Сквозь преграды

Этой ночью Бонни спалось на редкость спокойно. В полу объятиях Деймона ее сердцебиение поначалу усилилось, но спустя пять минут она привыкла к его холодному телу, успокоилась и окунулась в сон. Несмотря на пылающие страстью картинки, которые приходили к ней из подсознания, она не ворочалась, не просыпалась, тяжело дыша. Только жалась ближе к Деймону, зарываясь носом в его грудь и сквозь сон жалея о том, что на нем футболка. Беннет чувствовала, что эти сны как-то по-неправильному нужны ей, и были как раз вовремя. Ее не смущало, что объект воздыхания лежит рядом и только ждет слова «да», даже вздоха, даже мысли о согласии. Хотя бы намека взглядом, и оба смогут получить то, о чем грезят уже долгое время. Сальваторе давно признался своим внутренним демонам, чего он на самом деле хочет, но не Бонни. Она была для этого слишком правильной и преданной. Кажется, ей это только мешало. Но она уже ощущала — трещину в стойкой уверенности, которая практически разрушила ее, разросшись по всей стене сомнений. Оставалось лишь легонько пнуть эту ограду, и она с грохотом осядет на землю. И Деймон уж точно не упустит момента, когда нужно будет это сделать. В эту ночь Сальваторе тоже удалось поспать. Просто он был вымотан морально, а так как ради бурбона ему нужно было выбираться из трепетных объятий ведьмы, он решил, что лучше будет просто уснуть — во сне не бывает размышлений. Вампира разбудил солнечный свет, прожигающий веки. Конечно, на нем было заветное кольцо, но от этого по утрам легче не становилось. Он, поморщившись, неохотно открыл глаза и аккуратно повернул голову, надеясь, что Беннет еще спит. Он знал точно, что она рядом, он слышал ее дыхание, чувствовал согревающее теплое тело и тяжесть, из-за того, что она лежала на его руке. Бонни все еще спала детским сном, иногда посапывая и всхлипывая из-за того, что видит. Деймон не мог оторвать взгляда от столь волнующего вида. Бонни всегда была красавицей: хоть бодрствующая, хоть спящая. Ему не раз удавалось видеть ее такой в магической тюрьме. И ему это нравилось. Она была по-настоящему спокойна. Он не видел такого лица, пока у нее были открыты глаза, ведь у ведьмы всегда полно проблем. И по большей степени из-за того, что она неудачно выбирала друзей: каждый час кто-нибудь умудрялся попадать в передрягу, а ей нужно было его вытаскивать. Или думать о том, как спасти кому-нибудь душу. А в последнее время с ее лица не сходила гримаса вины, еще бы: ее подруга мертва, только потому, что Бонни дышит. Хоть Деймон и не понимал обеспокоенности Бонни, для него такая ситуация не являлась ужасной проблемой, но он старался поддерживать ее, убеждал в том, что нет ее вины в случившемся. Кстати говоря, вины и не было. Но это же Бонни Беннет — она виновата за все плохое, что происходит в этом пропитавшемся магией и злом мире, хоть и непричастна к большей части. Деймон сверлил ее глазами, наблюдая за тем, как вздымалась и опускалась ее грудь, как, слегка приоткрытые губы шептали что-то неразборчивое, а их уголки расползались в улыбке, дрожали веки. Картина завораживала. Сейчас она была такой беззащитной, наверное, настоящей. Хотя, кого-кого, а ее нельзя было бы обвинить в ненатуральности. Эта ведьма тот человек, который всегда скажет правду, какой бы горькой та не была. Без смягчения и увиливаний. И, наверное, поэтому она пугалась их с Деймоном отношений: тогда придется много врать: не друг другу, а остальным. Очень много. Но сейчас она поступает не лучше: ложь самой себе — не только противно, но и больно. Несмотря на предельную честность, Бонни любит маскировать свои чувства, открываясь только самым близким людям. И Деймон попал в этот круг, он же ее лучший друг. Почему теперь это словосочетание приносит так много сомнений, страданий и неприязни, раньше вампир всегда радовался, хоть и незаметно, новым друзьям. Такая роскошь для него редкость. Он не мог оторвать взгляд от умиротворенной ведьмы, которая, казалось, собиралась просыпаться. Бонни чувствовала на себе чей-то взгляд и смутно догадывалась, кто может пристально глядеть на нее с утра пораньше. Она не хотела открывать глаза, не хотела разрушать это волшебство: Деймон рядом, она в его объятиях, и они молчали. Кажется, сейчас слова могли бы испортить эту уютную атмосферу, но надеяться на подобное и весь день валяться в кровати тоже не вариант. Бонни с трудом разлепила глаза и подняла их на Деймона. Он откинулся назад и будто спал. Беннет сощурилась, она могла поклясться, что проснулась от сверлящего ее взгляда. Она легонько, кулачком, ударила его в ребра: — Не притворяйся. — Беннет, — сонно ответил Деймон, — что ты творишь? Я вообще-то сова. — Ты вообще-то вампир, — закатила глаза Бонни. — Ты не спал. Не надо врать. Вдруг голову ведьмы пробила странно-пугающая мысль. А со сколькими еще он просыпался в одной постели? Несложно догадаться, что у Деймона девушек было больше чем пальцев на всех конечностях. Значит, и в его объятиях по утрам было немало красоток. От этой мысли у Бонни неприятно сжалось сердце, захотелось убежать от него куда-нибудь подальше. Ведь, опять же, с Деймоном никаких гарантий ждать нельзя. Сегодня он был с ней, а завтра? Что будет завтра? С вампиром нельзя запланировать даже завтрашний день, что уж говорить о выходных, праздниках или будущем в целом? Он — непостоянный, а ей нужен надежный, преданный как пес. А как она может что-то такое просить от Деймона? «Стоп, Беннет, ты и не должна у него ничего просить. И тебя не волнует, сколько девушек просыпалось в его объятиях. Ты не одна из них» — тоненьким, едва слышным голоском пропищал разум, задыхаясь в удавках трепетного сердца, которое, казалось, делало маленькие рубцы на себе, считая всех девушек Сальваторе старшего. Так недолго все сердце изрешетить. Она непроизвольно сжала руку, которая лежала на груди Деймона в кулак, собирая его футболку. — Ты что-то хочешь мне сказать? — усмехнулся Деймон. — Нет, — неуверенно пробормотала Беннет. – Нет, — повторила она во второй раз, уже скорее для себя. Деймон, несмотря на то, что она отказалась говорить, понял, о чем она думает. Похоже, Бонни еще не проснулась, раз позволила прочитать все ее мысли по лицу. Он ненадолго задумался, а потом выпалил, как есть: — Не волнуйся об этом. Тебя я не предам, мне не хватит на это сил. Бон-Бон, ты же меня знаешь. — Именно потому, что знаю… — начала отвечать ведьма, но тут же осеклась и с раздражением взглянула на вампира. Она напрягла магические силы и поджарила несколько извилин в мозгу Деймона, буквально на пару секунд. Он скорчился, зажмурил глаза, а когда все прекратилось, не успел сказать и слова, как Беннет зло прорычала: — Не смей читать мои мысли. — Мне и не понадобилось, — все еще морщась от послевкусия боли, пробормотал Деймон. — Все у тебя на лице написано, — он снова взглянул не нее и исправился: — было написано. Ее лицо моментально изменилось: в нем была смешана и вина, и злость — то ли на себя, то ли на Деймона. Вампир слабо улыбнулся, давая понять ведьме, что он не обиделся на ее маленькое проявление чувств. Бонни одна из немногих (возможно, единственная), кому он позволяет ударить себя, а после подставляет вторую щеку. А если и не подставляет, то, по крайней мере, не пытается вырвать сердце в отместку. Он не мог себе этого позволить, рука не поднималась на нее. Ее только хотелось прижать к себе, стиснуть крепкой хваткой хрупкое тело и защитить от всех напастей, которые сваливались на нее с каждым днем. И теперь одной из таких невзгод стал сам Деймон, хотя он этого и не понимал. Для Бонни же старший Сальваторе стал главной головной болью и самой приторной усладой трепетного сердца. Она разрывалась между разумом и душой, хотя всегда была уверена в том, что эти две вещи в ее случае — неразрывны. Да и сейчас, по большей части, она понимала, что сомнения ее одолевают на обоих фронтах. И это бесило, разрывало на части все мысли в голове. На каждое «было бы здорово» находилось свое «но». И все заканчивалось мыслями о том, как же приятно, черт подери, лежать в объятиях Деймона, уткнувшись в его грудь. Беннет подняла глаза на ухмыляющееся лицо Сальваторе. Кажется, чтобы смыть эту ухмылку с лица потребуется все водоемы этого мира. Она проскользила кротким взглядом по четким чертам лица вампира, натыкаясь на острые скулы, пухловатые губы и, конечно, его глаза. Глаза — зеркало души. Тогда почему они у него не черные? Ведь всем известно, какой Деймон на самом деле. Да, он пытается быть хорошим, исправиться ради тех, кто стал ему дорог, но что, если он отпустит всех этих людей и отдастся тому, чему следовал после смерти матери — животным инстинктам. Бывает ли зверь хуже, чем Деймон, который не сдерживает себя правилами. Сколько человек он убьет, если вдруг решит разорвать все свои душевные узы? Душа — абсолютно черная, но глаза — лазурно голубые. И на секунду, даже на долю секунды, Беннет показалось, что они побледнели, пока смотрели на нее — стали более небесного оттенка, цвета морской глади во время штиля. Ей показалось, что его демоны на мгновение затихли. Ее скептики тоже. Оба погрузились в тишину. В такую, что даже собственных мыслей не слышно, потому, что их попросту не было. Бонни протянула руку к смольным волосам Деймона. Она медленно тянулась к ним, ожидание прикосновения было ощутимо чуть ли не физически. И необходимость. Сальваторе стойко выжидал, но уже через секунду сдался и подался вперед, чтобы почувствовать спасительное тепло человеческой ладони — ее ладони. Бонни все еще смотрела в его глаза, но спустя мгновение, взгляд скользнул вниз к пухлым губам. Они были плотно сомкнуты, но почему-то ей показалось, что разомкнуть их не составит труда. И ей захотелось этого. До того, что внутри защемило сердце, оно сжалось до минимальных размеров, было очень больно — то ли от желания почувствовать вкус его губ, то ли от удушающей вины перед Еленой. Снова Гилберт. Какого черта она делает в ее голове в столь личный момент? От злости на саму себя Бонни будто протрезвела. Похлопав глазами, она обнаружила, что приблизилась к Сальваторе на опасное расстояние, на котором контролировать ситуацию практически невозможно. А он и не против воспользоваться моментом. Она снова разозлилась, но теперь уже на него. Еле удержавшись от поджарки его извилин, она отпрянула назад, отнимая руку от его мягких волос. Деймон ее понял. Он не смотрел в удивлении, в его глазах читалась фраза «я готов ждать». Слова снова были не нужны. И Бонни была благодарна ему за его, несвойственную Деймону Сальваторе, терпеливость. Однако, у нее не было целой вечности в запасе, она не хотела терять и секунды на сомнения и раздумья, особенно если это касалось счастья. И вопреки своим желаниям она уже потратила на эту чепуху больше месяца… или года? Беннет не смогла вспомнить точной даты момента, когда задумалась о том, что этот вампир ее интересует. И с того самого дня она начала закрывать все двери, ведущие к нему, пресекала каждую мысль, которая начиналась или просто содержала его имя. Наверно, поэтому и зародилась ненависть. Иначе не получалось скрывать непреодолимое влечение, которое в итоге оказалось задавлено тупой злостью. Раздражительностью. Ее бесил этот парень, до того сильно, что она влюбилась. Это прозвучало в ее голове словно гром. Сколько раз она признавалась себе в этом? И сколько раз отодвигала момент, когда она об этом подумает? Разве прямо сейчас не подходящее было время? Для любви нет удобного момента, она — непредсказуема, поэтому прекрасна. Деймон внимательно смотрел на Бонни, ожидая, что же она ему скажет? Отправит домой? Попросит остаться еще ненадолго? Пойдут прогуляться? Или, наконец, уже сделают то, чего так сильно хотят? Сальваторе терпел из последних сил, он не железный, он просто не умеет быть терпеливым, но с ней научился. Она изменила его по-настоящему. Не так, как это сделала Гилберт. У Елены лишь получилось отсрочить его темную сторону, а Бонни… она будто проливала свет в его потемневшую, увядшую душу. Была той спасительной водой во время засухи. И он, хоть и не умел ждать, выдерживал все, что вытворяла Бонни, потому что хотел. И был уверен, что это того стоит. Не сомневался — ни на секунду. Как только признался себе в том, что Бонни, которую сначала он ненавидел, потом она была для него лучшим другом, а теперь стала девушкой, которую он хотел больше всех на свете держать в своих объятиях, защищать, как настоящий рыцарь, быть для нее опорой в сложных ситуациях. Сальваторе чувствовал, что созрел. Что Бонни — тот самый человек, который изменит его жизнь на сто процентов. Причем, она уже меняла. Осталось только дождаться ее решения. Что она будет делать с его чувствами и как собирается справляться со своими? Если она откажется от шанса просто попробовать, то Деймон уже решил — он отступит. И не потому, что слабый или трусит, просто он уважал ее решение и понимал, насколько ей тяжело. К тому же, судя по ее поведению… Сальваторе не был глупым мальчиком, ему, как никак, уже за сто лет, поэтому он прекрасно понимал, что Бонни уже на грани. Только дерни ниточки, и она сорвется. Однако, разве это он — кукловод, чтобы дергать за эти ниточки? Сальваторе хотел, чтобы ведьма сама приняла это решение, ведь если он начнет настаивать, она либо сдастся, либо разозлится так, что они снова вернуться к ненависти. Ни то, ни другое хорошим не закончится, потому что, сломав Беннет, он потеряет к ней всякий интерес. Грустно? Зато правда. Но если она сама придет к нему, будет означать, что это ее осознанное решение, которое она приняла самостоятельно, взвесив все плюсы и минусы, как она всегда и делает. У Беннет не бывает спонтанности. Поэтому они так хорошо друг другу подходят. Одинаковые, как две капли воды, но разные, словно лед и пламя. Парадокс и оксюморон в одном лице, точнее в двух. Пожалуй, их отношения будут такими же — необъяснимыми, но неоспоримыми. Ведь известно, что противоположности притягиваются, но есть люди, которые говорят, что слишком разные. Отношения — всегда слишком противоречивы, для того, чтобы рассуждать о них в трезвом рассудке. А эти двое… они опьянены друг другом. В них столько противоречий, что хватило бы на целое стадо заурядных пар. Он противопоставляли себя друг другу и одновременно с этим были похожи. Бонни все еще неотрывно смотрела в его глаза и думала, какого черта она ждет? Не будет он терпеть вечно, а у нее не так уж много времени. Деймон словно услышал ее мысли. Он осмелился положить руку на талию ведьмы. Она вздрогнула от холодного прикосновения, его ладонь была до того холодной, что казалась обжигающей. И Бонни это нравилось. Она хотела ощутить это по всему телу, хотела узнать, как это — слышать его сбивчивое дыхание у себя рядом с ухом, чувствовать влажные губы на шее… она потрясла головой и снова отпрянула от Сальваторе. Будто какая-то пружина не дает ей подобраться ближе. На этот раз она уже спрыгнула с кровати и встала ближе к двери, смотря на Деймона как на дикого зверя. Если бы кто-то только сейчас увидел бы эту картину, то в жизни бы не поверил, что эти двое провели ночь вместе. Деймона такая прыть разозлила и раззадорила. Ему стало интересно, что будет, если его губы окажутся лишь на сантиметр ближе. Он встал с кровати и подошел к ведьме, протягивая руку к ней, за нее. Она ожидала, что снова ощутит его ледяное прикосновение, но ничего такого не последовало. — Я должен дать тебе еще немного времени. — Он смотрел ей в глаза, нависая над ней. Его рука покоилась на ручке двери, вторая безвольно болталась вдоль туловища. Исход сегодняшнего дня и ближайшего будущего зависел только от нее. И как только они это признали, вселенная посмеялась им в лицо и разрушила их уверенность в том, что в этом мире решения принимают только они двое. В этот раз это сделала Кэролайн, которая потянула дверь на себя. Деймон опустил ручку. Дверь начала медленно открываться. — Уходи, — одними губами взмолилась Бонни. Никто не хотел, чтобы разговоры о несуществующей паре начались сейчас, вампир это понимал. Он со своей привычной скоростью вылетел в окно, услышав на прощанье «ночью, на границе». И он понял, на какой именно. Это была их граница. Почему она выбрала именно это место? Возможно, ради символизма. И Деймон уже знал, что этой ночью звезды будут светить ярче обычного, а границы будут разорваны.