***
По странному стечению обстоятельств кличка Гюрза, которую сама Гюзель Тимерхановна Манюрова буквально культивировала с самых студенческих годов и до самой старости, так и не прижилась к этой женщине за всю ее жизнь – по крайне мере, не прижилась в этой школе. Ни среди учителей, ни среди учеников. Гюрзой Гюзель Тимерхановну называли только тогда, когда хотели ей польстить. За глаза же эту пожилую женщину, заслуженного учителя России, многократного учителя года и лучшего учителя по своему предмету на протяжении последних пяти лет, автора работ по педагогике и детской психологии предпочитали называть не иначе как Грымзой. Гюзель Тимерхановна уже лет десять как была стара, прогуливала кладбище, игнорировала путевки на тот свет, никак не могла уволиться из своей школы, с честью уйти на пенсию и уступить место молодым, была маразматичкой, нахалкой и старой самодуркой, держалась так долго на своем месте благодаря дочери, выскочившей замуж за олигарха... Все это говорили о ней за глаза, а иногда не стеснялись сказать и в глаза, и большая часть из того, что о ней говорили, была чистейшей правдой. Грымза Тамерлановна, как иногда называли ее старшеклассники, была старой нахалкой и маразматичкой, держалась в элитной школе благодаря чужой протекции, благодаря этой же протекции безжалостно жрала конкурентов и топтала «молодую поросль», рвущуюся на ее место, прогуливала кладбище после двух инфарктов и инсульта – но была при этом далеко не дурой. Грымза Тамерлановна, которая, кстати, была прекрасно осведомлена о своей кличке, но часто делала вид, что не понимает, о чем речь, тем не менее, прекрасно понимала, что сейчас в ее кабинете сидит вовсе не ребенок, не мальчик, не сирота, инвалид, а еще ученик выпускного класса и потенциальный медалист Олег Сопельник. В ее кабинете, сложив руки на коленях, как какая-нибудь ученица церковно-приходской школы, находится сейчас атомная бомба собственной персоной, огромный подкоп и динамитная шашка под ее карьеру, репутацию, пенсию, льготы и дотации от государства, инвестиции от спонсоров... Иногда Гюзель Тимерхановна просто не понимала, как нечто подобное могло случиться именно с ней. Когда она успела стать заложницей этого белобрысого заморыша, суть которого – моль и экзистенциальный нуль, и о котором все забудут сразу после выпуска? Она сама не могла, не позволяла себе его забыть – эту занозу в заднице, свой личный кошмар, из-за которого все в ее жизни едва не полетело под откос. Как она могла позволить такому случиться? На старости лет потеряла бдительность, дала заразе прижиться в своей школе... Олег Сопельник снился ей в кошмарах, и имя ему было «неблагополучность». Когда она принимала Олега в школу, то, разумеется, понадеялась на доброе имя его бабушки, женщины культурной и интеллигентной, из хорошей семьи, с отличными данными и хорошими связями. Гюзель Тимерхановна смотрела на Олега и видела хорошую кровь и хорошие задатки: волевой подбородок, честные глаза, благородный профиль... как же она была слаба до всего этого, до благородных отпрысков благородных семей, которых она стремилась заполучить в свою школу, как драгоценные камни в шкатулку! Пять лет назад она позволила себе слабость, и за благородным профилем и волевым подбородком отца и деда она просмотрела самое главное – гнилую кровь, испорченную породу. Анна Леонидовна хоть и была умной женщиной, все-таки оказалась недостаточно умна, если позволила своему сыну совершить такую ошибку, жениться на какой-то плебейке-дворняжке, которая, ко всему прочему, оказалась еще и алкоголичкой. И вот теперь этот отпрыск благородного рода и подзаборной шавки, ублюдок-полукровка с гнилой кровью, портил кровь всей ее школе, был бельмом на глазу и причиной всех возможных и невозможных проблем, начиная бесчисленными проверками, заканчивая негодованием родительского комитета. Как такое могло случиться в нашей школе, говорили родители, подразумевая, разумеется, не избиение ученика. Как такой неблагополучный ребенок мог пробраться в нашу школу, читалось в их взглядах, какими обходными путями он пробился в наш круг и учится сейчас с нашими детьми, кто мог допустить нечто подобное? Гюзель Тимерхановна скрипнула зубами, посмотрела на Олега Сопельника с нескрываемым презрением. Сопля, кажется, так его называют? Подходящая кличка для кого-то настолько же бесхребетного. - Я не понимаю, Сопельник, чего вы, в итоге, хотите добиться? Вы, видимо, забыли, что здесь вам не санаторий, а я не ваш лечащий врач. И я не могу прыгать вокруг вас круглые сутки и мазать вам коленки зеленкой до конца учебного года. Во-первых, это не мой профиль, юноша, а во-вторых, вас таких у меня несколько сотен, и окружить вас каким-то особенным вниманием... - Гюзель Тимерхановна, вы меня вообще не слушаете. Я не требую для себя никакого усиленного внимания. Даже наоборот. Я пытаюсь все это время до вас донести, что эта идея с шефством не кажется мне удачной. Я способен самостоятельно решать собственные проблемы, и я не нуждаюсь... - Вы правы, Олег. – Директриса поджала губы, постучала по столу костлявым пальцем. – Ни в чем подобном вы не нуждаетесь. Ни в этом учебном заведении, которое явно вам не по уровню, в котором вас тянут из класса в класс, уважая заслуги вашей бабушки. Ни в этом окружении, состоящем из отпрысков лучших семей нашей страны. Ни в учителях, которые изо дня в день делают вам одолжение уже тем, что занимаются с вами, уделяют вам внимание так, будто вы можете усвоить знания наравне с остальными. Ни в чем этом вы не нуждаетесь на самом деле, Олег. И ваш уровень, ваш потолок после выпуска из этой школы – это, в лучшем случае, поступить в РГТУ... - РГТУ закрыли несколько лет назад. Голос у Олега Сопельника даже не дрогнул, остался таким же бесцветным и невыразительным, и он все так же смотрел на директрису своими честными воловьими глазами, будто не понимая, о чем идет речь. Будто все сказанное вообще его не касалось, и все попытки его уязвить прошли мимо или разбились о толстую воловью шкуру этого непробиваемого существа. - Да плевать я хотела на РГТУ. – Гюзель Тимерхановна поджала губы, повертела в руках и отложила подарочный золотой «Паркер» с именной инкрустацией. – На ваш век, Сопельник, найдется достаточно третьесортных заштатных ВУЗов. Подумайте своей головой, юноша, хорошенько подумайте и все взвесьте. С вами носятся, как с хрустальной вазой, вам оказывают честь уже тем, что допустили вас в высшее общество, а вы смеете так наплевательски относиться к тому, что делают для вас окружающие вас люди. Алексей Шаманский и Аскольд Вельяминов будут подтягивать вас в учебе, Сопельник, чтобы вы опять не скатились в ту яму, из которой вас вынули. И эти славные ребята помогут вам наконец-то, к концу выпускного класса, все-таки влиться в школьное сообщество. Будь вы нормальным молодым человеком, Олег, вы бы сделали это сами: завели бы друзей, занимались бы общественно полезной работой, участвовали бы в жизни нашей школы. Но вам, видимо, уж мешает жить слава несостоявшейся рок-звезды, слишком давит корона. Так вот, снимите ее и идите учиться, Олег, идите общаться с нормальными людьми, в нормальном мире ваша показная гордость вам не пригодится, она не откроет вам ни одной двери. – Гюзель Тимерхановна взмахнула рукой, будто отгоняя назойливую муху. – Идите и не отнимайте мое время, Сопельник. И так слишком много внимания вашей персоне. Идите же! Когда за Олегом Сопельником закрылась дверь, Гюзель, которая всю жизнь хотела называться Гюрзой, но звалась не иначе как Грымзой, опустила голову на руки и тихо расплакалась. Честное слово, она была слишком стара для всего этого. Она просто надеялась на то, что доживет до грядущего выпуска и сможет его пережить. А там, пожалуй, можно уже и на покой. На пенсию. Куда угодно. Честное слово, не для того она утюжила себя всю жизнь, чтобы на старости растить детей кухарок и дворников.***
- Вы опоздали на урок, Сопельник. - Прошу прощения, Ольга Юрьевна, больше этого не повториться. Честно говоря, после разговора с директрисой Олег Сопельник даже не собирался идти на этот урок – да что там, он вообще собирался откровенно смалодушничать и пропустить этот учебный год, чтобы в следующем уйти на домашнее обучение. Потому что, черт, он знал, что Грымза никогда не относилась к нему хорошо. Точнее сильно его недолюбливала и явно имела на него зуб – хрен знает, по какой причине. Но терпеть все эти унижения, выслушивать оскорбления в свой адрес – снова – подписываться на это Олег был просто не готов. Все его долготерпение, воспитанное за годы учебы в любимом элитном лицее, перегорело и давно закончилось. Сейчас он готов был сорваться в любую секунду, в ответ на любое кривое слово, на любой взгляд. Он чувствовал, как предохранители его спокойствия доживают буквально последние секунды, а дальше... а что дальше? Снова больница? Охуитительный по своей оригинальности вариант. Возможно, даже не самый худший, но возвращаться в больницу в ближайшее время Олегу не хотелось. К тому же, помимо директрисы и учителей, которые, наверняка, не останутся в стороне, в классе его ждал Алекс Шаманский, ситуация с которым напоминала какой-то тупой девчоночий фик про короля школы и маленького забитого задрота. С поправкой на ветер и с учетом того, что между ними двумя не было вообще никаких взаимных чувств, кроме взаимной ненависти. И Олег в принципе не видел для себя никакого решения сложившейся ситуации, кроме как сбежать к чертовой матери из этой школы, подальше от Шаманского и от всего этого блядского цирка, куда-нибудь, где мир проще и правильнее, без подковерных игр и пауков в банках. И все-таки он пришел на урок. Просто потому, что больше, по сути, ему просто некуда было пойти. Пришел, заранее предвкушая презрительный взгляд своей классной руководительницы и представляя, как будет вползать в аудиторию под прицелом тридцати пар глаз... Но когда дверь открылась и закрылась за его спиной, когда его глаза встретились с равнодушными глазами Ольги Юрьевны, спрятанными за толстыми стеклами очков, когда по классу покатился сдавленный шепот, ему вдруг стало очень легко. И стало почти что все равно. Все равно, что скажет ему и о нем эта чужая женщина, что подумают о нем одноклассники, что там возомнил о себе этот уебок Шаманский... будто бетонная плита, которая должна была упасть на его плечи, пролетела мимо и попала в кого-то другого. - Займите свое место, Сопельник. Свое, то есть соплиное место, располагалось, традиционно, на галерке, за самой последней партой. Он перебрался туда сам и совершенно по доброй воле, когда-то давно, когда понял, что последняя парта – удобное место для тех, кто не хочет лишний раз попадаться на глаза. Традиционное место школьных отщепенцев и умственно отсталых – но зато никто не видит тебя и не мешает тебе жить. И вплоть до этого дня Олег даже не думал о том, чтобы сменить свое насиженное место на что-то более пристойное и более удобное. Вот только сегодня Олега перемкнуло. Далекая задняя парта, за которой он окапывался столько лет, вдруг показалась какой-то слишком уж... далекой? Возвращаться туда после всего случившегося показалось ему унизительным. В конце концов, не он ли собирался бросить все и уйти из этого вертепа, чтобы больше не чувствовать себя маленькими забитым Соплей. Которого терпят в этой школе, как приживалку, и которому плюют в спину при первой удобной возможности. - Я ближе пересяду, если вы не против. У меня испортилось зрение, врачи не рекомендуют мне сидеть далеко от доски. Пройдя по первому проходу, он плюхнул свой портфель на пустое место рядом с Шаманским, завозился, выкладывая на парту ручки, тетради и учебники. – А еще Гюзель Тимерхановна просила передать, что Алексей Шаманский и Аскольд Вельяминов будут помогать мне с учебой. Чтобы наверстать те несколько недель, которые я пропустил. По классу покатилась волна смешков и сдавленный шепот. Ольга Юрьевна сняла очки и потерла усталые глаза с красными прожилками указательными пальцами, надавила на воспаленные веки. - Сопельник, ваши мотивы меня мало интересуют. Если у вас медицинские показания, покажите справку. Если просто хотите пересесть, делайте это скорее, и не превращайте свое триумфальное появление в балаган. Итак, класс. – Ольга Юрьевна водрузила очки на прежнее место, открыла журнал, отмечая присутствующих. – Кто готов рассказать, какой была тема нашего прошлого занятия?