days

[now] Раскосые линии солнечных лучей, будто деления невидимого циферблата, тянутся от жалюзи и встают тонкими светлыми диагоналями на плитках пола. Офис Лайтман групп полупустой: слишком раннее утро. Из-за стены едва доносится мягкий случайный шум, вбирающий обрывки чужих разговоров и урчащее гудение кофеварки. Я стою посреди широкого коридора, засунув руки в карманы и глядя на дверь метрах в семи от меня. Она заперта, но тот, кого я готовлюсь встретить, появится скоро. Это не ожидание, потому что я больше не буду ничего ждать. Просто время не имеет значения. Времени не существует. Время — сейчас. Ручка поворачивается, и он, стремительный и пока ничего не подозревающий, появляется на пороге. Переступает, ещё полуобернувшись, и готовится шагнуть, но тут замечает меня. Останавливается, как застигнутый врасплох, ещё не понимая, что происходит, но каким-то шестым чувством уловив, что всё иначе. Медленно отпускает ручку двери. Я стою и смотрю на него, а он хочет наклонить голову и бросить что-то привычно едкое, но оставляет эту мысль, потому что видит меня и знает, что не поможет. — В чём дело? Его фигура короткая и вогнутая, а моя — длинная и прямая, как тень. И ещё я сам прямой, спокойный и уверенный. Дик говорит, что это завораживает. Дик считает меня красивым. Раньше я даже не мог поверить в подобное, а теперь просто знаю каждой клеточкой тела. Нет больше никаких мы, никакого дробления на внутреннее и внешнее эго. Я так заигрался с ненавистью к себе, что стал замечать её повсюду, потому что сам этого хотел. А теперь мне дышится легко и видится отчётливо, и я ничего не боюсь. Ни Лайтмана, ни правды. — Локер? Он лжёт, а в голосе — испуг, скрытый недостаточно умело. Все эти знаки, которые я пытался прочитать с закрытыми глазами, со мной, записаны на сетчатке, а на самый последний я смотрю прямо сейчас. Моё лицо говорит об этом открыто и гораздо лучше любых слов. Я делаю шаг вперёд мимо солнечных линий. Лайтман безотчётно хочет отшатнуться, но стена упирается ему в лопатки. Все на своих местах. Вчера вечером я сказал Дику, чтобы он поехал и рассказал своей девушке то же, что и мне. Они оба друг друга любят, и поэтому я уверен, что у него всё получится. Со своей жизнью я справлюсь сам. Я знаю, чего хочу, и знаю, что Лайтман не знает. Он запутался не меньше меня и тоже отказывался это замечать, но ждать я уже ничего не стану. Новый день. Совершенно новый день. И Лайтману придётся либо принять это, либо остаться здесь, потому что я иду дальше. А он смотрит в мои глаза, читая об этом, пока я смотрю в его. И синева в радужках по мере моего приближения кажется всё глубже и ярче. Замираю в одной минуте до. Мы — время. Этот виток в любом случае последний, так что — сейчас или никогда.

***

Он говорит: «Да», — и небо распахивается, пропуская в себя через ослепительно истинный рассвет и его, и меня, и нас обоих.