Цветными мелками по страницам

Только, как мне кажется, из-за названия - François Feldman "Les Valses De Vienne". Но писалось под неё. Впервые Джумпей увидел её на сцене Парижа. Он проделал длинный путь, ведь людям отца требовался переводчик для деловых переговоров. И остался в этом чарующем городе, поглощенный Восходящей актрисой. Её называли так, потому что родом она была из той же страны, что и сам Хьюга. Двадцатишестилетний парень влюбился без памяти. Для него это было странно. Неприемлемо. Ужасно. Она стала личным наваждением. Светло-вишневые облака, насмехаясь, встречали его каждое утро. Вместе с ними он заваривал самый крепкий кофе, обжигаясь, как можно скорее пил его, стараясь лишний раз не бросать взгляд на высокомерное небо. Не получалось. Цвет был настолько приятным, что хотелось открыть окно и прикоснуться к мокрым насмешникам. На улице всё становилось серым. Абсолютно. Только в глаза бил ализариновый. Разъедал, мешал дышать, думать. Хотелось броситься под машину. Джумпей так и поступил бы, если бы был уверен, что это спасет его от преследующих оттенков розового. Но он уверен не был уже ни в чем. Самое страшное начиналось с заходом солнца: его сны истекали бургундским. Словно вино, смешанное с кровью. Хьюга многое бы отдал, вырвал бы свое сердце и распотрошил душу – только бы избавиться от этих кошмаров. Убежать от ужаса. Да вот проблема: сердце таскалось грязным ошметком за ногами Восходящей, а душа постепенно сходила с ума. И он не выдержал. Джунпей как раз покупал в супермаркете лезвия, как диктор из подвешенного к потолку телевизора сообщил самую прекрасную новость в его жизни. «Момои Сацуки, Восходящая актриса, покончила жизнь самоубийством, сбросившись с моста. Страшная потеря для…» Хьюга улыбался, как ненормальный. Наверное, он даже напугал кассира. Ах, черт с ним. Парень вернул пачку лезвий на место, взамен купив много банок пива. Такое дело нужно было отметить! День, когда он освободился. День, когда наконец-то он начнет видеть что-то, кроме розового. Он ошибся. Цвета не вернулись обратно. Ни через день, ни через неделю, ни даже через месяц, год, восемь лет. Глаза болели от ядовитых, нежных или же настолько грязных оттенков, что хотелось выть, но голос уже давно сел. Оставался единственный выход. Джумпей стоял на краю того самого моста с которого «Восходящая актриса...бла-бла-бла». И сделал шаг под аккомпанемент беззвучного гогота светло-вишневых облаков. Потому что ужасно её любил.