BTS. Драбблы.

Хосок слишком много чего боится. Громких звуков, высоты, цикад, орущих под окном их затрапезного бунгало в самой заднице Тайланда. Фатальная ошибка для такого, как он. Страшнее этого, может быть, страх сорваться. Потерять контроль, потерять возможность управлять хотя бы этой мизерной частью своей жизни, когда ничего не остается, кроме как плыть по течению. Китайская Хуанхэ сносит его своим течением, оставляя только безуспешно и болезненно цепляться за единственный спасательный круг. Хосок перекладывает с места на места книги, залипая на ничего не значащие названия на обложках. Английские буквы сливаются с тайским алфавитом, не позволяя вникнуть в смысл того, что скрывают книжные страницы. Хосок на автопилоте сворачивает брошенные пляжные шорты, солнечный зонт, резиновую уточку для ванны. Не в тему вспоминает прикол про электрическую утку - специальное издание для самоубийц. Смеется в кулак и чихает от забравшейся в дом пыльцы какого-то невнятного тропического растения. Хосок ведет пальцами в воздухе, глядя на едва поднимающееся солнце, облизывая моментально пересыхающие от жары губы. В голове роятся тысяча и одна мысль, не дающие даже толком сообразить, какую из них думать первой. Хосок слишком много чего боится. На террасе душно и влажно, майка липнет к оливковой коже, словно смоченная в прибрежной воде. Хосок щурится от яркого солнечного света и касается пальцами разогретых деревянных перил. Изучает пальцами острые занозы, не полированное дерево, стыки между углами. Он садится на ступеньки, глядя на бескрайний песок и такое же бескрайнее море, волны лижут прибрежную линию, вспениваясь белыми и потерянными барашками, тянут за собой под толщу соленной воды камушки и влажный песок, погружая их в пелену вечной темноты и отсутствия воздуха. Хосок подбрасывает в ладони гладкий камень, ловит его в воздухе, заторможенно вдыхая тягучий, словно промышленная патока, воздух. Хосок боится когда-нибудь остаться в гордом одиночестве в этом богом забытом месте. Тайский диалект режет слух, тайский английский вызывает желание выть на луну, хотя, казалось бы, хуже корейского произношения в мире быть не может. Он ошибался. Звук морского прибоя проливается в уши ночным дождем и стрекотом цикад, посылая по коже мурашки и мелкую дрожь. Хосок закрывает глаза, чувствуя чужие, чуть влажные ладони. Прикосновение скользит от плеч до сгиба локтей, прежде чем он чувствует острый подбородок рядом со своей шеей. Ладони Тэхёна пахнут мускусом и гранатом, они сухие и шершавые, словно иссушенный солнцем песок около их дома. Тэхён соткан из окружающей действительности, органично вписывается в жаркую и пыльную картину мира. У него в волосах цветок франджипани, осыпающийся лепестками на хосокову грудь. - Хосок-а, - низко и тихо тянет Тэхён, и его голос сплетается и смешивается со звуком морских волн, слизывающих песок с тонкой и влажной каймы пляжа. Хосок чуть поворачивает голову, упираясь губами в острую и квадратную скулу младшего, вдыхая едва уловимый цветочный запах. Хосок боится, что Тэхён уедет отсюда, как и многие другие до него. А он снова останется один.