Oren Lavie – A Dance 'round the Memory Tree
— Куда она? — послышался усталый голос, и Сьюзен от неожиданности вдохнула так резко, что спина ее вытянулась в тонкую, натянутую до предела струну. Но это был всего лишь Эдмунд. Всего лишь. — Ты и сам знаешь, — брюнетка повернулась к брату и устало провела ладонью по изможденному лицу. Действительно, дома она выглядела гораздо старше своих двадцати двух. Без косметики и удобной маски а-ля «Я всегда рада видеть Вас, всю жизнь только с Вами бы и общалась». А на деле — постоянные выходки сестры, из-за которых сердце каменным стало, а в Нарнии оно хоть билось немного — тук-тук, вслед за Питером. Эдмунд всегда был немым сочувствующим, потому что как никто чувствовал это беспричинное (хотя почему же, весьма причинное) одиночество, окутавшее их семью за последний год. Да что там, за последние года три, если не больше. Сьюзен — идеалистка, моралистка даже. Если не удастся сохранить остатки былого благополучия, тогда все, — считала Сьюзен, — потеряно для них. О Нарнии она почти не вспоминала вовсе не потому, что забыла, скорее, потому что заставила себя забыть. Почему? Просто на такой зыбкой почве не построишь дом и не спасешь их реальность. Пока Люси терзалась непониманием, Сьюзен по крупицам собирала их семью, потому что ни один из них не был в силах что-либо сделать. Нарнии не было место в их жизни, больше не место. Сказка это была, или явь, тем не менее, самая верующая отрекается, пускаясь в сомнительные связи без разбору, самый смелый движется в свой собственный Ад, а Великодушная Сьюзен плачет по ночам, наблюдая за тем, как ее хрупкий мирок разваливается, не способный сдержать натиск неверующих королей/ев. Иногда она смотрит на Питера, а в голове звуки нарнийских флейт, и от чего-то становится безумно грустно. Сьюзен пытается жить так, чтобы каждому было впору почувствовать себя нужным и значимым, да вот только не выходит пока, боль у каждого отдается под грудью, шипами врезаясь в тонкие стенки кожи. В университете ее считают едва не самой умной и подающей надежды студенткой, единственной из выпускного курса решившей остаться учиться в магистратуре. Может, она действительно так незаурядна, каковой ее хотят видеть университетские, да вот только ей к черту все это не нужно, только бы вернуть семью. Вернуть так, чтобы слово «Нарния» не отдавалось такой искрометной печалью и яростью, чтобы Люси, о, ее маленькая Люси, однажды перестала бы обманывать саму себя. Об этом Сьюзен по ночам думает, руками бессознательно водя по белым листам старого альбома. Об этом, и еще об одном. — Может, стоит уже поговорить с ним? — Эдмунд продолжает как будто давно начавшийся разговор, хотя прекрасно знает, что обречен на поражение. Для Сьюзен это больно, он понимает, но иначе размышлять не может — он все-таки мужчина. Не такой, как Питер, может быть, но и не хуже. Однако сестра не поджимает алые губы, нетерпеливо отмахиваясь от неудачно брошенной фразы, ее глаза не вспыхивают огнем самого яркого нарнийского костра, нет, она медленно опускается на тумбочку у входной двери и бросает взгляд на брата, стоящего достаточно близко, чтобы ее слышать. — Чем это поможет, чем, Эд? Это Люси, наша Люси, что мы можем изменить? Ты думаешь, Питер вразумит ее? Скажет ей, что все будет хорошо, и она сядет читать сопливые романы вроде Джейн Остин? Не будет этого, Эд, не будет, понимаешь? Люси выросла, а Нарния, — Сьюзен закусила губу, заметив, как нахмурился Эдмунд, как сжал болезненно кулак, но продолжила, — в ее сердце еще живет. Ты думаешь, ей так просто от этого избавиться? Потерять веру и жить дальше как все ее друзья? Не будет этого, никогда не будет, потому что тогда это будет не наша Люси! — слезы, такие нелюбимые слезы Сьюзен по младшей сестренке полились из медовых глаз, тех, о которых грезил Каспиан X, пока Аслан не отобрал у него надежду. Возможно, он решил, что сердце быстро забывает первую любовь. Возможно и так. По крайней мере, Сьюзен никогда не узнает, как по ночам Король Нарнии покидает свои покои, оставляя спящую жену, чтобы взять в руки Волшебный Рог Королевы Сьюзен и никогда в него не протрубить. Конечно, Аслан об этом тоже не узнает. — Сью, — брюнет покачал головой и, прикрыв одной рукой дверь, ведущую в комнату Питера, сел подле сестры, положил ладони на ее дрожащие пальцы, — я и подумать не мог, что ты так ее…понимаешь. Я знаю, она наша сестра, но ведь именно поэтому ее действия и должны побуждать нас что-то изменить. Тебе не кажется, что так она хочет заставить нас вернуть что-то давно утраченное? И я говорю сейчас не о Нарнии, — снова нахмурил брови Эдмунд, заметив вопросительный взгляд Сьюзен, —, а о нашей семье. Великодушная Сьюзен чуть усмехнулась, вытирая слезы с румяных (как всегда, вечно) щек, и посмотрела на брата так спокойно, что он на миг подумал: спасение есть, найдется, точно так и будет. — Странно, что кто-то из нашей семьи вообще об этом задумался, верно? Кстати, ты слышал что-нибудь от мамы? Она не писала уже больше двух недель, вдруг что-то случилось, — так грубо и резко переведя тему, Сьюзен пресекла любое продолжение этого разговора. Эдмунд понял, на то он и Певенси, чтобы понимать намеки сестер. Последнее время он слишком часто оказывается отброшенным женщинами его семьи за пределы их корабля. Хотя, Питеру тоже не сладко. Да, черт возьми, всем не сладко. — Пойдем, поспим, Сью, — вздохнул Эдмунд и приобнял сестру за плечи. Она медленно кивнула и, не сказав ни слова, прошла в свою комнату, прикрыв за собой дубовую дверь. Эдмунд долго не спал эту ночь, уснуть получилось только под осеннее зарево Лондона. Он не слышал, как пришла Люси, не слышал, как рано-рано собирался на работу Питер. Не слышал, как Сьюзен готовила завтрак старшему брату, пока тот еще спал. Не хотел слышать, потому что все это было правдой. Это была их семья. Их грехи, замоленные слезами, мечами рассеченные по стенам Кэр-Параваля.***
Когда она вспоминала Каспиана, ей хотелось смеяться. Смеяться над тем, как забавно все вышло, и по-своему даже трагично, верно? Об этом ведь пишут книги? О том, как влюбляются люди, а им говорят: «Нет, друзья мои, не в этой жизни, прощайтесь, и будет вам». Она не была безумно в него влюблена, по большому счету, ей просто нравилось, что такой юноша восхищен ей. Сейчас она бы смогла напрямую отказать ему. Если бы он был на 1300 лет помладше. И не был бы жителем несуществующего царства, из-за которого Люси сейчас черт знает где. Да, все дело в этом. Да и не только, по правде говоря. Однажды Сьюзен возвращалась с учебы, задержалась, чтобы исправить кое-что в своей диссертации по анатомии, и поэтому, когда она в синих балетках шлепала по осенним осколкам неба, слезами продиравшим землю, не сразу заметила идущего навстречу ей Верховного Короля. Он шел неуверенно, не так, как обычно, немного вразвалочку, но Сьюзен сразу его узнала, и от этого стало как-то беспричинно хорошо. Просто хорошо, и к черту объяснения. Она не спрашивала, почему он это вдруг решил выпить «один стаканчик бренди» со своим другом по преподавательскому составу, потому что прекрасно знала Питера: он не любит, когда расспрашивают о том, что смертно. Взяв его под руку, она повела его домой, так как он направлялся совершенно в другую сторону, и молча гладила его по холодной руке, чтобы успокоить, так как он беспрестанно что-то бормотал, а то и вовсе переходил на крик. Что-то, связанное с ней. — Я чертов король, верно, Сьюзен? Чертов король чертовой Нарнии, так, что ли? — вдруг спросил блондин, останавливаясь и серьезно заглядывая ей в глаза. Она не понимала, был ли это бред пьяного мужчины, или же он вынашивал эту мысль уже очень давно, а сейчас выплеснул, как мечом рассек воздух перед ней. — Так, Питер, только вот нет уже давно той Нарнии, — прошептала Сьюзен, всматриваясь в его погрустневшее лицо, в почерневшие от боли глаза. Она помнила этот взгляд. Однажды он уже смотрел на нее так. Но смысл этого взгляда она поймет уже значительно позже. — Сью, ты любишь меня, верно? — он спрашивал так, как будто не был уверен, как будто она давала ему повод усомниться в ее любви. Хотя, на самом деле, просто хотел услышать что-то другое, а не: «Конечно, люблю, Питер», что-то, что сказало бы ему, почему она не вышла за богатого Ричарда Доусена из Вашингтона, прекрасная партия, как считала вся семья, но только не Питер. И она отказала влюбленному парню, не объяснившись ни одному живому человеку. Он всегда хотел это знать. С того момента два года назад он хотел. Сьюзен неуверенно взглянула на него, как будто сомневалась, что любит, в общем-то, Питер в ту секунду для себя придумал множество вариантов ее нелюбви. А дело было всего лишь в том, что она отказала Ричарду Доусену, потому что Верховный Король непозволительно далеко зашел. Тогда, два года назад, когда ворвался в ее комнату «почти невесты» и целовал так яростно, что сначала испугал свою сестру. Сестру, которая ему отвечала долгим поцелуем уставшей женщины. Это было стерто из памяти так же тщательно, как и Нарния. И не дай Бог, чтобы Эд или Лу об этом узнали. — Ты хочешь, чтобы я ответила, Питер, рвешь и мне и себе сердце так легко, что становится страшно, а на что ты еще способен? Но мне не нужно ничего говорить тебе, Питер, потому что ты ответ знаешь, — она поцеловала его в холодную щеку, так нежно и мучительно, что он от боли в груди сжал зубы, чтобы не закричать на нее, на себя, на весь чертов мир, на всю Нарнию. Потому что он любил свою сестру, до сих пор ревновал ее к Каспиану — любовнику-фантому, которого он больше никогда не встретит, но который смел посягнуть на его Сью. Черт возьми, куда мы катимся, Сьюзен.