***
Когда сидишь один за столиком, который расположен далеко от раздачи, то не ожидаешь, что кто-нибудь присоединится к тебе. Но, видимо, либо я чего-то в жизни не понимаю, либо это парень, севший на свободное место за мой столик. — Ты хорошо слышишь? Я говорю: давай знакомиться! Он говорит очень задорно, но по его голосу можно подумать, что он немного пьян. Оптимист и алкоголик — термоядерная смесь для простого школьника. — Может, хватит меня игнорировать? — он смотрит на меня очень пристально, всматриваясь в каждую черту моего лица. Честно говоря, от столь пристального взгляда мне становится очень неуютно: я натягиваю рукава на ладошки, ёрзаю на стуле и начинаю пить воду немного медленнее. — Да почему ты просто молчишь? С утра ты была разговорчивей, — он поворачивается ко мне полубоком и просто начинает смотреть в окно. Однако у этого оптимиста-алкоголика очень переменчивое настроение — наверно, виноват оптимизм. — Зачем ты сел ко мне? — теперь моя очередь пугать пристальным взглядом. К сожалению, он никак не реагирует на мои слова, просто продолжает смотреть в окно. Интересно, что он там увидел? Ладно, я не гордая, могу и повторить свой вопрос. — Зачем ты сел ко мне? Я наслаждалась своим одиночеством, зачем ты сел ко мне? Но этот парень решил меня довести: он продолжает смотреть в это гребанное окно, попутно игнорируя мой вопрос. — Хорошо, хочешь познакомиться, значит, мы познакомимся, — я закатываю глаза: не юноша, а баба-истеричка. — Меня зовут Алиса, мне шестнадцать лет, я учусь на факультете «Природной стихии». Настырный человек, может, добиться чего хочет. На мои последние слова он реагирует: немного вздрагивает, разминает руку, сделав небольшой круг своей кистью и смотрит на меня, не поворачивая корпуса, — со стороны смотрится, наверно, очень смешно. — Вот и хорошо, Алиса. Меня зовут… — он буквально застывает, будто забыл что-то очень важное: своё имя, к примеру. А я всегда подозревала, что оптимизм ничего хорошего не сулит. Он смотрит в одну точку, которая располагается где-то позади меня, выражение его лица изменяется за пару секунд, и вот он уже не задорно улыбается, а с тревогой смотрит вдаль. Я даже оборачиваюсь — вдруг там действительно что-то страшное, — но вот кроме стен цвета слабого кофе ничего не вижу. Вновь взглянув на этого парнишку, я поражаюсь еще больше: только сейчас я замечаю не нормально расширенные зрачки и небольшие слезы в уголках глаз. Вот сейчас я вообще ничего не понимаю. Я гляжу на часы — от обеда прошло лишь пять минут. Я быстро хватаю безымянного пацана за кисть и волоку его в женское общежитие. Я не хочу, чтобы на счёт моих проступков записали ещё и это.***
На вопрос, как я протащила его в женское общежитие, отвечать не хочу, оскорблять вышестоящих тебе людей некрасиво. Быстро поднявшись по лестнице на второй этаж, я буквально на лету всовываю ключи в замочную скважину, делаю два поворота и забегаю в комнату. Такая родная, такая знакомая, пропахшая насквозь смертью и депрессией, в ней всё как всегда, ничего не меняется. За время нашей беготни от учебного до спального корпуса безымянному парнише стало ещё хуже: если раньше он молчал, то теперь несёт безразборный бред. Непонятный даже мне. Я снимаю с паренька обувь (я же не хочу, чтобы в моей комнате было грязно), забираю у него рюкзак и помогаю ему лечь на мою кровать (ну вот почему я сделала это до того как подумала?). И зачем он мне в моей комнате? Сейчас меня даже не волнует, что могут сделать важные объявления, и к списку моих школьных «преступлений» добавится еще и побег с обеда, сейчас для меня самое главное придумать, что сделать с этой тушей. Первое, что мне приходит на ум — это убить и закопать, но я сегодня на такое не способна. Оставлю его лежать в моей комнате. Надеюсь, ему это поможет. Но вот что с ним случилось? Может быть, у него аллергия на идиотов, которые заполонили нашу школу, но я быстро отбрасываю эту мысль, я сейчас не на сцене с шутками. Но вот больше мне ничего в голову не приходит. Я хватаюсь руками за голову и сажусь на край моей кровати. В комнате очень тихо, только иногда можно расслышать тихий, неразборчивый шепот, что свидетельствует, что этот парень жив. Мы сидим так минут пять, просто тихо сидим, а потом я слышу жуткий визг. Я поворачиваю голову в сторону этого парня, он уже не лежит, а сидит на моей кровати, его ноги прижаты к груди, а из глаз льются слезы, проходит ещё секунда, и он начинает сопеть, его тело падает на мою кровать, а ноги расправляются. Очень интересная картина, я была права в том, что люди с оптимизмом долго не живут. Я тихо встаю с кровати, подхожу к двери и выхожу из комнаты. Как бы мне не хотелось, мне надо посещать уроки, мне и так проблем хватает.***
Следующим уроком после обеда идёт искусство. Я немного опоздала на него, но Ольга Николаевна будто не заметила этого. Я тихо сажусь в своё кресло и сбрасываю сумку с плеча. Заданием на этот урок было сделать животное, олицетворяющие тебя и твою внутреннюю силу. Вот только жаль, что мне ничего в голову не лезет. Я закрываю бутылку с водой, опускаю голову и откидываюсь на спинку плетеного кресла. Такое со мной впервые — обычно я с легкостью расправляюсь с заданиями по искусству раньше всех и всегда получаю одобрительный кивок головы от учителя. Пока я размышляла, ко мне сзади подошла Ольга Николаевна — Алиса, что-то случилось? Я разворачиваюсь, поднимаю взгляд на учителя и отрицательно мотаю головой. Она, конечно, замечательный и очень добрый учитель, но в сложившейся ситуации помочь мне не сможет ничем. — Знаешь, мне всегда казалось, что тебя олицетворяет ледяной дракон, — она подмигивает мне и идёт проверять работы других учеников. До безумия странная женщина, но всё же я прислушаюсь к её совету. Я вновь открываю бутылку с водой и выливаю половину содержимого на стол, вырисовываю в голове изображение работы и начинаю творить. Я не знаю, как это у меня получается. Если дать мне карандаш и попросить нарисовать что-нибудь на бумаге, то я сразу же завалю вашу просьбу, но вот из льда я могу создать что угодно, как только в голове возникает картинка, моя стихия помогает воплотить это в жизнь в самых подробностях. К концу урока моя работа готова, дракон изображен в очень воинственной позе, одна его лапа находится в воздухе, другая касается земли, крылья изображены вертикально, он будто парусник, что ловит попутный ветер, его голова и шея смотрят прямо на зрителя, хвост немного оплетает тело, мой дракон готов атаковать. Как только преподавательница взглянула на мою работу, она, как и всегда, одобрительно кивнула головой. Наш ритуал на этот урок исполнен, я могу с чистой совестью идти на своё место и ждать, когда всю школу отпустят с этого урока.***
Следующим уроком у меня стоит «Физическое развитие» — урок, который я всегда прогуливала, ведь моё тело отрицательно реагирует на любую физическую нагрузку: от безобидной пробежки, до отжиманий на кулаках. В нашей среде это совершенно нормально, мы дети инкубатора, нас растят без доступа к кислороду внешнего мира, мы сидим в своей школе от попадания до выпуска из неё без возможности выхода. Многие сбегали, не выдержав нагрузки, но их находили и наказывали, некоторые после этого становились отреченными, и это вызвало шквал критики и недовольства со стороны родителей, чьи дети больше никогда не смогут быть нормальными и умрут где-то на склонах нашей школы. Из-за этого наши верховники решили, что отныне и навсегда все внутренние дела школы касаются только школы и её учеников, никому ничего не говорят, не сообщают. Нынче уже никто не пытается сбежать из школы, охрану по периметру усилили, а наказания ужесточили. Свободные птицы в клетке, что уже никогда не смогут нормально летать.***
Я подхожу к учителю, отмечаюсь, как прибывшая на урок и ухожу в раздевалку. В моем классе около шестидесяти человек, пересчитывать всех учителю не хочется, отметился и гуляй спокойно, так поступаю не только я, но и многие другие. Главное не попасться на глаза верховникам, иначе всем будет плохо. Лично я всегда отсиживаюсь в раздевалке, лишний час сна или размышлений никому еще не был вреден.***
Гул заходящих в раздевалку девушек мгновенно освобождает меня от полудрема. Обычно у нас тихо, а тут они общаются друг с другом. Очень странно. Я высматриваю из толпы одну серую мышку и подхожу к ней, желая задать вопрос. — Слушай, что-то случилось? — Нет, ничего, — она говорит очень тихо и кратко. — За обедом делали объявления? — Нет. Все тихо и спокойно, — она опускает глаза и продолжает переодеваться. Действительно серая мышка. Я выхожу из раздевалки и направляюсь на последний урок — «Изучение древней письменности», который, как и всегда, пройдет тихо и спокойно. Неплохое завершение самого простого понедельника.***
Уставшая, с закрывающимися глазами, я возвращаюсь в корпус, в моей комнате тихо. Я открываю дверь и вижу, что паренек проснулся и, как видно, ждет объяснений.