же, вот он я, я здесь! Где же ты? Откуда-то сверху послышался шелест крыльев, и огромный ящер спрыгнул со свисающего сталактита на каменный валун, уставившись на Гаюса немигающим взглядом желтых глаз. Очевидно, он прекрасно видел в темноте и без зажженного факела. — Гаюс, — пророкотал дракон. — Ты все же пришёл. — Не мог не прийти, Килгарра. Ты бы не оставил меня в покое. — Верно, — подтвердил Килгарра и, несмотря на устрашающий облик, он, казалось, улыбнулся. — В чем дело? В последний раз ты звал меня так давно… дай-ка вспомнить… да, почти двадцать лет назад. — Ты не навещал меня все это время, — обиженно заявил дракон. — Сам знаешь, как я рискую. Это небезопасно. — Я вызвал тебя сюда по веской причине. По той же, что и двадцать лет назад. Придворный лекарь вмиг помрачнел. — Ах, вот оно что, — промолвил он, сложив руки на груди. — Да. Ты помнишь, о чем я просил тебя тогда? — Отлично помню! — не сдержавшись, выкрикнул Гаюс. — Как же мне забыть о таком?! Ты просил меня убить ещё не родившееся дитя, невинного ребёнка! — Да, как только он родился, его надлежало уничтожить. Что же сделал ты? — Ты и сам прекрасно знаешь, — мрачно ответил лекарь. — Я не убийца. Я сразу сказал тебе об этом. — Но я ведь поведал тебе, кто он! Ты знаешь, чей он сын! Это дитя, зачатое в грехе, не принесёт миру ничего, кроме горя! Тебе напомнить, кто его отец? Этот мальчик с каждым годом подаренной тобой, незаслуженной жизни становится все сильнее! А как только умрет его отец, он заполучит власть и надо мной тоже, и тогда его уже никому не остановить! — Значит, его жизнь им не заслужена? — тихо проговорил Гаюс. — Да кто ты такой, чтобы решать, Килгарра? С каких пор ты берёшься судить, кому жить, а кому умирать? Да знаешь ли ты, что этот самый мальчик, которому ты так неистово желаешь смерти, на днях спас Артура? — Значит, время пришло, — сделал вывод дракон. — Его время. Он уже в Камелоте. Кого он успел убить? — Никого! — Не лги мне, Гаюс! Я слышал звон колокола! Кто-то умер в Камелоте! — Килгарра грозно ощерился, взмахнув крыльями. — Кто? — Утер, — неохотно ответил придворный лекарь. — Но Мерлин не имеет к этому никакого отношения… — Значит, вот как его назвала Хунис? А как насчёт имени, выбранного для него друидами? Он не пользуется этим именем? — Он понятия не имеет, что он Эмрис. Но друиды могли ошибаться… Они что-то напутали… Он не может быть человеком из пророчества. — Возможно, сейчас он милый девятнадцатилетний юноша, — сменив тактику, мягко проговорил Килгарра. — Но не обманывайся, Гаюс: когда-нибудь Эмрис убьёт Артура. Об этом говорится в пророчестве. — Нет, это не может быть он… — Достаточно! Ты не смог убить его в младенчестве, сделай это сейчас! Пока ещё не поздно! Его кровь отравлена, Гаюс, ты ведь знаешь, чей он сын! Утера мне не жаль, но в пророчестве говорится и о других смертях… Успей их предотвратить. — Нет… — Гаюс отступил назад. — Я не убийца. Как ты можешь просить меня о таком? Я принимал роды у его матери, я помог ему появиться на свет, я спас его от ужасной судьбы… Подумай только, что случилось бы, если бы я не уберёг его от Нимуэ! Я не могу убить мальчика, которого знаю с момента рождения! Килгарра ничего не ответил, лишь печально глядя на своего собеседника. Он понял, что спорить бесполезно: Гаюс ни за что не уступит. Видимо, он верил, что человека с предопределённой судьбой можно изменить. Какие глупости! В пророчестве ясно сказано: придёт Эмрис, и прольется кровь. Будет борьба не на жизнь, а на смерть, будет бой между сторонниками Древней Религии и ее противниками. И Эмрис будет повинен в гибели Короля Былого и Грядущего. И Килгарра знал: есть лишь один способ остановить Эмриса — убить его. — Хорошо, — спокойно проговорил дракон. — Будь по-твоему. Но вскоре ты сам придёшь ко мне и признаешь, что я был прав. Дождись второй смерти, третьей. А потом ты поймёшь, что действовать надо быстро, пока ещё не слишком поздно. И он взлетел, так высоко, как позволяла ему цепь, прикованная к когтистой лапе. Она была длинной и крепилась к камню, не давая дракону улететь на свободу. Он ненавидел своего Повелителя за то, что тот обманом заточил его в этой пещере. Но это было давно, почти двадцать лет назад. Он, в некотором роде, привык. Гаюс вернулся к себе и тихонько прошёл в комнату Мерлина, застав его спящим. В комнате царил полнейший беспорядок, за что, конечно, его подопечного обязательно следует отчитать утром. Сам юноша идеально вписывался в устроенный им кавардак — уронив одеяло, смяв простыню и запутавшись в ней, он разметался на кровати так, что руки и ноги были раскинуты в разные стороны, а головой он уткнулся в подушку. Гаюс покачал головой и накрыл своего подопечного одеялом. И как можно желать смерти этому мальчику? Как можно бездушно исполнить приговор, безжалостно вынесенный ему Великим Драконом, основываясь лишь на каком-то пророчестве друидов? — Даже если бы ты знал, кто ты, ты бы все равно не встал на темную тропу. Так ведь, Мерлин? Я в это не верю, — Гаюс провёл рукой по волосам спящего волшебника и тихо ушёл в свою комнату. Завтра их всех ждал сложный день. День наступающих перемен.

***

Двадцать лет назад

На иссиня-черном вечернем небе высыпали ясно-белые светила, завораживая своим неповторимым очарованием. Она могла пролетать мимо них, так близко — казалось, она способна до них дотянуться. Но нет — как бы высоко ни взлетал дракон, его наездница не могла дотронуться до звезд. Черноволосая девушка пригнулась, сидя на спине дракона, крепче вцепившись в его чешуйчатую шею, чтобы не упасть. Разумеется, старый, преданный новой госпоже слуга поймал бы ее в случае необходимости, но девушка не хотела рисковать. — Отвези меня на нашу поляну, — крикнула Нимуэ, и снежно-белый крылатый ящер покорно свернул в сторону, устремившись в указанном направлении. Верховная жрица улыбнулась, вскинув голову и подставляя развевающиеся волосы ветру. Впервые за долгое время она была по-настоящему счастлива. Она избежала многочисленных покушений на ее жизнь, как только королева Игрейн умерла при родах и король Камелота Утер Пендрагон обвинил ее, Нимуэ, в смерти жены. Она предупреждала его о цене магии: жизнь должна быть отдана за жизнь. Он не поверил. Теперь у него был долгожданный наследник, и он не имел права обвинять придворную колдунью в смерти королевы. Но он все же это сделал. Нимуэ чудом избежала гибели, а позже, в изгнании, узнала о Великой Чистке. Немногим магам и колдунам повезло так же. Она не могла ничего сделать, только пряталась и скрывалась. И, как, ни странно, именно в изгнании она нашла свою любовь. Он тоже был изгнанником, последний Повелитель драконов. Утер обманул его лживыми обещаниями, и Балинор действительно поверил, что ему ничто не грозит — ведь король уничтожал магов, а не Повелителей. От Балинора потребовали присягнуть королю и в доказательство верности оставить в замке дракона — что он и сделал, приказав дракону явиться. А затем выяснилось, что Утер намерен уничтожить всех, кто имеет какое-либо отношение к магии, и Повелителей драконов это тоже касалось. Угрожая его семье, Утер вынудил Балинора заточить своего самого верного дракона, своего лучшего друга в подземной пещере. А затем на его глазах король приказал перерезать горло всем его родным — матери и двум маленьким сёстрам. Больше ни за что не цепляясь, молодой Повелитель рванул к замковым воротам, расчищая себе путь магией, которую практиковал довольно долгое время. Ему удалось прорваться сквозь толпу стражников, и он сбежал. Но с тех пор он постоянно был в бегах. А в замке оставался пленником его дракон, освободить которого пока не представлялось возможным. Когда они познакомились и начали встречаться — два беглеца — Балинор отдал ей одного из последних двух оставшихся в живых драконов, приказав тому верой и правдой служить ей, надеясь, что в случае опасности дракон защитит Нимуэ. И вот, возможно, темные времена позади. Они скрывались так успешно, что, казалось, Утеру никогда их не найти. Нимуэ была уверена, что очень скоро Балинор сделает ей предложение. В последнее время он вел себя очень странно и, кажется, она догадалась, почему. Они долго встречались, и следующий его шаг вполне логичен, но он волнуется. Все мужчины такие, когда дело доходит до серьезных вещей. Нимуэ получила приглашение прийти сегодня на их излюбленное место встреч и радостно-нетерпеливо ожидала результатов этой встречи. Держась за дракона одной рукой, она подняла другую на уровень глаз, представляя колечко на безымянном пальце. Представив и в восторге засмеявшись, она вынуждена была тотчас же схватить шею ящера, когда он сделал крутой вираж, снижаясь к земле. Нимуэ спрыгнула на поляну, когда ее друг пригнулся к траве. — Жди здесь, Карадег. Черные глаза моргнули в согласии. Нимуэ невольно задалась вопросом: неужели все белые драконы не говорят? Карадег уже был очень стар, но на ее памяти не сказал ни слова, ни на драконьем наречии, которое понимал Балинор, ни на человеческом языке. Пожав плечами, жрица вернулась к куда более приятным мыслям. Она уже увидела одиноко маячившую фигуру впереди и безошибочно ее узнала. Сердце молодой женщины забилось сильнее и подстегнуло ее — она сорвалась с места и помчалась к своей любви, к своему самому дорогому человеку. — Угадай, кто! — подскочив на цыпочках, Нимуэ повисла на плечах возлюбленного. — Нимуэ, — серьезно ответил Балинор, аккуратно отцепляя ее руки и ставя на землю. — Я очень рад, что ты пришла. — Я не могла не прийти, раз ты звал, — заулыбалась она, дотрагиваясь до его лица. — Только сбрей эти усы, пожалуйста. Они тебе не идут. — Нимуэ, — прервал мужчина. — Мне нужно с тобой поговорить. — Как ты сюда добрался? Неужели шел пешком? Кажется, твой дракон говорил, что больше не будет тебя подвозить каждый раз, мол, он тебе не лошадь. Может, мне поговорить с ним? Напомнить, что ты все ещё Повелитель? — подмигнула она. — Нимуэ, — Балинор взял ее за ладони и поймал ее взгляд, вынуждая замолчать. — Пожалуйста, просто послушай меня. Я хочу сказать что-то важное и, боюсь, ждать больше нельзя. Голубые глаза девушки загорелись; предвкушая свершение своих мечтаний, она кивнула. — Говори, любовь моя. Я внимательно тебя слушаю. Повелитель драконов глубоко вздохнул. — Ты хорошая девушка, Нимуэ. Такая умная, надежная… — он окинул взглядом ее точеную фигурку, светящиеся каким-то внутренним светом глаза, яркий румянец на щеках, и искренне добавил, — красивая. Ты будешь очень счастлива, я уверен. Когда найдешь свою судьбу. — Моя судьба — ты. — Нет, Нимуэ, нет, — он опустил ее руки, посмотрел ей в глаза. — Я пришел сказать, что нам не следует больше видеться. — Что? Девушка подумала, что ослышалась. Она пытливо взглянула ему в лицо, но Балинор был серьезен, как никогда. — О чем ты говоришь, любовь моя? Это шутка такая? Мне не смешно! — Это не шутка, — молодой человек вздохнул еще раз. — Хунис беременна. — И… — От меня, — быстро добавил он. — Я не собираюсь бросать этого ребенка, Нимуэ. Я женюсь на Хунис на этой неделе. — Что… Нимуэ смотрела на него, не веря своим ушам. Ее будто обухом по голове ударили. Не верилось. Только не Балинор, только не он… Кто угодно, но не он… — Что ты говоришь, любовь моя? — прошептала она. Он попытался снова взять ее за руку, но колдунья отшатнулась. — Значит… — дрожащим голосом проговорила девушка. — Ты с ней… все это время… пока мы… — Это было всего один раз, — успокаивающе произнес Балинор. — Мы познакомились на осенней ярмарке. — Ты три месяца меня обманывал?! — вскричала Верховная жрица. Ужас сковал ей сердце, гнев жег ее изнутри, из глаз брызнули слезы ярости. — Мы с тобой тогда сильно рассорились, — сглотнул Балинор. — Я забылся всего на одну ночь, клянусь, я не виделся с Хунис с тех пор… До вчерашнего дня. — Да как ты смеешь! Явиться сюда и заявлять о таком! Ты же клялся мне, ты же божился… — Прости меня, Нимуэ, я, конечно, виноват перед тобой… — Кто она? Кто эта Хунис? — выкрикнула Нимуэ, пятясь от него все дальше. — Она тоже жрица, как я? Она обладает магией, как я? Чем она лучше меня? — Она обычная женщина, не владеет ни магией, ни знанием жриц Древней Религии, — тихо проговорил Балинор. — И что же в ней такого, что ты предпочел ее мне? Что есть в ней, чего нет во мне? Повелитель наклонился к ней, и у девушки сжалось сердце — он смотрел на нее с жалостью. — Дело не в тебе, Нимуэ, дело во мне. Я стану отцом. — Почему ее ребенка, а не моего?! — крикнула она. Рыдания рвались из груди, душа разрывалась от боли. Она верила в него, как в бога, возложила на алтарь их любви все сущее, посвятила себя этому чувству, а он… Он взял и все разрушил. — Я неделями пыталась добиться твоего внимания, ей хватило одного дня на ярмарке! Почему дурацкой ничтожной ссоры со мной было достаточно, чтобы толкнуть тебя в объятия другой женщины?! Чем она привлекла тебя, эта Хунис? — Может быть, тем, что в ней нет твоего могущества. Она стояла, держась за грудь, пытаясь успокоить свое кровоточащее сердце. Ее грудь быстро вздымалась и опускалась, пока она смотрела на своего жениха, а он… Он выглядел виноватым. Раскаивающимся. Но не в том, что сделал, не в том, что был с другой женщиной, не в том, что зачал ребенка с другой… Он раскаивался лишь, что причинил ей, Нимуэ, боль, здесь и сейчас. Балинор стоял очень тихо, и Нимуэ могла слышать собственное сбивчивое дыхание. Он больше ничего не скажет, внезапно поняла она. Он сказал все, что должен был, и на этом все. Все кончено. — Прости, — прошептал он, шагнул к ней, она инстинктивно отпрянула. Балинор взглянул на нее в последний раз, развернулся и пошел прочь. Провожая его взглядом, зная, что он услышит ее, что услышит ее и Карадег, молодая колдунья не выдержала, не смогла больше держать это в себе: она закричала. Закричала так, как кричит раненый, загнанный, умирающий в агонии дракон, лишившийся своих крыльев, огня, воздуха и поддержки своего Повелителя. Закричала, как кричит дракон, изгнанный своими собратьями, оставшийся в одиночестве, преследуемый страданиями. Закричала, как кричит дракон с налитыми кровью глазами, всеми покинутый, друзьями отринутый, видящий подле себя одних врагов. Она кричала, кричала, не в силах остановиться, не в силах замолчать. Ее любовь втоптали в грязь, ее могущество повергли, ее надежды сожжены дотла, и все это сделал не великий король, не сильный враг, не злобный колдун, даже не эта ничтожная женщина… дитя. Всего лишь ребенок, еще не родившийся, слабый настолько, что зависит во всем от матери. Этот ребенок, три месяца всего проживший во чреве своей матери, неизвестно, родится он или нет, будет здоровым или больным, красивым или уродцем, слабоумным или разумным, сильным или слабым, талантливым или бездарным, но он, кем бы он ни был, сумел отобрать у нее ее любовь, ее жизнь, и Верховная жрица Древней Религии не собиралась с этим мириться.