Я согласен

      — Скажи мне, Альфред, почему ты все еще жив? — Герберт, несмотря на слабые попытки смертного отвоевать себе хоть немного места между блондином и стеной, только сильнее прижимал юношу к оббитой темным деревом каменной кладке, пока бойкий пульс молодого человека не стал биться где-то в районе его собственной грудной клетки, словно стараясь пробудить быстрыми ударами давно остановившееся сердце вампира.       — П-потому что мы договорились? — голодный блеск глаз сына графа, демонстрирующего свою сущность вампира, хищника, сейчас с новой силой поднимал в юноше едва подавленную волну истинного, первобытного страха.       — Нет, вспомни предыдущую ночь в замке, когда двое ученых-путешественников спокойно заснули в своих покоях в обители вампиров, и никто не потревожил их сон до рассвета. Сара до сих пор жива благодаря расположению Графа к ней, а вас… Вас отец пустил в свой дом, но разве приглашал на Бал? — виконт сделал короткую паузу, давая парню осмыслить свои слова. — Десятки вампиров, Альфред, жаждали вашей крови, но ни один из них даже не приблизился, потому что рядом был я.       — Но… почему? — осознание их с профессором глупости в тот момент сейчас обрушилось на студента, сочетаясь с искренним непониманием такой помощи от сына графа, который, по представлению Альфреда, должен был быть в первых рядах тех десятков.       — Потому что ты мой, — холодная ладонь виконта накрывает нижнюю часть лица, уже собравшегося высказать возмущение, молодого человека. — С того самого момента, как вошел в ворота замка под покровом моего плаща. Ты ведь не хочешь потерять это расположение и расторгнуть наше соглашение, Альфред?       Обращение к гостю по имени, кажется, доставляло блондину отдельное удовольствие. К тому же, реакция на свое имя у юноши была отличная, и частое упоминание не давало отвести в сторону испуганный взгляд светлых глаз. Ладонь виконта сместилась к подбородку, чтобы удерживать голову гостя в таком положении, но в этот раз молодому человеку удалось опередить вампира, проговорив почти в губы блондина:       — Еще музыка… Скрипка…       Герберт все же останавливается. Надо же, как вовремя юношу иногда озаряет! Но уже через секунду возвращает ситуацию в свои руки.       — Мы ведь не устанавливали последовательность, так что я сыграю тебе позже, а пока будь по-твоему, поторопим события.       Парень только и успел подумать, что этот хитрый прищур вампира ничего хорошего не предвещает, как виконт, отступив от стены, утягивает молодого человека за собой, чтобы пройдя несколько шагов, усадить на край огромной кровати.       — Этого не было в соглашении! — выпалил Альфред, понимая, что теперь действительно настало время паниковать.       — Это предполагалось, — довольно промурлыкал вампир, уже заканчивая с пуговицами на темно-бордовом пиджаке юноши. — Именно это и скрывается за сочетанием музыки, свечей и вина, мой неопытный мальчик.       — Н-не надо… — после судорожного вдоха выговорил парень, мило заикаясь от волнения и накатывающей паники.       — Убеди меня остановиться, — сын графа не спеша стянул с плеч даже не пытающегося сопротивляться юноши пиджак и откинул его в сторону, добавляя к темному бархату покрывала бордовые складки. — Я тебя выслушаю, но не долго. Один аргумент, — мягко толкнув парня в плечо, виконт вынудил того откинуться на спину, прежде чем быстрым, но удивительно изящным движением усесться на его животе. Не теряя времени, он принялся задирать белую рубашку Альфреда вверх, вытягивая из-под себя.       — Я… я люблю Сару! — юноша хватался за любую возможность, чтобы хотя бы просто растянуть время. Он уже не надеялся отговорить блондина, ловко запутывающего молодого человека с помощью сказанных им же слов.       — А она тебя нет, — безжалостно отозвался вампир, уже ловко справляясь с пуговицами на рубашке и постепенно открывая своему взгляду все новые оголяющиеся участки светлой кожи. — Сара не любит тебя и никогда не предпочтет Графу. Она уже ясно обозначила тебе свой выбор, разве нет?       — Да, но…       — Никаких «но» нет, — оставляя расстегнутую рубашку, Герберт нависает над гостем, светлой волной волос заслоняя от судорожно мечущегося в поисках какой-либо зацепки взгляда все, кроме собственного лица. — Сара выбрала Графа, а я выбрал тебя. Смирись с этим, Альфред, и стань моим.       Эта явная, ничем не сглаживаемая правда больнее, чем даже самая сильная хватка вампира, и парень зажмуривается, словно получил пощечину. Он внезапно для себя так остро осознает свою второстепенность, ненужность, что на какой-то момент даже желает смерти. Но сын графа не угрожает его жизни, не пытается убить.       Несмело приоткрыв один глаз, молодой человек обнаруживает, что виконт, давая ему последнюю передышку, стягивает с себя бледно-лиловый шелк рубашки, подцепив края кончиками пальцев, и тут же Альфред вновь зажмуривается, теперь пряча лицо в ладонях. Страшно, ему так страшно, но теперь даже не за свою жизнь, и сильнее этого страха только стыд, запоздало охвативший юношу. Он не знал, что ему делать. Продолжать спор с Гербертом бесполезно, а сопротивляться… Вампир достаточно ясно дал ему понять, что не отпустит без…       От подобных мыслей смущение молодого человека только росло. К большому удовольствию блондина, которому представилась возможность не спеша окинуть взглядом свою загнанную в угол жертву: от алеющих от смущения кончиков ушей, до уходящей за пояс бридж дорожки золотистых волос. Как и положено эстету, внимание виконта не могло обратиться к кому-то некрасивому и негармоничному, а Альфред, несомненно, был привлекателен, и не только с точки зрения любования.       — То, что ты меня не видишь, не значит, что ты от меня спрятался, Альфред. Я надеялся, что ты это уже усвоил, — тихо, но чтобы начинающий ученый обязательно услышал. Вкрадчиво, так, что шепот проникал за границы сознания ядовитыми змейками, разрушающими ростки сомнений. Ладони скользят от предплечий, под согнутыми в локтях руками юноши туда, где сильней всего бьется о внутреннюю клетку человеческое сердце, чтобы мягкими прикосновениями к груди очертить каждый изгиб, каждую впадинку, словно бы силясь хоть немного унять этот ритм. От холодных прикосновений вампира кожа молодого человека покрывается мурашками, а сам он вздрагивает, по-прежнему не решаясь взглянуть на виконта.       Тьма, безусловно, умеет соблазнять, очаровывать, манить обещаниями бездонного омута вечности. Один из немногих тезисов вампирологов действительно оправдывает себя. Добровольцы всегда были особенными для бессмертных, и не только в плане пищи. Разница в жертве кричащей, утопающей в своем ужасе или добровольно открывающей себя вампиру, была очевидна даже смертным, а какой особый оттенок приобретал вкус крови, если человеческий страх обличить в удовольствие… Настоящее искусство, которым Герберт владел в совершенстве.       — Подумай как ученый, Альфред, сколько раз я уже мог укусить тебя, если бы считал это своей целью? — шепот раздается у самого уха, которого то и дело касались губы виконта невесомыми поцелуями: то самого края, то и вовсе за ухом, отчего парень едва заметно, но напрягался, что, конечно, не укрылось от вампира. — Признай, что твой страх — только инстинкт, который ты способен преодолеть, но не делаешь этого, оставаясь в своей иллюзии опасности.       Юноша несмело взглянул на виконта из-за пальцев, но что-то в этом взгляде вынудило блондина замереть. Быть может, серьезность на грани решимости… Будто ученик профессора решал самый важный вопрос в своей жизни. А впрочем, так и было.       — Герберт… — план действий рискует рассыпаться осколками, так бессмертному хочется немедленно присвоить себе мальчишку раз и навсегда. И это лишь от впервые произнесенного вслух имени виконта. Но эта особая сосредоточенность останавливает сына графа, вынуждает вслушаться в слова смертного, а не в собственные желания. — Я правда нужен тебе?       — Глупый ребенок, — бессмертный облегченно выдыхает. Все оказалось куда проще, чем ожидалось. Только вот в глазах парня отражался крах того мира, который он видел до этого сквозь призму наивности и заведомо эфемерной мечты, — знал бы ты на что были бы согласны пойти многие в этом замке, чтобы получить от меня хотя бы треть того внимания, что достается тебе, потому что я выбрал тебя, Альфред. Тебя, а не их.       Начинающий ученый отстраняет ладони от лица, и Герберт видит едва заметную искру веры среди разочарования в светлых глазах. И ему, черт возьми, нравится это новое ощущение от того, что он, вампир, принес живому существу не только боль и смерть. Мальчишку хочется зацеловать так, чтобы тот забыл, что в мире есть еще что-то кроме этой комнаты, кто-то кроме них двоих. И виконт следует своему порыву после того, как ученик профессора нерешительно протягивает руку и касается щеки блондина боковой частью ладони. Только в этот раз смертный не сжимает губы, не пытается оттолкнуть…       Да, теперь Альфред совершенно ясно осознал, что не нужен был ни своей матери, что нянчилась с его тремя младшими сестрами; ни профессору, всегда погруженному в старые, пыльные страницы фолиантов или в свои записи; ни даже Саре, его первой любви, что предпочла этой трепетной нежности богатство Графа. А сейчас… Сейчас юноша там, куда привела его судьба, и пусть, может, даже и ненадолго, но он действительно важен, нужен. Виконт дает почувствовать это в полной мере, даря такие чувственные, умелые поцелуи, совершенно в разрез с общепринятым мнением о том, что вампиры не могут проявлять нежность, только накидываться голодным чудовищем в ночи.       Сын графа принимает как поощрение несмелое касание теплых пальцев к идеально уложенным светлым волосам, гибко прогибается вперед, чтобы максимально соприкоснуться с Альфредом, впитать кожей тепло человеческого тела. Такая яркая реакция на самое робкое касание, такой искренний отклик поражают юношу, подталкивая к новым действиям.       И вот ученик профессора действует смелее, без умысла сводя на нет многочасовые старания блондина. Светлые волосы теперь свободно рассыпаются прядями, но вампиру плевать на это, он почти готов мурлыкать от удовольствия. Решив, что достаточно увлек парня поцелуями, бессмертный возвращается к уже облюбованному участку особо чувствительной кожи за ухом смертного, целуя не в пример напористей, наслаждаясь тихими, сдавленными всхлипами парня. Однако, вампиру быстро надоедает, и он скользит губами ниже, стремясь проверить свои догадки об особой чувствительности шеи мальчишки. Альфред, едва уловив направление движения поцелуев виконта, испуганно цепляется пальцами за предплечье вампира, попутно не нарочно, но весьма ощутимо дернув его за волосы. Герберт недовольно шипит, тут же перехватывая руки юноши, вдавливает ладони в мягкую перину по бокам от русоволосой головы в немом жесте доминирования, показывая, кто истинный хозяин ситуации.       Пусть у смертного будет лишь его вера в соглашение. Больше убеждать словами сын графа не станет, прекрасно понимая, что инстинкты все равно будут порождать страх, как бы сильно юноша не верил ему разумом.       Вначале только запах. Обожаемая виконтом смесь острого страха и удовольствия, во вкус которого мальчишка только начал входить. Вампир даже не касается шеи, только шумно втягивает воздух рядом с ней. Затем — губы, между которых виднеется самый кончик языка. Долгие, влажные поцелуи над самой бьющейся жилкой, переходящие в напористое втягивание чистой, нетронутой кожи. До этого чистой. Герберт намеренно оставляет алеющий, собственнический след, но ведь не укус. Все-таки виконт отчасти умеет держать под контролем даже самые сильные свои желания, на время… И оказывается прав. Начинающий ученый замирает от страха, а после негромко вскрикивает от такого напора, но постепенно привыкает, перестает ощущать порождающую панику опасность и даже выгибает шею, подставляя ее губам бессмертного. Шаг за шагом вампир утягивает свою жертву все дальше от категорического «нет» к умоляющему «да», все глубже в омут.       Яд темного, запретного удовольствия будто просачивался под кожу от каждого прикосновения губ, рук, тел, опьяняя, подчиняя себе разум и желания. Нет, Альфред больше не чувствовал себя пойманной бабочкой, приколотой иглой к стене. Скорее той самой скрипкой, на которой обещал сыграть Герберт. И играл, искусно извлекая нужную тональность, выискивая такие струны, о которых юноша и сам не подозревал.       Вампир осторожен, продумывая каждый свой шаг, но как же он хотел на самом деле все и сразу. И пусть до рассвета еще достаточно времени, в голове виконта рождались все новые идеи, но он знал то, что как минимум, если даже учесть не все, его юный, неопытный любовник не выдержит и отключится в лучшем случае на середине. Поэтому, едва ли утолив свое любопытство, но не жажду, сын графа отрывается от солоноватой на вкус кожи юноши, чувствуя, как и сам согревается только от жара, охватывающего молодого человека.       Вряд ли Альфред сейчас способен на инициативу, так что, нехотя отстранившись, виконт усаживается поудобнее, намеренно сползая чуть ниже, и устраивает ладони парня на своей талии, но не отпускает, направляет касания то в район солнечного сплетения, то ведет к торсу и ниже, до самого пояса белых брюк. То, как Герберт отклоняет назад голову, откидывая светлую волну волос чем-то неуловимо завораживает так, что обнаженные в довольной улыбке клыки уже не пугают, как и внезапно возобновившийся зрительный контакт. Тяжелый, обжигающий взгляд вампира словно гипнотизирует, и виконт негромко смеется, замечая, как широко распахивает глаза от растерянности мальчишка, когда его руки касаются белой ткани.       — Ты ведь разденешься дальше сам? — мурлыкает блондин, проводя кончиками острых ногтей чуть выше пупка юноши.       — Да… — ученик профессора отзывается даже раньше, чем успевает подумать. Да и разве может он отказать, даже не виконту, нет… самому себе?       Ликующе просияв, Герберт коротко целует парня в губы и изящно соскальзывает в сторону, располагаясь рядом на обширной перине, чтобы окончательно скинуть с себя остатки одежды. В движениях бессмертного заметно едва уловимое глазу нетерпение, так что сын графа справляется быстро, в отличие от юноши: тот едва ли успел расстегнуть пряжку ремня и единственную пуговицу, замирая в нерешительности. Что дальше? Снимать и бриджи, и нижнее белье или только первое? Заметив заминку, виконт придвигается ближе к молодому человеку, ничуть не стесняясь собственной наготы. И пусть мальчишка сейчас отводит взгляд к высокому балдахину, у него еще будет время побороть свое смущение, много времени… Коснувшись плеча юноши мимолетным нежным поцелуем, виконт шепчет, стесняя парня еще больше:       — Мой Альфред, ты такой красивый. Тебе говорили? — молодой человек отрицательно качает головой, а блондин тем временем мягко отстраняет его руки от поизносившейся за время путешествий кремовой ткани. Иначе это затянется надолго, а вампир и так уже длительное время сдерживал себя. Может кто-то и назвал бы его избалованным, но Герберт привык следовать своим желаниям, особенно когда они настолько оправдывают себя. Кончики бледных пальцев обводят впадинку пупка юноши, скользят ниже, следуя против роста на удивление мягких, золотистых волосков, пока не достигают пояса бридж. Смертный замирает… В предвкушении? О, определенно, пусть и сам того не понимает, главное — замечает бессмертный.       Виконт ныряет ладонью под ткань, сначала лишь удовлетворяя свое любопытство. О да, его старания не прошли даром, влечение действительно стало обоюдным, а Герберт, чего уж скрывать, признавал только тех любовников, которые если и не любили его, то хотели вот так: искренне, со всей страстью, на которую были способны. Юноша сдавленно ахает, его плечо напрягается под подбородком бессмертного, как и весь он, когда виконт дразняще обводит пальцами головку, надавливая указательным на самую вершинку, затем мучительно медленно скользя ладонью вниз до самого основания.       Как раньше юноше виделись в этих руках, длинных пальцах вселяющие ужас белые пауки, когда сейчас эти же руки касались его так умело там, где не касался никто до этого, срывая робкие первые стоны? Прошлой ночью, пока виконт наблюдал за спящим, расслабленным юношей, то представлял его именно таким, как сейчас: в расстегнутой, изрядно смятой и так и не стянутой прочь рубашке, ерзающим в нетерпении, вот так кусающим губы, в попытке сдержать закономерную, правильную реакцию, а еще… умоляющим не останавливаться и шепчущим в бреду страсти его, Герберта, имя. Но это, пожалуй, лишнее. Мальчишка и так почти задыхается, теряясь в новых ощущениях, в заволакивающем разум удовольствии. Очевидно, это даже хорошо, что до этого компанию в постели начинающему ученому составляли только книги.       Юноша, сосредоточившись лишь на поступательных движениях ладони блондина, не улавливает тот момент, когда губы бессмертного смещаются ниже, чтобы обхватить темнеющее солнышко соска. Легкое прикусывание передними зубами, даже не укус и далеко не клыками, и смертный, хоть и взвинчивается, но не пытается отстраниться, а даже напротив, приподнимает бедра навстречу, и вампир останавливается, понимая, что такими темпами надолго его невинного любовника не хватит, а Герберт еще не наигрался, совсем не наигрался.       — Снимай… Снимай все, и мы продолжим… — отзывается сын графа после разочарованного вздоха смертного, поначалу помогая Альфреду стягивать ткань вниз, но затем грациозно откатывается в сторону, чтобы свесившись с края кровати, нащупать заранее припрятанный стеклянный флакон.       Розовое масло виконт берег как раз для таких случаев. Все сводилось даже не к цене или сложности раздобыть его в этой глуши, а к свойствам. Даже зная, как оно усиливает чувствительность и, в целом, действует как афродизиак, Герберт редко использовал его, приберегая для отдельных случаев, особых для вампира партнеров, тех, кому он действительно хотел доставить удовольствие.       Как обнаружил виконт, обернувшись, на этот раз юноша довольно успешно справлялся с задачей, уже стягивая с себя последний элемент одежды — рубашку. То, как смертный упорно отводит взгляд в сторону, не в силах скрыть предательски выступивший румянец, выдает его с головой, пусть блондин и так знает, что ученик профессора тайком, хоть краем глаза, но разглядывал его.       Когда начинающий ученый со свойственной ему аккуратностью откладывает накрахмаленную белую ткань, Герберту удается перехватить взгляд смутившегося юноши. Альфред впервые в таком сознательном возрасте предстал перед кем-то полностью обнаженным. Сын графа кивает в сторону изголовья, отдавая немое указание, и Альфред, к большому удовольствию виконта, опираясь на локти, послушно перемещается выше. Взгляд вампира по-прежнему действует на парня совершенно обезоруживающе, пленительно. Может потому, что студент чувствует эту разницу: между пугающе-ледяным выражением глаз, которым обычно окидывал окружающее пространство бессмертный и тем, насколько смягчающимся, искушающим становился этот блеск при взгляде на него.       По мере стремительного приближения блондина, молодой человек все больше откидывается на подушки, тяжело сглатывая. Им владеет тандем волнения и любопытства, с долей предвкушения, даже нетерпения, словно передавшегося от самого вампира.       Стоит виконту открыть флакон, как окружающее пространство наполняет прохладный, поначалу кажущийся сладковатым, но затем открывающий терпкие нотки, аромат масла — под стать самому Герберту. Его губы в этот раз не в пример требовательнее, так, что мальчишка поддается, предпринимая робкую, неумелую попытку ответить, за что, к собственному удивлению, оказывается награжден.       Блондин поочередно самыми кончиками пальцев наносит эссенцию на теплую кожу за ушами, что, впрочем, не вынуждает его разорвать поцелуй, даже напротив, вампир углубляет его, проскальзывая языком между приоткрытых губ Альфреда. Смертный задыхается: то ли от восторга, то ли потому, что сын графа долгим, невыносимо горячим поцелуем выпивает его дыхание, изматывая своей неприкрытой подчиняющей разум страстью. Но даже когда перед глазами юноши вот-вот поплывут цветные круги, он не хочет, чтобы бессмертный отстранялся, даже ради глотка воздуха, даже вот так, когда согретые им губы виконта находятся меньше, чем в сантиметровой близости.       Ученик профессора совершенно перестает осознавать себя, отдаваясь во власть эмоций и ощущений. Абронзиус бы неодобрительно покачал головой, обозначив это как подчинение низменным инстинктам. Пусть так. Пока мальчишка глубокими, частыми вдохами хватает воздух, вампир, не встречая сопротивления, коленом разводит ноги любовника, затем устраиваясь между ними.       Его Альфред так опьяняюще прекрасен в своем чистом, искреннем запале. Виконт с изумлением обнаруживает факт того, что подобного, настолько противоречивого желания обладать целиком и в то же время оберегать, практически до страха причинить страдания, в нем еще не будил никто.       Ладони блондина оглаживают бока, скользя вниз, чтобы сойтись чуть ниже пупка и снова разойтись, огибая район паха. Как хорошо, что флакон закрывается столь плотно, что его даже можно оставить в зоне доступа рукой на покрывале, принимая более устойчивое положение сидя.       Лихорадочный блеск предвкушения в глазах смертного сменяется тревогой, стоит бледным пальцам спуститься едва ощутимыми касаниями к промежности. И пусть эссенция совершенно не холодная, юноша все равно вздрагивает, начиная ерзать от беспокойства, что совершенно не устраивает бессмертного. Сын графа давно привык к своим длинным, невероятно прочным, заостренным ногтям и умело обходил некоторые их недостатки во всех сферах, в том числе и в интимной. Даже легчайшая царапина не может возникнуть не по воле виконта. Но не тогда, когда мальчишка так дергается!       Угрожающе шикнув на взволнованного юношу, вампир прекращает его метания, свободной ладонью, предварительно устроенной чуть ниже пупка, вжав Альфреда в перину. Бессмертный сделал достаточно, чтобы начинающий ученый мог доверять если не самому блондину, то его многократно превосходящему опыту. Молодой человек, как кролик перед удавом, замирает под уверенным взглядом Герберта. Несколько невероятно долгих секунд, и парень опускает взгляд, не выдерживая зрительного контакта, и виконт чувствует, как постепенно расслабляются напряженные мышцы под его ладонью. Прочертив дорожку нежных, успокаивающих поцелуев от солнечного сплетения до самого пупка, сын графа мягко очерчивает кончиками пальцев вход в тело юноши. Сначала круговыми движениями, затем постепенно увеличивая давление, пока не проскальзывает внутрь одним из тонких пальцев.       — Чшшш… — когда парень инстинктивно сжимается, свободная ладонь вампира смещается ниже, чтобы плотно обхватив ствол по-прежнему возбужденного органа, возобновить тягуче-размеренные движения. В то же время контролировать себя становилось все сложнее, но это совершенно специфичное отношение к смертному, нежелание причинять ему вред все еще выступали сильными ограничителями для бессмертного.       Через некоторое время, понадобившееся молодому человеку, чтобы окончательно раскрыться, довериться Герберту, вампир добавляет сначала второй, а затем и третий палец, постепенно растягивая, подготавливая своего целомудренного любовника. Альфред вряд ли мог назвать ощущения приятными, но с ними, как оказалось, довольно просто свыкнуться и перестать морщиться, сжимая губы в тонкую линию.       Наконец виконт решает больше не томить ни себя, ни юношу, тем более выдержка блондина уже давала все более заметные трещины. Нанеся ароматное масло и на себя, вампир отстраняется, но только затем, чтобы снова нависнув над юношей, даже не поцеловать того, а лишь захватить своими губами искусанную нижнюю губу смертного. Возможно, Альфред еще будет ненавидеть его за все это, но это ведь не должно так волновать бессмертного. Или должно?       Герберт начинает проникать в покорно раскрытое тело, и тут же в светлых глазах его любовника отражается паника. Мальчишка пытается отползти выше, но нечеловечески сильные руки преграждают ему путь, упираясь в подушки выше, пока виконт одним плавным движением входит до самого основания и останавливается, повторяя предыдущую стратегию, давая привыкнуть. Больно, невероятно больно. Блондин знает, видит эту агонию в каждом изгибе человеческого тела. Ладони впиваются в складки покрывала так, что белеют костяшки пальцев. Смертный судорожно, со всей силой, на которую только способен, сжимает коленями бедра вампира. Плотно сцепленные зубы не дают вырваться крику на свободу, а в уголках широко распахнутых глаз собираются прозрачные капли.       Юноша весь, словно натянутая, напряженная до предела струна. Но, Небеса, какой же он обжигающе горячий, тесный внутри. Настолько, что вампир от сочетания восторга и удовольствия закатывает глаза, сопровождая тихим, низким рыком горячую волну, прокатившуюся по позвоночнику — вот то, что действительно дает ему почувствовать себя живым.       Стоит парню немного свыкнуться с ощущениями, ослабить давление колен, как бессмертный тут же осторожно начинает движение. В поиске опоры Альфред утыкается лбом в плечо Герберта, ненавидя себя за бессильные слезы, выступающие сами собой в новой волне боли. Смертный терпит, пряча лицо от проницательного взгляда сына графа, наивно пытаясь скрыть факт того, насколько мучительным, тягостным стал для него его выбор, но разве есть дорога назад? Он сам избрал именно такую плату за жизнь. Парень совершенно ясно это осознавал и переносил, плотно сжав зубы, толчок за толчком.       Опираясь на локоть, вампир проскальзывает ладонью под спину студента, чтобы прижать смертного теснее к себе. Удивительно как удобно соприкасаются их тела, совершенно правильно, как два ближайших элемента головоломки. То, что измотанный долгой прелюдией сын графа постепенно отпускал себя, с каждым новым всхлипом молодого человека, с каждым ослабевающим валом агонии, к удивлению самого виконта не приобрело значения безразличия, нередко появляющегося к объекту завоевания, когда он уже в руках. Напротив, блондин все больше утверждался в одном: подобная выдержка, если не сказать несвойственная парню непоколебимость, заслуживала награды. У Герберта было достаточно любовников, чтобы знать, что чаще всего в похожих случаях все сводилось к неконтролируемой истерике с их стороны и определенной жестокости со стороны вампира. Но Альфред не переставал удивлять его, и, пожалуй, даже сейчас, не намеренно, но очаровывать такими мелкими, однако, чрезвычайно важными деталями. Мальчишка однозначно заслуживал каждой потраченной на него минуты и всех усилий разом, а уж тем более вознаграждения.       Опустив ладонь к пояснице юноши, виконт чуть приподнимает его бедра, меняя не саму позу, а угол проникновения. Новый толчок срывает с губ начинающего ученого первый стон, отнюдь не тихий, но виконту даже льстит, что их могут услышать, и скорее всего действительно услышат. Вампиры уж точно.       Внезапное острое удовольствие, прошившее, кажется, каждую клеточку тела, наконец дает смертному освобождение от сковывающей тело и разум муки, и Альфред постепенно раскрывается все больше и, переставая судорожно хвататься за покрывало, закидывает руки за шею вампира, зарываясь пальцами в светлые локоны, в ответном порыве вжимаясь в тело бессмертного.       Жертва, льнущая к своему коварному хищнику, признавшая его силу и власть над собой, тем самым взывающая к самой темной, опасной стороне виконта. Положиться на опыт бессмертного оказывается совсем не худшей, как казалось временами, идеей. В голове молодого человека даже мелькает шальная мысль: разве было бы ему настолько хорошо с девушкой, столь же неопытной, как и он сам? Не находящий до этого в процессе никакого удовольствия, сейчас смертный тонул в темном водовороте сочетания боли и наслаждения, даже властные поцелуи Герберта, бесцеремонно сминающего доступные, приоткрытые губы юноши, не омрачали, а напротив, только добавляли новых оттенков ощущениям.       Виконт умело совмещал физическую сторону своего удовольствия с моральной, отдельно смакуя каждый новый стон, заглушая его в продолжительных поцелуях прежде, чем звук срывается с губ мальчишки. Постепенно наращивая темп, блондин добивается сначала того, что юноша практически начинает двигаться навстречу, шире раздвигая колени, а затем вампир намеренно замедляется, и подобная провокация оправдывается, когда парень, зардевшись от смущения, прижимается виском к щеке бессмертного, едва слышно выдыхая:       — Ещё…       Это становится спусковым механизмом для Герберта, и преграда, удерживающая бессмертного, терпит крах. Теперь уже инстинкты берут верх над сознанием вампира. Вырвавшееся наружу желание полного, безусловного обладания толкает его совсем не к нежности.       Движения виконта становятся резче, ожесточеннее, приобретая окраску яростной, необузданной страсти. Сместившись к шее, он оставляет отнюдь не касания губами, а следы от легких укусов, не дотягивающих до полноценного. Смертному, ощутившему это бушующую, захлестывающую исполинской волной силу, не остается ничего, кроме как подчиниться бурному течению, относящему его все дальше от реальности. Скрестив ноги за спиной блондина, юноша впивается ногтями в плечи бессмертного, перемежая полнозвучные стоны с тяжелыми, хриплыми вдохами.       Парень будто снова бежал, мчался со всей скоростью, но в этот раз не от Герберта, а к нему. Сын графа особо ценил в своих любовниках такое несдержанное, даже простосердечное проявление чувств, однако сам чаще всего утаивал их. Не по умыслу, скорее просто не был готов показывать чувственную сторону своего удовольствия, пока не свыкался с партнером совершенно неотделимо. Но в этом случае замкнутость компенсировалась колоссальной самоотдачей, и ученик профессора, оказывается, не готов долго выдерживать такое давление в тандеме с едва открывшейся, качественно новой палитрой ощущений и наслаждений.       Протяжно простонав, юноша достигает пика, пачкая вязким семенем и себя, и виконта, вновь напрягаясь до предела на несколько мгновений, а затем, обессилев, откидывается на подушки. Охватившее мальчишку удовольствие прокатывается волной жара и по телу блондина, последними мощными толчками практически вколачивающего Альфреда в кровать, прежде чем излиться в тесную глубину тела юноши. Но оргазм еще не венец блаженства для бессмертного и совсем не завершающая стадия его плана.       Расслабленный, поддавшейся неге, смертный сейчас был слишком привлекателен, слишком доступен, так недальновидно открывая шею. Вероятно, молодой человек совершенно забыл, что с ним рядом находится не просто опытный любовник, а вампир, которого стоит опасаться.       У Герберта больше не остается оснований останавливать себя. Обнажив клыки, он приникает к шее юноши, и начинающий ученый запоздало вздрагивает, упираясь ладонями в грудь виконта, в слабой попытке остановить бессмертного. Альфреду ведь просто не могло быть известно то, что вампиры не придают значения клятвам, закрепленным одними лишь словами.