Волки идут след в след.

- Ну, и в итоге я принял решение свалить сюда для того, чтобы разобраться со своей головой. – Волков сваливает уже давно пустые тарелки в раковину и возвращается за стол, коротко щелкнув ногтем по рюмке с недопитым коньяком. – Надеюсь, что у меня все-таки получится это сделать, ведь плана на иной исход я попросту не придумал. – Вообще наемник редко был с кем-то откровенен, но дольше Кирка он знал разве что Разумовского, поэтому не поведать ему все, как на духу, он попросту не мог. Да, такие, как Олег сильные, стальные, несгибаемые и непробиваемые, но даже им иногда необходимо выпить и выговориться близкому человеку, хоть немного сбрасывая с себя груз дерьма. И пусть то, что сержант действительно ему близок, спецназовец подтвердит лишь исключительно под дулом пистолета у своего виска. Волков не пьян, но в голове приятно шумит, а лениво разбредающиеся мысли все никак не хотят фокусироваться в одной точке, поэтому мужчина не сразу замечает переменившееся настроение своего собеседника, сидящего напротив. Кирк вообще редко пил, обычно он либо слушал, либо язвил. Постоянный прием сильных успокоительных, коими он пичкал себя каждый день, связывал ему руки, ведь такое смешение было чревато как минимум неприятными последствиями. Уже проверяли… - Ну и что за выражение лица? – Олег все же замечает перемену мимики на физиономии полицейского, и поддевает того под столом ступней, отрывая от сосредоточенного складывания салфеток, заботливо предоставленных хозяином дома, в армию бумажных журавликов. Из-за вызывающе-бордового цвета исходного материала, смотрелись они достаточно жутко, но О’Райли это совсем не останавливало. На тычок он лишь медленно поднимает на наемника уставшие, но злые глаза, и Волков лишь вздыхает, пропуская из себя недовольный стон капитуляции. – Ну что опять не так? - Все в порядке, Волков. Я же не осуждаю тебя в том, что ты полный придурок, раз веришь этому психу. И тем более ложишься с ним в одну постель. – Двойной агент бросает короткий вызов и снова утыкается в свое оригами, оставляя Олега в замешательстве. Про постель он ничего не говорил. - Что ты сейчас ляпнул? Какая к черту постель? – Наемник знает, что прекрасно умеет косить под дурачка, но так же знает, что Кирк даже спустя годы всегда будет раскусывать его ложь в несколько секунд. - Не надо делать из меня идиота. Ты ждал от меня поддержки? Думал, что я тебя пожалею? Хорошо, мне и правда жаль, что твоя тупая башка постоянно ложится на бриллиантовую плаху этого чумного врачевателя. И да, Волков, можно было не скрывать от меня того факта, что ты спишь с Разумовским. - О’Райли откладывает очередного журавлика и тянется к едва начатой бутылке скотча, плеснув себе в стакан и опрокинув в себя махом, отставляя посуду в сторону и снова воззрившись на наемника, который от этого хладнокровного, сурового и какого-то безучастного взгляда заерзал на месте, поддевая ногтем край своей рюмки уже куда более нервозно. - Ревнуешь? Серьезно? – Олег едва заметно усмехается, ощущая в себе смешение чувств стыда, язвительности и маленькой победы в необъявленной войне. - Ревную? – Кирк снова поднимает глаза на Волкова, и тот уже жалеет, что допустил тень насмешки в своем голосе, ведь такие взгляды до нынешней минуты О’Райли не позволял себе еще никогда. Волк даже не понимает, что смешалось в этих разноцветных глазах: презрение, ненависть, злость, смирение, похуизм или обида. Но даже несмотря на составляющие этого коктейля, привкус один – терпкий и горький, оседающий на языке, заставляющий непроизвольно сглотнуть. – Волков, слишком много чести для тебя. Я, конечно, слегка в замешательстве от того, что после четырех лет совместного партнерства ты не соизволил отписать мне и единой смски о том, что с тобой все окей, но ревновать тебя к Разумовскому? Боже упаси. – Кирк ядовито усмехается, подняв руки в знаке «сдаюсь», покачивая головой и прикрывая разноцветные глаза. – Это твои дела, касательств к которым я не имею. Одно лишь могу сказать, вернее, только посоветовать: вали от него как можно быстрее, иначе он точно сведет тебя в могилу. - О’Райли снова наполняет стакан сразу на три пальца, и выпивает так же, как и предыдущий, залпом, поднимаясь со своего места и подбирая со стола перчатки, склонив голову в знак манерного уважения. – Благодарю за ужин, с меня причитается. Мне пора, дела не ждут, а Мердок наверняка рвет и мечет. – Кирк всегда умел сохранить лицо даже в самых дрянных ситуациях, как и сейчас оно остается все таким же наигранно-спокойным и сосредоточенным, однако эмоциональный фон он контролировать не в силах. От полицейского волнами расходится чистая, совершенно не свойственная ему обида. Или разочарование – Волков еще не понял до конца. Одно лишь знает точно – в этот момент в его животе что-то екает, обрываясь и шлепаясь вниз, заставляя вскочить следом и догнать съебывающего в туман ирландца, застав его в дверях кухни. - Кирк, стой. Куда ты собрался? Ночь на дворе, к тому же ты выпил. Переночуешь и поедешь. – Олег никогда и ни о чем не просил этого человека, и тем более никогда не унижался перед ним, но сейчас что-то изменилось вместе со взглядом полицейского. Там словно распростерлась небольшая брешь, сквозь которую было видно нечто, чертовски похожее на душу, но О’Райли быстро сориентировался, задернув дыру занавеской из ядовитого сарказма. - Ты такой заботливый, Волков. Как жаль, что я нуждаюсь в этом примерно так же, как Мердок нуждается в личном телохранителе. – Мужчина все же удосуживается повернуть голову, чтобы одарить наемника насмешливым взглядом, скривив губы, после чего машет тому рукой. – Не провожай, дорогу найду. Олег на секунду задерживает дыхание. Он сам не понимает, что натворил, как не понимает и того, как Кирк догадался об их с Сергеем связи. Неужели это настолько очевидно? А еще он не понимает, почему стало так паскудно, словно полицейский парочкой слов выломал ему несколько ребер, оставляя только оголенное мясо. И он словно поддается порыву, дернувшись вперед и перехватывая уходящего за запястье, потянув того на себя, напрягаясь в ожидании неминуемого удара. И удар последовал. Четкий, крепкий, прямо в челюсть, с разворота и размаха, заставляя парочку зубов расшататься в деснах, добавляя припечатанным в грудь, чтобы оттолкнуть от себя. Больно, неприятно, но Волков не собирался отпускать О’Райли в такую погоду и в таком состоянии. Банальное гостеприимство, мать его ети. - Убери. От меня. Свои. Руки. – Раздельно чеканит Кирк, снова срывающийся на акцент, и в его глазах начинают плясать недобрые огоньки ярости. – Даже не смей больше ко мне так прикасаться. Тебе ясно? – Ирландец шипит, но Олег видит, что тот вот-вот сорвется на эмоции, но вместо того, чтобы предотвратить порыв, лишь провоцирует его, потянув свою руку к чужому предплечью. Короткое касание пальцев служит тем самым детонатором, который пытался нащупать Волков, и двойной агент ожидаемо взрывается, дергаясь вперед и снова толкая русского в грудь. - Что тебе от меня надо?! Я выслушал твои сопливые речи, дал тебе бесценный совет умудренного опытом, какого хуя ты хочешь от меня, ублюдок?! – За последние несколько часов обычно хладнокровный и расчетливый О’Райли срывается уже дважды, перечеркивая всю годовую норму, скаля зубы в сторону ненавистного ему наемника, щерясь, словно разозленная кошка. - Никуда ты, блять, не пойдешь. – Сурово парирует мужчина, и делает шаг, хватая Кирка за кисти и с силой толкая его к стене, вжимая следом запястья по обеим сторонам от светлой, бестолковой головы. – Я не собираюсь отпускать тебя просто так. - А что мне, ламбаду тебе станцевать? - О’Райли дергается, как угорь на сковородке, стараясь совладать с собственной ненавистью и навалять засранцу по первое число. – Какого хера ты мне вообще указываешь?! Может, на основаниях того, что ты на год положил на меня болт?! Или на основаниях того, что у тебя теперь появилась новая постельная зверушка?! Я в эти игры, Волков, играть больше не намерен, поэтому лучше уйди с дороги и оставь меня в покое! – Вот оно – эмоции. Дождались. Если бы Кирк хотел, то уже давно сбил бы наемника с ног и съебался, но, кажется, выяснение отношений сейчас для него встало не первое место, чем Волков и пользуется, ведя по чужим запястьям, разжимая сжатые в кулаки ладони и скрещивая свои пальцы с пальцами О’Райли, который на это лишь скрипнул зубами, с силой опустив свою пятку на чужую ступню, вызывая злой, болезненный выдох Олега, которому такие игры не надоедали никогда. Но сейчас наемник понимал, что действительно виноват. Конечно, у них никогда не было ни отношений, ни обязательств, они просто трахались и заботились друг о друге, прикрывая спины и перевязывая раны, но понукать этим очевидно ревнующего, уязвленного ирландца было бы верхом свинства. - Остынь, О’Райли, я и без этого знаю, что виноват. - Олег не повышает голоса, вынуждая сержанта и самого заткнуться, чтобы услышать его. Волков действительно чувствует, что заигрался везде и со всеми. Он кидался из крайности в крайность, и никак не мог понять, что для него действительно важно. Серега – его друг, близкий, любимый им человек, а вот Кирк… Кирк – надежный напарник, которого он по совместительству трахал года с две тысячи десятого, никогда не требуя взамен ни чувств, ни долговых обязательств. Однако, даже несмотря на всю специфику их деятельности – время, проведенное вместе, сильно сказалось на них обоих. Олег прикипел, привык, начал чувствовать что-то странное по отношению к этому не менее ебнутому человеку. Это дезориентировало, заставляло переживать и нервничать, если О’Райли не выходил на связь больше, чем несколько часов в их очередном совместном деле, заставляло с трепетом относиться к каждой полученной им ране, под тихий, недовольный мат помогая мужчине с перевязкой. Тоже самое ощущалось и со стороны полицейского. При каждом пулевом или ножевом он лишь фыркал, отвешивая наемнику подзатыльник, и цеплял на себя роль сурового, язвительного доктора, не выебать которого по окончанию процедуры возможным не представлялось. Скорее всего, Волков просто гнался за двумя зайцами. Он не представлял свою жизнь без двух ублюдков: рыжего и блондинистого, и не знал, как ему разорваться и умудриться сработаться на два фронта. Он и правда скучал по О’Райли, он и правда жалеет о содеянном, и он просто не может отпустить его сейчас. Кажется, словив волковский настрой, Кирк слегка остывает, перестав пытаться переломать чужие пальцы своими, сжимая их словно тисками. Но он все равно не может смириться, и лишь отворачивается в сторону, резко выдыхая и поддавая затылком в стену, тихо рыча. - Я ненавижу тебя, Волков. За твое лицемерие, за твою наглость, за твою лживость и безвольность. Ты настоящий ублюдок, и то, что ты до сих пор жив – просто счастливое стечение обстоятельств. Будь я на месте Разумовского – целился бы точнее. – Кирк говорит зло, искренне в своем яростном порыве, и наемник знает – все это чистая правда. Но без этой ненависти их странные недоотношения просто не смогли бы просуществовать до сегодняшнего дня, и это не пробуждает в Олеге ничего, кроме прилива чистых эмоций, на которых он подается вперед, утыкаясь в висок О’Райли. - Забыл добавить, что я сучий выблядок. – Усмехается мужчина, скользнув носом по напряженной скуле ирландца, нырнув ниже, под челюсть, накрывая бьющуюся на шее вену мягким, виноватым поцелуем. Полицейского начинает мелко трясти, очевидно, снова от злости, и тот шумно выдыхает сквозь зубы, выгибаясь в сторону, стараясь уйти от чужих губ. - Уберись. Волков, блять, уйди. – Кирк продолжает совершенно по-кошачьи шипеть, изогнувшись сильнее, лишь открывая для Олега больше пространства, которое он тут же использует, утыкаясь губами в изгиб шеи, глубоко втягивая в себя запах этого несносного, сволочного в своем характере мента. Такие разные… Кирк и Гром. Вроде как оба стражи закона, но вот один честный, тупорылый буйвол, а другой хитрожопый, наглый, язвительный кошак, который мог хладнокровно вспороть когтями глотку любому, кто перебежал бы ему дорогу. - Ну, извини, О’Райли, сам постоянно говоришь мне о том, что я мудак. – Олег покрывает теплыми поцелуями шейную артерию, ощущая, как сержант напрягается всем телом, стискивая пальцы спецназовца сильнее, скрипя зубами. - Ты пьян, Волков. Прекрати эти никчемные домогательства. – Кирк всеми силами старается держать напускное хладнокровие, но Волк знает этого засранца, как облупленного. Тот вот-вот сдастся, поэтому бить надо сейчас. - Останься. Всего на одну ночь. Утром поедешь. - Нет. – Безапелляционно, севшим на пару тонов голосом, отрезает полицейский, толкая мужчину грудью, чтобы отстал. Но против лома, как говорится, приема нет. - Я не отстану, пока ты не согласишься. – Кончик языка очерчивает солоноватую кожу, и О’Райли дергается, поддавая плечом, поворачивая голову к Волкову, пытаясь поймать его наглый, вызывающий взгляд. - Ты сдурел? Ведешь себя, как подросток. Отъебись, я сказал. – Кирк гневно дышит в лицо наемника, но тот только больше ухмыляется, подаваясь вперед и забирая воздух у губ полицейского одним лишь вдохом, почти вынуждая чертовым шантажом дать свое согласие. Волков знал, как сержант ненавидит поцелуи в губы, как знал и то, что если бы желание О’Райли было бы велико – Олег уже давно бы валялся на полу с парочкой переломанных ребер, глядя в след удаляющейся фигуре двойного ирландского агента. - Одна ночь. Просто для сна. Поедешь с утра. – Твердит свое наемник, и сержант лишь закатывает глаза, выворачивая свои руки и упираясь ими в широкую спецназовскую грудь, оттесняя того от себя, гневно сверкая подернутыми мимолетной дымкой глазами. Вон она – умелая манипуляция. - Ладно. Но если ты снова полезешь ко мне – я выкину тебя на улицу, насрав на то, что ты здесь хозяин, тебе ясно? Держи свои шаловливые ручонки при себе. – Кирк держит наемника на расстоянии вытянутой левой, в то время как усердно пытается вернуть к себе украденное дыхание, лишь совсем чуть-чуть розовея бледными, впалыми щеками. - Идет, шеф. – Олег поднимает ладони вверх, и отступает на шаг назад, ухмыляясь собственной победе, прекрасно зная, что Кирк такой же не безгрешный, как и он сам. Не мог же он хранить верность всего одному партнеру столь долгое время? Хотя это же О’Райли, ему вполне могло бы хватать регулярных половых актов с доебывающей его работой. - Никаких_домогательств. Иначе выбью зубы. А теперь иди нахуй. Я в душ. – И, не сказав больше ни слова, ирландская фурия разворачивается на пятках, и стремительно скрывается в ванной комнате, хлопая дверью и почти сразу же открывая воду на полную мощность. - Конечно-конечно. – Хмыкает Волков себе под нос, возвращаясь на кухню, к недопитой бутылке коньяка. Кирк, несомненно, был человеком слова, и раз он сказал: «не лезь», значит, лезть к себе дальше не позволит, но… Олег знает как минимум четыре обходных пути этой серьезной системы «ПВО-Кирк». Во всяком случае, попробовать ему точно ничего не мешает. * * * - Засранец. – Шипит О’Райли, стягивая с себя кофту, бросая ее прямо на пол (все равно Волков тут все вылизал так, что с кафеля можно жрать), после чего пытается расстегнуть ремень брюк, но понимает, что трясущиеся пальцы никак не хотят справляться с такой непосильной задачей. – Просто чертов засранец. – Кирк прикрывает глаза и оседает на край ванны, сунув руку под теплую струю воды и стараясь прийти в себя, игнорируя тянущее ощущение остывающего внизу живота возбуждения. На коже все еще горят чужие поцелуи, и сержанту хочется содрать их лезвием, но он понимает, что самоувечье из-за Волкова – это несколько огромных, жирных минусов к его карме. Хорошо, что Олег понял и отвалил, а то ведь мог из вредности еще и в дверь постучаться, пробасив что-нибудь мерзкое и провокационное, заставляя Кирка открыть створку и врубить душ на полную, смывая блядского наемника, проорав что-нибудь о том, чтобы тот не смел появляться в радиусе ванной комнаты и на десять метров. И срать, что вся квартира или номер в мотеле мог оказаться всего лишь только пятнадцать. Волков – ублюдок. Скотина. Бестактное, наглое, лишенное инстинкта самосохранения существо, которое хотелось не то убить, не то выебать, и каждый раз О’Райли приходилось теряться в этих ощущениях. А сейчас все и вовсе встало с ног на голову. Тот наемник, которого он знал, сдох еще тогда, когда Мердок сообщил ему об этом. Мердок, сука… надо будет разобраться с ним после. И теперь этот Волков напоминал прежнего лишь оболочкой да наглыми шоколадными глазами. Шоколад Кирк любил, но ел его лишь в исключительных случаях. С Волковым так не прокатывало… раньше он был рядом почти постоянно. Либо бесил, либо защищал, либо трахал, либо делал перевязку. Иного не дано. Не было такого, чтобы он просто лежал рядом и МОЛЧАЛ, господи, это было бы подарком с небес. Как-то однажды, как вспомнилось О’Райли, он получил смску на свой мобильный. Олег просил помощи и требовал приехать как можно скорее, дернув его с суточного дежурства в какой-то ночной клуб, в котором, по его словам, на тот момент находился местный наркобарон, за которым «дети» гонялись уже порядком нескольких месяцев. Как полный придурок О’Райли приехал, даже не успев переодеться из формы в гражданскую одежду, не взглянув на календарь, на котором жирной, красной пометкой стояло число: тридцать первое октября. Если бы Кирк заранее знал, что ублюдок затащит его на Хэллоуин – убил бы еще по телефону. Нашел бы способ. Но ни за что не пошел бы у него на поводу, однако… Однако когда он приехал и вместо сосредоточенного Волкова увидел поддатого, нагло улыбающегося мерзавца, что-то сломалось в нем. Это был первый раз, когда О’Райли пошел у него на поводу. Он очень долго ворчал, недовольствовал, и даже когда курил на улице, умудрился четыре раза «случайно» наступить Олегу на ноги, но доза выпитого алкоголя и стопка ненавистных дел в участке непроизвольно заставили его задержаться в этом месте аж до самого утра. Кирк вообще в тот день принял что-то не то, раз позволил себе столько вольностей, и выпив, и станцевав, и чуть не нарвавшись на драку с каким-то гигантским лепреконом, который возомнил себя хозяином танцпола. Даже в чертовой, узкой туалетной кабинке, прижимая горячую наемничью ладонь к своему рту, чтобы заглушить стоны, и обхватывая чужую поясницу длинными ногами, в тот момент, когда Волков безбашенно втрахивал его в хлипкую стенку, он не думал о том, что, блять, он находится при исполнении своих прямых служебных обязанностей. Конечно, потом Волков свое получил… и за обман, и за алкоголь, и за танцы, и за грязный, рискованный секс в туалете, но вспомнить это с омерзением все равно не выходило. Лишь с легким раздражением, смешанным с ленивым удовлетворением от той веселой ночи. Да, сделай Олег так сейчас, О’Райли без лишних слов схватил бы того за шиворот и выкинул бы из клуба в ближайшее такси, сопроводив в участок как особо опасного преступника, но тогда Кирк, как бы то наивно не звучало, был еще молод. Почти пять лет разницы, тяга к приключениям, еще не столь яркий социопатичный мизонтропизм… Да уж, ту ночь сержант запомнил надолго. Но теперь все эти воспоминания казались ложными. Словно это был кто-то другой. Весь Олег в его жизни перечеркнулся всего одной фамилией, с которой было связано много-много дерьма. Создатель «ВМесте» всегда тянул свои руки к тому, чего ему не принадлежало, как произошло и теперь. Конечно, О’Райли никогда не заявлял на Волка свои права, однако ему никогда не изменял. Ни с кем. На протяжении почти пяти ебаных лет. Женщин он ненавидел всей душой, а ни один мужик не смог бы вытерпеть его дольше пары часов, а тот, кто мог бы вытерпеть, был уже занят Мариной, посему последний год сержант был один. Не сказать, чтобы он тосковал и переживал, но мог сказать точно: известие о смерти Волкова подкосило его. Вера в людей, и так колеблющаяся на уровне абсолютного нуля по Фаренгейту, ушла в минус сотую, и мужчина даже ненадолго замкнулся в себе, не желая разговаривать ни с кем, кроме Кристофера, которого он обучал стрельбе и работе с фальсификацией данных. Нужно же было растить лидерам «детей» достойную смену. А этот? Мало того, что даже не удосужился позвонить, еще и нашел себе доступную рыжую шлюху в своей сраной Венеции. Да и пусть катится к нему… - Пошел ты, Волков. – Рычит Кирк, и поднимается на ноги, все же избавляя себя от одежды и ныряя под теплую воду с головой, смывая с себя все дерьмо сегодняшнего дня. Нет, если честно, то это больно. Тупо больно, неприятно и разочаровывающе. В конце концов, пять лет в задницу не засунешь, и даже при всем своем напускном безразличии Кирку не удастся сделать это. Как бы он не хотел. Запах волковского геля для душа неимоверно раздражает, поэтому сержант берет обычное мыло, втирая его в кожу, словно стараясь вытравить из себя дух наемника, осевший в нем за время нахождения рядом. Пошел он… Кирк опускается на дно ванной, облокачиваясь затылком о стену и подставляя лицо струям воды. Как хочется ненавидеть Олега, послать его нахуй, но что-то внутри упрямо твердит сержанту о том, что ему не удастся этого сделать. Странно… дело в тупости полицейского? Вряд ли. Может, в неотразимости Волкова? Пф, щ-щаз-з. Тогда в чем? А в том, блять, что как уже было сказано, пять лет из жизни не выкинешь. Это ясно даже Кирку, принципиальному, гордому человеку, плюнув в лицо которому можно было остаться не только без языка и зубов, но и в целом без головы. Олега он подпустил ближе остальных. Даже ближе Мердока. И проебался. Но строить из себя обиженную, ревнивую оскорбленность он точно не будет. Уже поддался мудаку под действием алкоголя, от которого его повело за считанные минуты и до сих пор не слишком отпустило. Чертовы таблетки. Показать Волкову, что его действительно задел его поступок еще раз – значит, с треском проиграть по всем фронтам. И все-таки этого козла он к себе не подпустит. Да пошел он, блять… - О’Райли, ты что, уснул там? – Громкий стук в дверь заставляет дернуться и встрепенуться, и Кирк сдавленно матерится сквозь зубы – кажется, он и впрямь закемарил. - Иди нахуй! – Безапелляционно отрезает сержант и поднимается на ноги, которые успели порядком затечь в неудобном положении, домывая себя пахнущим какой-то травяной байдой куском мыла, и выключая воду. Ответа от Волкова не последовало. А может, тот его попросту не услышал из-за шума воды. Обтираясь полотенцем, которое тоже пахло чертовым наемником, Кирк одевается, и уже было собирается накинуть на плечи кофту, как вдруг очередная бредовая идея приходит ему в голову. Ха… а ведь можно проверить хваленую волковскую выдержку. Тот сказал, что не будет лезть, так почему бы не проверить подобное? В случае чего можно будет задать ублюдку официальную трепку. О’Райли усмехается собственным мыслям и толкает дверь ванной, тут же встречаясь взглядом со скучающими карими глазами, едва не шарахнувшись обратно. - Ты что, придурок? Ты стоял под дверьми все это время? – Кирк надеется, что не растерял всего хладнокровного вида, перекидывая кофту через руку, гордо выпрямляясь и выгибая бровь, ожидая ответа. – Что, онемел что ли? – С саркастичным самодовольством сержант наблюдает за тем, как упорно старающиеся смотреть в лицо, глаза Волкова скользят ниже, цепляясь за атлетичное, влажное после душа тело, покрытое многочисленными шрамами. А что? Ирландец всегда мог похвастаться своей фигурой, ведь мышцами он не обделен, конечно, не тот же Олег или Мердок, но тоже вполне себе сильный мужчина. И пусть Финн не пиздит, уничижительно называя его в глаза принцессой. Волк хочет, это видно, но лишь ведет плечом и плотнее складывает руки на груди, закрываясь от внешнего мира. - Мне тоже надо помыться. А ты там торчишь уже почти час. Давай, выметайся, если хочешь, можешь взять одну из моих футболок в спальне наверху. – Олег машет на Кирка рукой, но тот намеренно застыл в проеме, не давая спецназовцу пройти, раздражая очередной порцией несговорчивости. - Нужны мне твои футболки. Они все провоняли твоей гнилой натурой. – Скалится О’Райли, приваливаясь плечом к косяку и копируя действия Волкова закрывающимся жестом, видя, как тот скрипит зубами, шагая вперед и перехватывая сержанта под поясницу, дернув того в сторону, задерживаясь как бы случайно и совсем чуть-чуть, тут же встречаясь с недовольными разноцветными глазами. В шоколадных пляшут черти, а пальцы на оголенной, влажной спине давят ощутимо-сильнее, но Кирк лишь выворачивается, треснув наглеца по руке и уходя в сторону. - Клешни убери. И вали мыться. Я пока что выселю тебя на диван в гостиной. – Полицейский не собирается спать ни на диване, не в каких-то необжитых спальнях. Там наверняка полно пыли и собачий холод, а в Волкове можно не сомневаться – он обустроит себе уютную лежанку. - Готов поспорить, что когда я выйду, ты будешь меня ждать. – Наемник расплывается в мерзкой ухмылке, на что сержант лишь показывает ему фак, уходя в сторону кухни. - Слишком много чести для такого выблядка, как ты! – Доносится уже из-за угла, и О’Райли с маленькой победой слышит, как дверь ванной захлопывается чуть громче, чем следовало бы. Кирк и не собирается задерживаться. Он лишь роется в холодильнике, в поисках непонятно чего; затем роется в чужой куртке в коридоре, доставая оттуда ожидаемую пачку сигарет; потом он долго, с перерывами курит, пялясь в экран телефона, вычитывая последние новости об объявлении Аль-Каидой войны ИГИЛу; складывает еще несколько журавликов и одного волка; снова курит и снова роется в телефоне, отмечая, что чертов ублюдок плавает в ванне куда дольше, чем следовало бы. «Еще одну, и спать» - думает Кирк, затягиваясь сигаретой и отодвигая штору кухонного окна, глядя на качающиеся в безумном танце деревья, пропуская через легкие едкий дым, довольствуясь тем, что есть у него сейчас. Босым ногам не холодно – пока он плескался, Олег затопил камин и на полную врубил все батареи, и внутри поселяется какое-то странное чувство пасторального умиротворения. Наверное, так действует на него чертов питерский поселок… Когда он слышит шаги позади себя, то даже не оборачивается, всем своим видом показывая, что до Волкова ему нет никакого дела. - Я же говорил. – Насмешливый голос позади сейчас не раздражает, но О’Райли все равно отвечает с привычной язвительностью. - Нихуя ты не угадал, я просто курю. – Кирк не удостаивает Волкова и малейшим косым взглядом, все еще показывая свою гордую и неприступную натуру. Которую становится чертовски сложно держать, когда оголенного плеча касаются чужие, теплые и осторожные губы. * * * Волков знал, что О’Райли никуда не уйдет. Просто ощущал своим шестым звериным чувством, закрепляя уверенность наглым касанием чужого тела на пороге ванной комнаты. Кирк думал, что смотрит зло? Хуя с два. Он смотрел так же жадно и вызывающе, как и всегда, когда Олег касался его, а он отбивался в привычной прелюдии, которая всегда заканчивалась в горизонтальном положении. Поэтому он даже не торопится, смывая с себя ломоту и потеки совести, облепившие его с ног до головы, мылясь своим любимым, резко пахнущим гелем, от которого так морщился сержант, не собираясь выходить раньше, чем минут через сорок. Он будто чувствует, что О’Райли сейчас на кухне, улавливает его присутствие даже сквозь несколько стен, глядя на свою побитую физиономию в зеркало, отмечая несколько темных синяков и рассеченную бровь, которая уже убого зарубцевалась. На Волкове – как на собаке. Он знает, что полицейский не упустит такой возможности, поэтому даже не удивляется, врезаясь глазами в оголенные бледные лопатки Кирка, стоящего на кухне, позволяя себе пару колкостей перед тем, как осторожно приблизиться к мужчине, стирая весь напряженный год всего одним касанием. Наемник ничего не говорит, лишь втягивает в легкие персональный запах О’Райли, сбить который травяным мылом было бы невозможно, и целует его. Так, как целовал раньше, но не жадно и голодно (это придет позже), а трепетно, виновато, даже нежно, пристроив ладони на чужой талии, вжимаясь в сильную спину влажной и горячей после душа грудью. Сержант напрягается, чуть отклонив голову в сторону, ощущая губы на изгибе шеи, пропуская особенно шумный выдох в тот момент, когда пальцы Волкова с нажимом проходятся по бокам, задерживаясь на ремне брюк. Кирк выдерживает достаточную паузу перед тем, как встрепенуться и развернуться к Олегу, который уже почти добрался до скулы, встречая его насмешливым взглядом, затягиваясь сигаретой и выпуская дым в его лицо, заставляя слегка поморщиться, но никак не убрать рук с бледного тела. - Я же говорил тебе – не домогаться. - О’Райли все еще в игре. Он щурит глаза, не льнет, но и не отстраняется, пристраивая пальцы на ремне армейских штанов, которые Волков натянул чисто для солидности. – А ты как был бестолочью, так и остался, раз не понимаешь с первого раза. – Кирк цепляется за портупею и чуть отталкивает Олега назад, не отпуская, для того, чтобы вновь затянуться и приблизиться к чужому лицу, опять норовя выпустить в него дым. - В этом мое преимущество. – Волков усмехается, и принимает правила, приоткрывая рот, оказываясь максимально близко к чужим губам, втягивая в себя никотин, смешанный с ядом О’Райли, впитывая все до конца, чтобы затем выпустить рассеянные струйки дыма через ноздри. - Преимущество… ты такой придурок, Волков. – Длинные пальцы глубже ныряют под ремень и Олег едва заметно вздрагивает, ощущая, как ногти задевают чувствительную в этом месте кожу, глядя в глаза этого наглого провокатора, который сдался под спецназовским напором, проигрывая всю войну к собачьим чертям. - Почему придурок? – Мужчина придвигает ирландца ближе к себе, обхватывая того за поясницу и оглаживая ладонями нижние мышцы спины, ощущая их твердость и напряженность сейчас. Кирк не расслаблен. Он никогда не бывает расслаблен. - Потому что, блять. Катись к чертям. – С чертовым длинноногим засранцем не соскучишься. Он резко отталкивает Волкова от себя и тушит сигарету о дно пепельницы, стоящей на столе. Сейчас в его сведенных бровях читается недовольство происходящим, но обманывать того, кто знает тебя наизусть, было крайне глупо и бесполезно. - Хочешь поиграть, О’Райли? – Хмыкает Волков, протягивая руку и сцепляя пальцы на предплечье сержанта. – Ну, давай поиграем. – Он резким движением дергает Кирка к себе, обхватывая поперек спины и с силой вжимая того лопатками в холодную поверхность холодильника, заставляя поежиться и оскалить зубы, вцепившись в плечи наемника мертвой хваткой. – Хочешь, чтобы я был жестким? Как и всегда? Я, блять, знаю тебя до твоего самого последнего грязного желания. – Олег игнорирует пылающий напускной ненавистью, за которой проще было спрятать возбуждение, взгляд Кирка, после чего подается вперед, поцелуем-укусом впиваясь в его губы, прекрасно зная, что за этим последует волна недовольства. Они никогда не были нежными. А если такое случалось, то лишь на моменте выхода за грань, когда один едва не терял другого по глупости, от пули или ножа, вошедшего под самое сердце. Однако это быстро забывалось, и горе-напарники никогда не возвращались к тем моментам, в которые они так не были похожи на самих себя. Моменты слабости – так это можно было назвать. Сейчас ни Олег, ни Кирк слабыми выглядеть не хотели. О’Райли упирается в его плечи ладонями, зло впиваясь в них ногтями, а Волков лишь напирает, обхватывая мужчину за запястья и выворачивая их в стороны, слыша тихий, недовольный стон в собственные губы, сопровождающийся смыканием зубов на наглом, юрком языке, что проник в его рот для детального изучения после столь долгого перерыва. От резкой боли под веками взорвались фейерверки, и наемник дергается назад, для того, чтобы избавить себя от этого, тихо рыча и глядя в усмехающиеся глаза сержанта, который гордо вскидывает подбородок, хищно облизываясь. Это злит, и уже в следующую секунду спецназовец резко подается вперед, чтобы с размаху вдавить тело этой строптивой сучки в холодильник, в котором от таких кульбитов что-то горестно и обиженно звякнуло. - Ублюдок… - На выдохе произносит Кирк, в то время, как Волков освобождает одно запястье, ведя рукой вниз и стискивая пальцами ягодицу О’Райли, дергая того на себя нижней частью туловища, вплотную прилегая к чужим бедрам. Свободная рука тут же находит свое предназначение в выдирании волковских волос на затылке, отчего тот морщится, ведясь на хватку и отклоняя голову, так легкомысленно открывая беззащитную сейчас шею. Блядский полицай тут же пользуется этим, смыкая на артерии свои зубы, вдавливая так, что перед глазами начинают летать разноцветные искры. - Странно, я тебя, вроде как, кормил. - Усмехается Олег, ощущая, как горячий язык уже скользит по месту укуса, жадно, нагло, ненасытно, поднимаясь выше, доходя аж до подбородка, оставив широкую влажную полоску на разгоряченной коже. - Ты отвратительно воняешь, Волков. – Плотоядно урчит О’Райли, все еще дергая волосы наемника своими пальцами, которые хотелось переломать, и кусает Волка уже за подбородок, прибавляя к синяку от кулака еще и мелкую россыпь от собственных зубов. - О тебе могу сказать то же самое. – Парирует спецназовец, чувствуя, как от такого яростного порыва его ведет, начиная проигрывать в этой инициативе, в которой Кирк грыз, облизывал, шумно дышал и терся своими бедрами о чужие, вызывая толпы мурашек по всему телу. - Не пизди. – Сержант выдыхает очередную грубость и широко мажет по линии приоткрытого рта Олега языком, в совершенно-животном порыве, подаваясь еще ближе и еще теснее. В какой-то момент Волков начал понимать, что уступает. И это резко будоражит сознание, заставляя вновь двинуть бедрами для того, чтобы вернуть ирландца обратно к уже нагретому им холодильнику, отпуская и второе запястье, стискивая на заднице Кирка уже обе ладони, нагибаясь и приникая открытым ртом к бледной коже шеи, украшая ее яркой алой меткой, которая чуть позже расцветет синим. От этого О’Райли легко содрогается, шипя в ухо мужчины о том, какая же он все-таки мразь, после чего поднимает руку и совершенно подло ведет ногтями по коже груди, сумев-таки втиснуть свое запястье, принося резкую, возбуждающую боль. Да… их прелюдии и секс не могли представить себя без боли, и вот Волков уже готов разложить этого ублюдка прямо здесь, на кухне, вытрахивая из него всю дурь, посему резко ведет руками по задней части крепких бедер Кирка ниже, поддевая полицейского и резко разводя его ноги, вздергивая того на голову выше себя, притискивая к кухонной технике поступательным движением бедер в открытую сейчас промежность. Мешала только одежда. Даже не то, чтобы мешала… скорее дополняла остроту и пикантность момента, оттягивая желаемый непосредственный контакт. О’Райли морщится, ибо пропахать спиной по поверхности холодильника, поставив себе царапину его ручкой, не слишком приятное занятие, но все же резко сцепляет ноги на пояснице наемника и тянет того ближе, хватаясь за крепкие плечи и вскидывая подбородок, намекая на то, чего хотел бы получить именно сейчас. А Волкову и намекать не надо… он и сам знает, что целуется лишь Кирк в крайних случаях, хотя часто так хочется изнасиловать этот похабный рот своим языком. Как и сейчас. Но вместо этого Олег тянется ниже, к ключицам, целуя, кусая, зализывая, стараясь довести полицейского до стадии плохо сдерживаемых стонов, оглаживая напряженные бедра и ягодицы ирландца. Сам же белобрысый ублюдок лишь сдавленно выдыхает на очередной укус, шаря ладонями по спине, вызывая нервную дрожь между лопаток. О’Райли возбуждающе-горяч, тонко, приятно пахнет, пошло изгибается телом, и о таком партнере можно лишь мечтать, посему Волков удовлетворенно урчит в чужую грудь, подцепляя кромкой зубов напряженный сосок, заставляя Кирка вздрогнуть и зашипеть, вплетаясь пальцами в каштановые волосы и притягивая к себе ближе, требуя больше и больше. - Так и выебешь меня: на кухне около холодильника? Где твое гостеприимство, Волков? Где мягкая, удобная кровать? – Сержант привычно язвит, дурея от того, что Олег делает с его телом, но тот вдруг решает выполнить чужой каприз. Тупо назло. Наемник совершает несколько манипуляций, подкинув, поддержав, повернув и переместив, и уже в следующую секунду закидывает охуевшего и охуевающего О’Райли к себе на плечо, плотно обхватывая под коленками и направляясь прочь с кухни, всерьез собравшись подняться в спальню. - Мать твою, Волков, ты сдурел?! Немедленно поставь меня на место, сука, ведь ебну так, что мало не покажется! – Голос Кирка звенит недовольством, и Олег чувствует чужое возбуждение около своего плеча, куда двойной агент так некстати ткнулся своими бедрами, продолжая возмущаться за его спиной, впиваясь ногтями в поясницу Волка с силой отчаявшейся в своем спасении принцессы, которую неминуемо угоняли в рабство неотесанные кочевники-дикари. Конечно, Кирк не пищал, не бил в агонии кулаками, да и угрозы его были более чем правдивы, но сейчас Олегу насрать. Он невозмутимо поднимается наверх и молча, небрежно скидывает тело гоношащегося ирландца на свою кровать, скрипнувшую от таких манипуляций, зажигая ночник на тумбочке и оценивающе оглядывая распластавшегося по покрывалу О’Райли, который уже успел опереться на локти, прожигая Волкова недовольными глазами. Трахаться с Кирком без света было самой хуевой идеей в этой Вселенной. Этого ублюдка надо не только ощущать и слышать, но еще и видеть. Эти сведенные злостью брови, скривленные губы и прищуренный взгляд… От этой вечной недовольности лишь острее, и наемник хищно скалится, перебираясь на скрипучую кровать к длинноногой бляди, одним движением разводя его бедра, чтобы упереться коленом в промежность, наконец-то добиваясь от Кирка низкого, хриплого стона. - Еще раз сделаешь так, и я тебе вмажу… - Сипит О’Райли, облизывая губы и вцепляясь в шею Волкова пальцами, сдавливая до ощутимой нехватки воздуха. - Как, так? – Наемник давит коленом снова, получая в награду еще один непроизвольный стон, зажмуренные глаза и оскаленные зубы, и усмехается, наслаждаясь видом и ощущениями. - Нет. То, как ты пер меня на второй этаж. Я тебе не рабыня Изаура. – Кирк кладет вторую руку на бедро Волкова, стараясь стряхнуть его ногу с себя, но, так и не справившись с задачей, давит на горло, прибавляя к этому уже двойной напор, заставляя наемника скрипнуть зубами и резко разорвать все попытки О’Райли движением локтей, нависая и выдыхая под острую скулу. - Насчет рабыни я бы поспорил. – Волков уничтожающе ведет коленом из стороны в сторону, ловя такую необходимую и ценную реакцию полицейского, напрягающегося всем телом, негромко выстанывающего в адрес мужчины очередное проклятие на своем языке. Когда же русский, наконец, добьется своего имени, слетевшего с этого острого, ядовитого языка, с должным придыханием и хрипотцой, в тот момент, когда Олег втрахивал бы его в любую удобно подвернувшуюся поверхность. Он пытался. Уже не один год. Прикладывал к этому кучу усилий, но взамен получал лишь язвительные улыбки. Ублюдок знал, чего тот добивался, но никогда не давал Волкову то, чего он так хотел. Кирк вообще КРАЙНЕ редко называл наемника по имени… это раздражало, но переучить и переломать это строптивое существо не было под силу даже такому упрямцу, как он. - Да пошел ты… - Фыркает О’Райли, пристраивая пальцы на портупее, расстегивая ее с характерным металлическим клацаньем, приоткрыв губы, чтобы схватить больше воздуха, ведь чертова коленка не давала дышать, как следует. – Только и умеешь, что пиздить и угрожать. - Я?! – Недовольный возглас теряется в тихом стоне – Кирк заползает пальцами под расстегнутую молнию и сжимает ими твердый член, которому стало тесно в форменном обмундировании еще внизу минут с десять назад. Как же давно он не чувствовал этих грубоватых, властных, умелых касаний, способных довести до скручивающего оргазма за считанные секунды. - Ммм, нашел, да? – Сержант довольно скалится, оглаживая напряженную плоть через ткань белья, второй рукой исследуя выступающие кубики нижнего пресса, изредка цепляясь за дорожку жестких волос, уходящих под резинку трусов. Волков лишь издает тихий, нетерпеливый рык, сводя лопатки и упираясь ладонями в кровать по обе стороны от головы Кирка, позволяя себе временно отдаться во власть этих юрких пальцев, изучавших каждый сантиметр его члена, словно знакомясь с ним в первый раз. Ох… вспомнить их первый раз – вздрогнуть. Сумбурно, страстно, яростно, смазано, насухую, почти без смазки, в каком-то дрянном местечке под Афганистаном, куда их заслал Великий Рыжий Мачо по какой-то тупорылой причине, которую ни один, ни другой не могли припомнить до сих пор. Кирк тогда неделю остро ненавидел Волкова в те моменты, когда ему приходилось садиться на какую-либо поверхность, и носил исключительно поднятый воротник, стесняясь собственнических меток ненасытного русского волка. - Смотри не кончи раньше времени, а то будет не интересно. – Насмешливый голос раздается снизу, и Олег распахивает веки, утыкаясь в два потемневших, сверкающих в свете торшера, разноцветных глаза, резко отстраняясь, слезая с промежности О’Райли, слыша облегченный то ли стон, то ли всхлип, и принимаясь за ремень кирковских брюк, избавившись от них даже быстрее, чем тот успел осознать, что происходит. Теперь можно было отстраниться и посмотреть. Да таким взглядом, что у белобрысого заметно задрожали коленки, а глаза стали темнее еще на полтона. Этот бледный, ядовитый, стройный и ногастый выблядок был если не пределом совершенства, то значением, максимально к нему приближенным, и Волкову настопиздит терпеть. Он подхватывает одну ногу под колено, поворачивая голову и покрывая модельный дар небес короткими, влажными поцелуями, начиная от острой, выпирающей коленной кости. Кирк лишь упирается затылком в подушку и закидывает ногу на волковское плечо, запуская руку в волосы, не направляя и не притесняя, а просто занимая ее делом. Волкова направлять не надо… он сам знает, что и как, касаясь уязвимой, внутренней части бедра губами, ведя по ней двумя пальцами, вызывая у сержанта нервную дрожь. Хватка в волосах против воли становится ощутимее. Олег целует, прикусывает, оставляет темные следы, а после, наигравшись, отстраняется, тянет руку и ведет пальцами уже по тонкой плоти стоящего колом члена, на что Кирк отзывается злостным шипением о том, чтобы тот не растягивал процесс, а растягивал уже его, проклиная медлительность наемника всеми словами. Мужчина совсем не против, он лишь принимает более удобную стойку и поднимает руку, чтобы коснуться пальцами губ О’Райли, под удивленно-охуевший взгляд втискивая фаланги в чужой отвратительно-похабный рот, касаясь ими языка, чуть кивая застывшему копу. - Поработай языком в нужное русло. – Хмыкает наемник, но вместо того, чтобы получить укус, он получает лишь в секунду изменившееся лицо, опустившиеся веки и совершенную преданность своему делу. Ебаный сержант, живущий исключительно на контрастах и непостоянностях, обсасывает пальцы так, что член невольно начинает им завидовать, а выдержке в Волкове убавляется на несколько десятков процентов. Он оглаживает фаланги языком, втягивает те глубже и снова выпускает, заставляя лишь кусать губы в нетерпении, стараясь не толкаться пальцами в самую глотку, довольствуясь тем, что имелось. Окончательно пробки выбивает тогда, когда О’Райли открывает глаза, одаривая наемника пошлым взглядом из-под дрожащих ресниц, отстраняясь и, напоследок, ведя кончиком языка по указательному, оставляя влажный рот по-блядски открытым. - Сука. – Констатирует Олег и тут же опускает руку, оглаживая влажными от чужой слюны пальцами туго сжатое кольцо мышц, нетерпеливо проникая одним аж до половины, получая на это лишь резкий, короткий стон и крепко сжавшиеся на плечах ладони. Ирландец напряжен против своей воли, но на расслабление его поцелуями и оглаживаниями нет никаких моральных сил, и Волков действует жестче, грубее, проникая глубже, растягивая неминуемо и быстро, заставляя Кирка выгибаться и ронять хриплые, несдержанные стоны в моменты, когда подушечки достигали простаты, надавливая особенно сильно. Наемник старается не торопиться слишком уж явно, но взмокший, возбужденный Кирк под ним совершенно не располагает к здравомыслию, особенно в те моменты, когда он выстанывал что-то матерное, проходясь длинным языком по влажным, раскрасневшимся губам. «Сука…». - Волков, блять… не тяни уже, а то я сам тебя сейчас выебу. – Роняет сержант, протягивая руку и шлепая спецназовца по щеке, возвращая того к реальности. Тот, в общем-то, и не против продолжать. Это он на благо самого копа старался, ему-то что… Олег молчит, лишь сумбурно стаскивает с себя штаны с бельем, опуская их до середины бедра, понимая, что встать и снять их полностью он уже не сможет, и проходится языком по своей ладони, в пару движений слегка увлажняя член для того, чтобы уже через секунду вогнать его в О’Райли до самого основания. Каким бы хваленым и стальным Кирк не был, он не может заглушить негромкий, короткий вскрик, первично подаваясь назад, поджимая на ногах пальцы и жмурясь, очевидно, ненавидя Волкова всей душой, но это лишь пока. Сам же Олег замирает, наблюдая за забавно мечущимися перед глазами черными мушками, стискивая бледные бедра сержанта до синяков, давая время, чтобы привыкнуть. Неужели, у того и правда целый год ничего не было? Это объясняет то, с какой быстротой тот сдался еще там, на кухне, и осознание вины слишком не вовремя бьет в солнечное сплетение, заставляя смягчить хватку и поднять одну руку на уровень бледного, блестящего бисиринками пота, лица, мягко беря О’Райли за челюсть, поворачивая его голову к себе. - Что? Я не сдох, хули замер? – Кирк открывает мутные от возбуждения глаза и смотрит на Волкова расфокусированным от процесса взглядом. - Может, дашь мне поцеловать себя? – Вопрос звучит так томно, вкрадчиво и осторожно, что белобрысый меняется в лице, явно пытаясь понять, то ли Олег сбрендил, то ли он издевается. – Не будь Красоткой, ты мало похож на Джулию Робертс. Дай мне поцеловать себя. – Уже требовательнее, и О’Райли лишь закатывает глаза, сцепляя руки на бедовом затылке и притягивая Волкова к себе, не давая действовать слишком уж трепетно – от этого копа явно начинало тошнить. - Я что, шлюха, что ты меня с Робертс сравниваешь? Еще одна подобная выходка – и ты останешься без языка. А еще, Волков, у тебя просто омерзительно-скрипучая кровать. – Шипит Кирк в самое лицо наемника, после чего жестко, требовательно и нагло впивается в его губы, не давая время на то, чтобы это выглядело, как мимолетная слабость или потакание чужим желаниям. Ирладнец целует яростно, грубо, но сейчас Олегу этого хватает, и он отвечает на порыв, прикрывая глаза и шумно выдыхая, ощущая то, за что, признай он это вслух, он бы остался без головы – Кирку самому это нравится. Просто он много выебывается. Осознание этого факта подталкивает Волкова к действиям, и тот, удобнее перехватив мужчину под бедра, начинает резкие, нетерпеливые движения, сразу вколачиваясь на всю длину, не размениваясь на осторожность и бережливость. От этого закладывает уши, а внизу живота все скручивается в гигантский узел невыплеснувшегося возбуждения, и Олег лишь рычит в чужие губы, оглаживая тело вздорного копа вдоль, стискивая пальцами бока, ускоряя темп и приоткрывая рот, впитывая в себя плохо сдерживаемые стоны Кирка. Дышать становится на порядок сложнее. Чертов ирландец так обхватил его своими ногами-убийцами, которыми он, как наемник уже убеждался, легко может свернуть человеку шею, что отстраниться хотя бы немного было непосильной задачей. - Быстрее, Волков… - хрипит О’Райли, и спецназовец ускоряется даже раньше, чем успевает подумать, наваливаясь уже всем телом, втрахивая ублюдка в матрас с удвоенной силой, с каждым разом надавливая так, что искрами из глаз можно было спалить как минимум пол поселка. Сержант, наконец, перестает сдерживаться, и стонет уже в полный голос, цепляясь ногтями за мокрые от пота плечи Олега, изгибаясь на кровати так, словно он был чертовым гимнастом, подаваясь навстречу, насаживаясь до предела, прижимая теснее, но больше не давая трогать свои губы, скривив их в непроизвольном оскале. Но Волкову пока и не надо. Он покрывает поцелуями соленую кожу шеи, ключиц и плеч, тяжело дыша и срываясь на хрипы и стоны, двигаясь почти в запредельно быстром для себя темпе. Кирк не касается себя. Терпит. Ждет, пока это сделает Олег, и это можно было бы назвать победой и мысленно позлорадствовать, да вот подступающий оргазм не позволяет этого делать, и Волков смыкает чужой, сочащийся смазкой член, в кольцо пальцев, резко ведя по всей длине и подстраиваясь под ритм собственных бедер, уже не целуя, а просто хватая ртом воздух, упираясь лбом в бледное, расцвеченное его собственными метками, плечо. Еще полминуты бешеного ритма и громких, протяжных стонов, сопровождающихся неистовым скрипом кровати, и О’Райли дергается, словно в конвульсии, вжимая ногти в плечи до мяса, прогибаясь в спине так, что догадки о гимнастическом прошлом Кирка лишь подтверждаются, обильно изливаясь в плотно сжатый кулак Волкова, распахивая рот в беззвучном то ли стоне, то ли и вовсе – крике. Пары движений и, судорожно сжавшийся вокруг члена Олега сержант, хватает наемнику для того, чтобы кончить следом, выстанывая в плечо ирландца, которое он обхватил зубами от переизбытка эмоций. Оргазм накрыл с головой, заставляя ежиться в судорогах еще какое-то время. Волкову всерьез кажется, что он потерял ощущение реальности. Олег не знает, сколько они пролежали вот так – без движения, просто пытаясь отдышаться и вернуться в более-менее привычное состояние, ощущая, как кожа липнет к коже из-за пота и потеков жемчужной спермы на животе вице-лидера «детей». Наемник, может, лежал бы еще дольше, но… - Плечо, Волков… - Слышит он хриплый, негромкий голос, и лишь сейчас понимает, что на его языке оседает металлический привкус, разжимая челюстные мышцы и отстраняясь от Кирка, мутным взглядом отмечая кроваво-алый след от собственного укуса. Что же – это – месть на вспоротую ногтями копа кожу. – Ты, блять, как всегда… - Ирландец мокрый, как мышь, измотанный, вытраханный и, несомненно, довольный, даже несмотря на местные увечья, нанесенные зубами неистовой силы по имени Олег. Ха… в этот раз он тоже не дождался своего имени. Блядство… - Неудобняк… - Выдыхает Волков, после чего мажет по ране языком, слизывая кровь и припечатывая сверху легким поцелуем, упираясь в кровать руками и откатываясь в сторону, давая О’Райли необходимое пространство для дыхания. - Да в пизду тебя… - Устало выдыхает сержант, и вдруг поднимается со своего места так уверенно, словно это не он секунду назад тут чуть не сдох от оргазма, садясь на кровати и совершенно очевидно думая слинять. - Ты куда это? – Волков, единственным желанием которого было попросту стащить штаны и забраться под одеяло, привстает на локтях, сверля глазами взмокшую, бледную спину полицейского. - На диван. – Он уже встает, потянувшись к своим брюкам, но наемник, охуевший от такой наглости, хватает его за руку и дергает назад, заставляя ослабшего после секса копа, ебнуться назад, на скрипучую суку, прорываясь потоком ругательств. – У меня нет желания спать с тобой в одной постели. От упрямства О’Райли начинает тошнить, но Волков лишь стягивает с себя штаны и откидывает одеяло, пихая Кирка туда и ложась следом, перехватывая его рукой поперек живота, не давая ни малейших шансов на освобождение, дотянувшись до торшера и погружая комнату в темноту. - Не выебывайся, Кирк. Здесь этого никто не оценит. – Олег чувствует напряжение все еще матерящегося полицейского своей грудью, но лишь вжимается теснее, приподнимаясь и обдавая ухо ирландца горячим, все еще сбитым после безумного траха, дыханием. – Я же просил тебя остаться. На одну ночь. И я хочу провести ее с тобой, ясно? Совсем с тобой, тупая твоя башка. – Волк тычется носом в мокрый кирковский висок и прикрывает глаза, позволяя себе подобную слабость, касаясь губами острой скулы почти нежно, срывая в награду лишь сдавленный выдох и окончившиеся попытки неминуемого освобождения. Проходит достаточно времени до того момента, как напряженная, накаленная пауза, сопровождающаяся ощутимыми в воздухе мыслительными процессами Кирка, прерывается его сорванным голосом. - Одна ночь. – Давит О’Райли, но, неожиданно для Волкова (и, наверное, для самого себя) накрывает широкую ладонь на своем животе пальцами, стискивая руку Олега и впервые за долгое время, расслабляясь, передумав сваливать в пару минут, размазавшись по кровати и словно раскрываясь в этой темноте, вжимаясь спиной в мощную грудь сильнее, чтобы пропустить через себя сердцебиение спецназовца. - Одна ночь. – Повторяет Волк, и коротко целует увечное плечо Кирка, укладываясь следом, почти утыкаясь носом во взлохмаченный светлый затылок, который проявился в полумраке лишь белесыми очертаниями. Наконец-то Олег позволяет самому себе отпустить и свою душу, и свое тело, расслабляя мышцы и коротко улыбаясь уголком рта, засыпая в одной постели с тем, с кем делить свое ложе было, определенно, достижением, а никак не данностью. Они не желают друг другу крепких снов, просто синхронно проваливаются в темноту, так и вжимаясь друг в друга влажными, разгоряченными после крышесносного секса, телами. У них в распоряжении всего одна отмерянная ночь. Так чего им стесняться?