Найти Дом

Войско вернулось в Столицу быстрее, чем шло к границам темных земель. Возглавил его единственный уцелевший из приближенных полководцев Киано, лорд Адолантэ. Северяне, получив оговоренную плату, уехали, гномы тоже, а эльфы возвратились в Столицу, пряча глаза от стыда. Они потеряли своего князя. Фиорин и Имлар были в шоке, и если бывший князь вообще не знал, что теперь делать без внука, пребывал в растерянности и недоумении, то Фиорину пришлось собраться, ибо нужно было отстоять корону. Киано в плену, раз он не мертв, то, значит, он еще князь. Князь, поручивший ему хранить венец и вести дела в его отсутствии. Документально это было подтверждено, эту доверенность Фиорин предъявил собранию Лордов, среди которых были и старые недруги Киано. - Мы все будем ждать возвращения государя и надеяться на то, что он останется жив. Он не простой воин, и его смерть не останется неизвестной для нас. Напротив, темные силы постараются устроить представление, и мы должны приложить все усилия, чтобы вызволить Кианойаре из беды. А скорее всего они будут торговаться за его жизнь, и у нас есть пока срок, чтобы подумать и понять, чем мы можем помочь ему. Иррейн слушал его, кипя от ярости – эта бумажная крыса еще и рассуждает. О чем можно думать, когда Киа в плену! И как посмело войско вернуться без него? Он вспомнил свой разговор с Фиорином, когда пришел в Столицу. Он не раз возблагодарил богов за то, что в той жизни в столице появился редко и его мало кто знал, но его появление произвело все-таки так ненужный ему шум. Его узнали воины, с которыми он был в последнем походе, и сложно ему было солгать, зачем его вернули в мир живых. Но не ему и не другим судить о решениях богов. А спрашивать «что там, за пределами» было неэтично, и его, в конце концов, оставили в покое. Но Фиорин его допросил с пристрастием, ибо скрыть от него свои цели Иррейну было невозможно. - Не скажу, что рад тебя видеть! Неужто ты и там достал всех? – так поприветствовал Иррейна исполняющий обязанности государя. - Можно сказать и так. Я хочу увидеть Киано, у меня нет другого пути. - Дела творятся на этом свете! Неужто я дожил до этого позора?! Величайшие герои пребывают в мире мертвых, а какого-то мужеложца эльфа вытряхнули из того мира! Ты там ни к кому не домогался? Ты вообще подумал, как ты Киано в глаза-то посмотришь, когда он вернется? - В его воле убить меня снова. У меня будет оправдание в том мире. Если он прогонит меня, это будет хуже – я просто буду следовать за ним как пес. Я не могу без него, ты понимаешь? - Нет! Я не понимаю! Боги забрали у него детей и женщину, а взамен выплюнули тебя! На кой … ему такая замена? Слишком неравноценно. Впрочем, решать все равно ему. А ты раз приперся, давай работать. Поместье тебе твое вернут. Кому эта дыра нужна? Даже твои родичи, по-моему, туда не доехали. Больше Инъямин и Нерги не приходили. И даже надоедливого Гилани заменила молчаливая пожилая толстая женщина, которая обращалась с ним как с вещью. Он все еще был беспомощен – рука не двигалась, а вставать он едва-едва начал. Он ковылял к окошку, которое было высоко – не достать даже рукой, - но он все равно ловил малейшие крохи света. Он уже не смущался своей наготы, одежды ему так все равно и не дали. Какая ему теперь разница? Лекарка переворачивала его, меняла повязки, мыла – он молчал. Ему не о чем разговаривать с врагом. Им овладела апатия. Целыми сутками он спал – без снов. Проваливаясь в сон, как в спасение. Лишь бы не думать, не думать о прошлом и не тревожить терзаниями сердце. Но не давало покоя то, что он был разлучен с Тахаром, Аксимаром и Вигельеном. Что с ними? Угнаны ли они в рудники, или их приберегают для другого? Ладно, Киа, но за что им такая участь? Им, его верным друзьям. Тахар. Его самый близкий друг. Тот, кто почти единственный (не считая Борга и Фиорина) мог прийти в покои государя этой жуткой одинокой зимой и просто сидеть молча, заполняя собой пустоту и пытаясь разделить горе на двоих. Тахар был его старше ровно на сотню лет, он первый из простых волков клана предложил свою именно дружбу - не помощь! - маленькому испуганному оборотню - младшему сыну князя. Им было что вспомнить – веселые поездки по землям клана, походы, драки, ночные охоты и соперничество за волчиц. Славные были времена. Тахар не задумываясь последовал за своим княжичем и к эльфам. Аксимар. Молчаливый суровый волк. Лучший охотник клана. Он первый из тех, кто пришел с Киано, женился на эльфийке. И ему так не хотелось уходить на войну, жена вот-вот должна была разродиться. Его дитя так может остаться сиротой-полукровкой. Вигельен. Единственным делом жизни этого эльфа была месть за убитого брата-пограничника. Темных он ненавидел люто, и было трудно найти столь же яростного воина. Они так же беспокоятся там, в той темной камере, как и он о них здесь. Но суждено ли им еще раз увидеться? Все эти вопросы разъедали Киано душу, и он перебирал всю свою жизнь, нанизывая на нить феа бусинки воспоминаний. Его детство. Страшное и безысходное, которое он помнил лишь по вонючим простыням насильников. И та деревня, в которой он вырос. Маленькому эльфу пришлось тяжело среди смертных. Чужой сидский ребенок был не в радость крестьянину, и хоть ему была уплачена огромная сумма, он обращался с малышом по-скотски, непоправимо искалечив душу. Киано помнил, как в «остроухого выродка» кидали камешки соседские детишки, подстрекаемые родителями. Потом позор рынка, хотя тогда он и не знал, что такое честь. Из ужаса жизни наложника-подстилки его забрал Сигмар. Годы скитания с Сигмаром – узнавания огромного мира. Потом совершенная им глупость и расплата за нее. Думая обо всем этом, Киано думал и о том, сколько же нашлось тех, кто был готов помочь ему – бескорыстно. Сигмар, взявший на себя заботу о полубезумном сиде; Нарин, отправившийся один в опасное путешествие, чтобы вернуть щенка в логово; Тьерви – не жалевший себя, в борьбе с упрямством испуганного мальчишки; обитатели Гранин, которые так старались не обидеть эльфа; северный целитель Гэлленар, вызвавшийся сплетать феа заново незнакомому западному эльфу. Дом. Теперь воспоминания вызывали такую тоску, что хотелось плакать. Его дом – любимое волчье логово. Ему так хочется быть похороненным по обычаю – в Волчьем лесу, чтобы Предок принял своего беспутного потомка. В Волчьем замке его окружили заботой и любовью, все – от прислуги, набранной из деревень, до птиц, живших в кронах высоких сосен. Сколько же сил и любви вложили в него отец, брат и Борг, каких же трудов им стоило, наверно, вырастить из забитого и полумертвого полукровки эльфа, молодого волка... Но тот молодой волк не оправдал их ожиданий. Запад. Его огромное, но уютное поместье – Аркенар. Лучшие годы на Западе прошли в нем. Киано так хотелось передать своим сыновьям это поместье, чтобы доставить им радость волей провинции, и не душить юных принцев церемониями двора. Его семья. Арриера, перед которой он виноват так, что не избыть вины и посмертном мире. Он извел северную королевну своими капризами, изменами на Гранях и упрямством. Он обманул тестя - нарушив обещание о наследнике. Сэльве и Нэльве. Самые любимые им существа на свете. Не было большей радости, чем быть с ними и мечтать о их будущем. Но он, ошибка богов на этом свете, потерял их. Сколько потерь по его вине? И как же он жалеет о том, что принял корону Запада! Но не потому, что теперь ему страшны пытки и плен. А потому, что он оказался ее недостоин, он не справился, не оправдал надежд многих. Конечно, гораздо лучше и удобнее быть любимым младшим сыном могущественного князя бессмертных, носиться по лесам, сманивать фей и охотиться, развлекая себя травлей демонов на Гранях. Но он возжелал другого – славы! И чего он добился – того, что его отрезанная голова украсит ворота Твердыни? Высоко ты взлетишь, князь Киано! Киано не считал, сколько дней прошло. Раны его подживали, а сердце уже грызло нетерпение. Скорей бы они уже поняли, что никакой меч Запада не упадет им в руки. И неважно при этом, сколько его будут пытать, рано или поздно он умрет. Инъямин, конечно, тупая скотина, но и до него дойдет, что волк бесполезен. Но дни ожидания закончились, и ровно на следующий день, как он смог удержать простреленной рукой кружку с водой, за ним пришли двое молчаливых темных эльфов. Один молча кинул ему холщовую рубаху, а после связал руки; второй же держал обнаженный меч. Его долго вели каменными переходами и, как он понял, они спускались вниз. Твердыня, по мнению Киано, вполне оправдывала свое название – Черной. Стены переходов были закопченными от сотен тысяч факелов, что горели здесь со времен сотворения Континента, пустые коридоры, с безмолвными стражами – орками или людьми, вооруженными до зубов. Стоило ему поднять голову вверх, вместо солнца он видел стену, уходящую в небеса черную громаду, сторожевые башни протыкали шпилями свод облаков. Темный властелин все правильно рассчитал – в окружении таких стен поневоле начнешь чувствовать себя маленьким и никчемным. Его привели в подвал, комнату, назначение которой не оставляло сомнений. В ней столь отчетливо пахло кровью и чужим страданием, что даже у лишенного магии Киано свело виски. В этой же комнате его ждали Инъямин и Нерги. Лицо оборотня было безразлично, изумрудные глаза подернулись льдом, а губы были презрительно сжаты. - Наконец-то я вижу тебя, волк, в подобающей тебе обстановке. Думаю, наше с тобой общение будет плодотворным, и в твоей власти сделать его недолгим. - Нам не о чем с тобой разговаривать, черный. – Киано словно выплюнул слова. - Если тебе противно со мной разговаривать, можешь поговорить с моими палачами, я передумал сам пытать тебя, я лучше посмотрю. - Ты боишься крови? - Хватит разговоров, приступайте! Нерги же, как и тогда, не обращал на эту перебранку никакого внимания, не сводя пристального взгляда с волка. Его вообще, казалось, не интересовало ничего, кроме глаз Киано. И Киано не отвел своего взгляда, но взором этим можно было заморозить и раскаленную печь. С него стащили непонятно зачем надетую рубаху и положили навзничь на широкий дощатый стол, зафиксировав запястья и лодыжки. Остальное, что было в этой комнате, Киано вспоминал потом, сквозь кровавую муть, прижимая к себе искалеченные руки с переломанными пальцами и пытаясь улечься так, чтобы не потревожить места ожогов и срезов на коже. Сколько прошло времени, он не знал, помнил, что кричал, срывая горло, ибо нельзя было не кричать, невозможно, и как только боль хоть немного стихала, он замолкал. Ни одного слова, кроме крика боли, и мало нашлось бы тех, кто, видя это, упрекнул бы Киано в слабости. Потом его лечила не лекарка. Лечили те же два эльфа – магией, насильно. И слышать хруст своих срастающихся наново костей и жил, было так же невыносимо, как и лежать под ножом палача. Эльфа можно вылечить насильно, чуждой им силой, но такое лечение лечит только тело и калечит душу. А потом все превратилось в муторный, нескончаемый кошмар. Его таскали в пыточную, терзали, под взглядом Нерги и насмешками Инъямина, он упорно молчал на любой вопрос о мече. Потом залечивали раны и снова мучили. Сколько минуло таких кругов – он не считал. И Инъямин изменил тактику. После очередного надругательства в виде исцеления его привели и вместо того, чтобы приковать к уже залитому его собственной кровью столу, усадили на стул, крепко привязав. Он уже не удивлялся ничему: раз ему придумали новую пытку, значит, так и должно. Но что еще можно сломать в его теле, чего не ломали раньше? И он обманулся. В камеру ввели пленника, и Киано с ужасом узнал в нем Тахара, волк был избит, голова безвольно повисла, но усилием он ее поднял и посмотрел на Киано. - Хорошо, свиделись хоть, – прохрипел он. - Какая нежная встреча! Вы случаем не любовники? – усмехнулся Инъямин. - У тебя, оборотень-эльф, есть шанс спасти шкуру своего друга, да и других дружков. Всего лишь одна железка - или ты предпочтешь видеть, как он умрет у тебя на глазах? Тебе придется долго смотреть на это! - Я уже сказал: хер тебе в задницу, а не Меч Запада. Я не торгуюсь, поищи себе соперника на базаре. – Киано сам не знал, как произнес эти слова, ибо желал больше всего, чтобы сердце его разорвалось прямо тут, обрывая жизнь ему и делая бессмысленной смерть Тахара. - А что ты скажешь, волк? Может, ты знаешь, где твой государь спрятал меч? Он так дешево ценит твою жизнь, ему дороже кусок стали. - Хорошо бы он вогнал тебе его в глотку! Искренне буду верить, даже в том мире, что так оно и случится. Прощай Киа, мы свидимся еще. - Прощай… и прости меня. Смерть Тахара мучила его потом беспрестанно; он уже потерял себя, без сна, обитая в ужасе наяву. Двое суток умирал его друг, а Киано рвал душу, силясь найти в себе хоть остатки силы, чтобы разделить эту муку на двоих. А потом были Вигельен и Аксимар, и самое страшное было – не отвести глаз и сохранить в них твердость; он сам не замечал, как по щекам катились слезы. Они умерли за него, за проклятый стальной клинок, подаренный ему неизвестно зачем и требующий жертвы даже на расстоянии. Осталось лишь умереть самому. Потом его стали пытать снова, а он никак не умирал. Кости и органы послушно восстанавливались под опытными руками жестоких целителей. Инъямин не выдержал первым. Нерги в этот раз не было. - Хватит измываться, тварь! Можешь уже не говорить! Тебя кое-кто другой заставит! А я хоть отомщу! – он вырвал у палача плеть, оттолкнул смертного, и принялся за пленника сам. Удары падали куда приходилось, и кровь заливала глаза. - Быстро, шестерых стражей сюда! Из караулки! - Ярость затмевала ему глаза; Инъямин вынул из богато изукрашенных ножен кинжал и срезал путы, удерживающие уже безвольное тело. Плеснул из бадьи воды, приводя пленника в чувство, и на пол потекли розовые струи. Шестеро орков были уже здесь, смотрели на распростертое нагое тело, залитое кровью. Темный князь швырнул им пленника под ноги: - Ваш до утра! Не калечить, если сдохнет - перережу сам всех! - Ну и зачем ты это сделал? Он же все равно ничего не скажет. – Нерги невозмутимо налил себе вина. Слушая гнев брата, Инъямин был сейчас готов убить кого угодно. – А эти твари разорвут в нем, все что можно и что ты предъявишь властелину - труп? - Не разорвут, если только глотку с задницей - эта шавка выдержит что угодно. Мне уже наплевать, что он скажет или нет! Мне надоело, понимаешь? Я хочу услышать мольбу о пощаде, я хочу посмотреть, как он будет ползать у меня в ногах! - Ой ли? – усмехнулся одними губами Нерги, а узкий разрез глаз скрывал его истинные чувства, – на бабу он вроде не похож! - Ты его в Гранин не видел! Половина точно хотела трахнуть этого эльфийского красавчика. А теперь его пялят мои орки. Достойная карьера. Сдается мне, братец, что ты и сам бы не прочь! Нерги, ты всегда думаешь только об этом? - Всегда! Но не тогда, когда думаю, что мой брат идиот! Если он сдохнет, я отвечать за это не стану. - Не сдохнет и хватит о нем, как только он очухается, мы представим его властелину и тогда это будет его проблемой. Князь Тэрран метнул в деревянную стену нож, который ровно пролетел над головой князя Имлара, едва не срезав прядь золотых волос. - Я бы убил тебя, эльф, если бы это помогло моему сыну! Ты знал, на что он идет! И ты знаешь, что у тебя не достанет сил помочь ему! Твоя армия – стадо овец! Что ты теперь прикажешь делать, ждать пока он умрет, пока нам пришлют, то, что останется от его тела? А душу мы уже не найдем. Ты сломал ему жизнь! Имлар молчал, он перешел через Грани не для того, чтобы слушать гнев бывшего князя волков, и ловить ненавидящие взгляды оборотней, он пришел за помощью. - Убирайся! Иррейн же сидел в бывшей княжеской приемной, где нынче проводил все свое время мрачный Фиорин. Было видно, как эльфу тяжело приходится. Они бессильны помочь Киано, и советник пытался найти выход. Был бы он свободен от слова – он бы сам помчался в Твердыню, один, и будь что будет. Но он дал слово, и он должен сберечь этот венец для Киано. Государь вернется - вот во что оставалось верить Фиорину. - Ты знаешь, чего я думаю? – вдруг разрушил он тишину, отвечая каким-то своим мыслям, - Имлар сейчас у Тэррана, и будь я проклят, если он оттуда без синяков вернется, если вообще вернется. Но тебя Тэрран послушает, хотя поначалу тоже получишь, - он, знаешь ли, вспыльчив слегка и эльфов не любит. Здесь никто не поможет Киано, по-моему, только ты и я о нем думаем, а остальные ждут вестей, как стервятники! А Тэрран сделает для сына все, у него есть магия и сила и самое главное – умные головы. Ты, главное, не зли его понапрасну, а если будет ругаться, не препирайся. Характер у него не сахарный. Иди в оружейку, бери, все что надо и скачи. Как со мной связаться, он тебе скажет. У нас одна надежда. Зайди только потом, я тебе письмо для него отдам. Киано даже не смог провалиться в такое желанное забытье, в этой вонючей каморке караульных орков – невыносимый орочий гогот, запах перегара, и рвущая тело позорная боль, вонь грязных немытых тел, отвратительные вторжения. К утру его отливали водой. Он проклял свое бессмертие и свою выносливость. Теперь он понял, почему смерть дар для смертных, и он завидовал их слабости. А его проклятое, придуманное богами, как подарок для любимых детей, изумительное выносливое тело – жестокая насмешка. Сколько же он еще сможет выдержать, прежде чем темные устанут терзать его? Утром его принесли в уже привычную, ставшую домом комнату. И снова два молчаливых эльфа принялись за дело. На поправку даже их стараниями ушло несколько дней, столько понадобилось, чтобы израненное горло смогло принять воду, а сам он – сесть. Но больше за ним не приходили, словно забыв о пленнике. Приносили воду, еду, меняли повязки и убирали комнату. Ни Инъямин, ни Нерги больше не заходили. Киано снова спал целыми днями, пытаясь не вспоминать ничего. Он сворачивался под тонким одеялом в комок и засыпал, думая лишь о том, как снова увидеть волю, пусть даже и волю посмертного мира. Его можно было упрекнуть в том, что он даже и не пытался бежать, но это было и бессмысленно – убить его не убьют, да и возможности никакой: связанный и почти лишенный жизненной силы, он вызвал бы просто смех темных эльфов. Но уединение закончилось. Дверь в темницу распахнул радостно улыбающийся Инъямин, за его плечом был как всегда невозмутимый Нерги. Инъямин же радовался, словно этот день был самым счастливым в его долгой жизни. - Ты так соскучился по мне? - усмехнулся пленник. - Ты даже не представляешь, как! Да что я? Вот кое-кто другой будет просто счастлив тебя видеть! На, одевайся - я не собираюсь показывать ему мешок с костями. Инъямин швырнул на ложе Киано шелковые вещи – штаны, рубаху, кожаный пояс. - С чего бы такая честь? Боишься – уведут? - Киано брезгливо тронул вещи: ношеные. – Ты меня кому в этом хламе представлять собираешься? - Хватит скалить зубы, волк, пошли! Дорога заняла ровно втрое больше, чем путь до пыточной: Киано успел запомнить каждый шаг. И с каждым пройденном лучным пролетом, залы крепости становились все богаче и богаче – черный мрамор, золото и серебро, дорогие светильники древней работы. Инъямин же согнал с лица улыбку, и лицо превратилось в каменную маску. Даже одет темный князь был не как прежде – на этот раз на нем было пышное парадное одеяние, и ритуальное оружие: длинный узкий кинжал в изукрашенных ножнах. А раз уж они решили одеть пленника, то, и Киано запоздало догадался, они идут к самому темному властелину. Сердце его куда то ухнуло, далеко вниз – он слишком хорошо читал летописи в княжеской домашней библиотеке и хорошо знал, чем могла закончиться такая встреча, даже самая мучительная смерть в этом случае была бы подарком. Зал, куда они пришли, был огромен, настолько огромен, что Киа увидел не стены, а только горизонты и уходящие в черный верх смоляные колонны. Даже воздух тут был не прозрачен, а наполнен черным туманом, стелившимся по полу, а там, где-то вдалеке на горизонте, он стоял плотной, непрозрачной стеной. И в этом невероятно огромном зале они были втроем. Хрупкий невысокий пленник и два торжественно гордых эльфа. И Киано чувствовал, как волнуется Инъямин и прячет страх под маской безразличия. - Ты все-таки привел его, Инъямин. Я знал, что ты не справишься, – равнодушный холодный голос из черноты - эта эльфийская заноза так тебе и не сказала, где клинок. Хорошо, я спрошу у него сам. Инъямин был бледен, словно его натерли мелом. - Ты не желаешь мне сам сказать, оборотень, где меч? Или мне поиграть с тобой? Киано молчал: тут лучше действительно молчать. Ни одной мысли не должно достаться врагу, ни одного слова. Самое страшное, что может приключиться с бессмертным светлым созданием – потеря души, и нужно запрятать все чувства глубоко в себе, не дать врагу зацепиться даже за обрывок мысли. Враг же продолжал - этот голос словно обволакивал Киано, увлекая его за собой. - Ты не боишься меня, волк? Хорошо, тогда я напомню тебе, то, чего ты действительно боишься. Сначала ничего не было. Киано так и стоял, ощущая холод и пустоту во всем себе – душе и теле. Сзади молчаливыми статуями стояли Инъямин и Нерги. А потом он стал падать. Падать в липкую темную воду, задыхаясь от запаха гнилых водорослей и силясь разглядеть хоть что-нибудь в этой непроглядной мгле. Он сам стал страхом, больше его не было – один неестественный ужас и обнаженные нервы тронуло зло: его словно всасывали в себя отвратительные щупальца, обхватившие все, что можно. Он ощущал мерзостные прикосновения даже на веках, бился и трепыхался в этих склизких лапах, но бесполезно, они проникали все глубже, стремясь достать до сердца и сжать его, раздавливая во тьме. А зал содрогался от крика, монотонной высокой ноты ужаса, и на каменном поле пола билась маленькая фигурка, не замечая того, что хрипит уже от надрыва, а распахнутые глаза абсолютно пусты. Потом все кончилось. Киано больше не стало: существо, когда-то бывшее им, чувствовало лишь горечь в гортани. Его рвало желчью пополам с кровью, и больше ничего. Оно распласталось у ног двух высоких неподвижных эльфов и вздрагивало в судороге. Инъямин брезгливо наклонился и застегнул на шее беспамятного существа черный кожаный ошейник. - Инъямин, маленький волк мог обыграть нас. Мне смешно, но он действительно не знает, где клинок, что, впрочем, не умаляет его ценности. У меня пока есть время, и я дам ему еще один, даже два шанса. И ты подсказал хорошую идею с этим ошейником, ты получишь свою награду. Я добавил еще кое-какие чары. У нас есть полгода, пока действует заклинание. Эта тварь теперь будет покорна, и ты будешь приглядывать за ним. Делай что хочешь, но полгода он должен прожить. Голос снова обернулся вокруг пленника. - Ты не слышишь меня, бывший князь Киано. Но я скажу тебе, может, что-то и запомнишь. Мое проклятие убьет тебя все равно. На тебе моя вещь. И ее снять может только тот, кто не питает к тебе зла - ни одной дурной мысли, ни одной обиды, ни единой занозы ты не должен оставить в его сердце, иначе ты умрешь. Любой, кто прикоснется к ошейнику с грузом твоих грехов в душе, причинит тебе боль. И любая пытка покажется лаской. Сам ты тоже его не снимешь, хотя теперь это и не придет в твою пустую голову. Если эльфы принесут клинок, я сниму ошейник и отдам им тебя. Но ты все равно умрешь, просто медленно; они подумают, что это от тоски. И только тот, кому ты действительно необходим, может спасти тебя. Но это вряд ли, - что-то не торопятся тебя спасать. Но, впрочем, если они не принесут клинка, ты тоже умрешь - но так, что твои вопли долетят до твоей белокаменной столицы. Запомни это. Я убью тебя. Инъямин, отправь два письма, эльфам и волкам, пожалуй. «Убью тебя», - существо на полу попыталось разомкнуть губы, и в опустошенный разум упало первое семя мысли. - Ну и чего мне с ним делать полгода? Отлично придумано, только я вознамерился от этой твари избавиться, и на тебе! – Решение властелина вовсе не порадовало темного князя. - Отдай его мне, – уронил Нерги. – Я присмотрю за ним. - Знаю я, как ты присмотришь! - Инъямин вскинулся. - Постой! Ты это серьезно? Брат, ты сошел с ума! Этого волка пускали по кругу мои караульные, а ты хочешь положить его на ложе к себе?! Я знал, что ты извращенец, но не до такой же степени! Неужто у нас мало смазливых пленников - выбирай любого, - а тебя на эту дрань потянуло? Там уже ничего, наверно, и не осталось, нет, ты точно сошел с ума! - Это ты сошел с ума. Отборной пшеницей кормят лучших коней, а не грязных свиней. Ты неразумно распорядился моим трофеем. А у меня он хоть еду отработает, – рассмеялся Нерги. - А, …. с тобой, забирай! И чтобы я эту тварь больше в этой башне не видел! - Инъямину было уже все равно. Пусть его брат теперь мается. Надо же, дождался, пока из волка покорную игрушку сделают. Перед этим всадником расступались все. Вестника нельзя трогать. И пусть он наглухо закутан в черный плащ, конь его чернее ночи, а на седельной сумке пришит собачий череп. Его беспрепятственно пропустили в Столицу и канцелярию князя. Вестник бросил письмо на стол Фиорину и, подняв воздух черным плащом, вышел. Второй же вестник отдал свое послание молчаливому волку, встретившемуся ему на самой границе Волчьего леса.