Я проиграл, братец!

Бегать Лестрейду много не пришлось. Наводки Майкрофта были исчерпывающими. Завещание старой леди подсказало имя убийцы. Кроме троих слуг там фигурировало имя дальней родственницы, которую старуха никогда в глаза не видела, но в юности была дружна с её матерью. Ради ничтожной суммы, которая досталась бы старикам и родственнице после смерти леди, такую кровавую игру даже и не стоило затевать. Но, как оказалось, пожилая леди пережила свою младшую сестру, в своё время удравшую с каким-то актёром в Америку. В Америке судьба улыбнулась ей, и она смогла оставить скучной старшей сестре приличное состояние. Вот ради этого состояния и были уничтожены трое ни в чём не повинных людей. Лестрейд заслужил одобрение начальства и премию к Рождеству, которую потратил на кукольный домик для Лизы. Восторгу дочери не было предела. После смерти матери восемь месяцев назад — это был первый раз, когда Лиза радовалась и улыбалась, как любой другой ребёнок. Лестрейд, глядя в счастливые глаза Лизы, вдруг задумался, как проводит это Рождество старший Холмс. Наверняка посреди горы пирожных, которые очень скоро доведут умнейшего человека в Англии до преждевременного конца. Причём этот циничный человек, несомненно, делает это намеренно. «Часы тикают», — сказал он. В этом была какая-то загадка, которую мог бы разрешить Шерлок Холмс, но не сам Лестрейд. После Рождества и Нового Года загадки посыпались как из рога изобилия: похищенный подросток, пропавшие драгоценности леди N, призрак на кладбище Эбни-парк. Призрака можно было бы назвать безобидным: он не грабил и не убивал, только пугал. Но Лестрейд не рискнул идти к Майкрофту Холмсу с историей призрака. Хотя и очень хотелось. Лестрейду нравилось, как Майкрофт раскусывает дело, словно орех, и извлекает ядро истины. Самым важным на данный момент Лестрейд считал дело о похищенном подростке, однако, это был не тот случай, когда Холмс мог бы помочь. Тут надо было работать «ногами». И Лестрейд работал. К середине января он так забегался, что перестал появляться в своей квартире, частенько ночуя в Скотланд-Ярде. Лиза жила с его матерью, поэтому Лестрейд и мог располагать собою по собственному усмотрению. Временами он останавливался и размышлял — не пора ли ему пойти с каким-нибудь делом к Майкрофту Холмсу? Но достаточно загадочного дела не возникало, а просто прийти к Холмсу, чтобы спросить, например, о младшем брате, Лестрейд бы не рискнул. Но однажды дверь кабинета Лестрейда распахнулась, и на пороге возник человек, которого Лестрейд признал смутно знакомым. Приглядевшись, он понял, что это Майкрофт Холмс собственной персоной. В его штанах, конечно, могло поместиться двое Лестрейдов, но теперь он двигался. Ходил своими ногами, как самый обычный человек. Лестрейда подбросило со стула. Он рванулся вперёд, чтобы пожать протянутую руку. — Вам только стоило послать, и я бы примчался сам. Вот, эм… стул для посетителей, он немного шаткий, но крепкий. — Здравствуйте, мистер Лестрейд. Спасибо. Майкрофт сел, и Лестрейд с тревогой прислушался к тому, как жалобно скрипнуло под ним хлипковатое дерево. — Что-то случилось с Шерлоком? — Нет, он по-прежнему находится в Тибете. Горный воздух ему на пользу. — Вы тоже… стали лучше выглядеть… Я хотел сказать… вы и так… — Спасибо, я понял. У меня к вам дело, мистер Лестрейд. Очень деликатное. Я бы даже сказал, убийственно деликатное. — Убийство? — уточнил Лестрейд, не отрывая глаз от лица Майкрофта Холмса. Лишившись части жира и изменив очертания, оно не изменило выражения спокойного превосходства и самодовольства. Лестрейд даже умилился. Он ни разу не видел кого-то настолько уродливого, настолько же и уверенного в себе. Это вызывало уважение. — Самоубийство, — понизив голос и слегка склонив голову, произнёс мистер Холмс. — Скотланд-Ярд не занимается самоубийствами! — воскликнул Лестрейд. — Человек сам убил себя, что тут расследовать? — Всё зависит от человека. Сегодня ночью покончил с собой третий лорд Беллмор. И это нужно представить как убийство, и найти виновного. — Это будет стоить мне карьеры, — пролепетал инспектор. — Возможно, мне тоже. Но если я удержусь, то и вам ничего не грозит. Наоборот, вы получите повышение. Лестрейд мысленно принялся рвать на себе волосы. Он знал, что сейчас под давлением этого медового голоса, этих блестящих проницательных глаз, он уступит, сделает так, как его просят, и будет проклят навек. Собою же. — А если нет? — Тот же вопрос я задал сегодня утром королеве. Лорд Беллмор — её двоюродный племянник и очень близкий ей человек. Он официально одиннадцатый по счёту претендент на престол, отец тринадцатого. Некоторое время назад в обществе циркулировали слухи о нетривиальных наклонностях лорда. Его самоубийство подтвердит эти слухи и разрушит судьбы нескольких дорогих королеве людей. Поэтому убийство более приемлемо. — О, боже! Вампиризм, каннибализм? — слабо усмехнулся Лестрейд. Упомянутый мистером Холмсом разговор с королевой приободрил его. Лестрейд очень любил добрую Викторию. — Ну вот, инспектор Лестрейд, вы уже и шутите. Нет, всё гораздо вульгарнее — он имел сексуальную связь со своим кузеном. — С родственником? — поднял брови Лестрейд. — Вас только это смущает? — Майкрофт скользнул взглядом по губам Лестрейда. — Гомосексуализм меня давно не смущает. На днях мы прикрыли бордель, где жрицами любви выступали исключительно юноши. И поверьте, в клиентах у них недостатка не было. — Чудесно. Значит, вы согласны. Теперь нам нужно подобрать кандидата в убийцы лорда Беллмора. Нам нужен стопроцентный мерзавец, по которому давно плачет виселица, но некоторые дефекты правосудия не дали им до сих пор соединиться. Улики и свидетели на этот раз будут весьма убедительными. — О, мистер Холмс, у меня есть три фаворита! Убийцы, насильники и садисты. И тоже люди из общества. За раскрытие обстоятельств убийства лорда Беллмора Лестрейд получил орден из рук самой королевы. Однако приказ о его повышении затерялся где-то в недрах канцелярии Скотланд-Ярда. Но инспектор об этом не горевал. Погрязнуть в бумагах? Вот ещё! Совесть инспектора тоже не мучила. Он с чистым сердцем отправил на виселицу человека, которому несколько лет назад сошло с рук отравление собственной беременной жены. После этого дела Холмс-старший высказал мысль, что теперь он в свою очередь в вечном долгу у Лестрейда. Тот не собирался этот долг взыскивать, но мысли о мистере Холмсе часто посещали его. Несколько дней, проведённых бок о бок с мистером Холмсом во время процесса над «убийцей» лорда-гомосексуалиста, оставили у Лестрейда неизгладимое впечатление. Майкрофт Холмс обладал острым, как стилет, языком и невероятным обаянием. Двумя словами он мог буквально убить человека. И одним — обласкать так, что тот был готов выполнить любое желание мистера Холмса. Когда мистер Холмс был рядом, камины топились жарче, а лампы светили ярче. Короткие зимние дни казались длиннее, а солнце выходило чаще и оставалось на небосклоне дольше. Лестрейд следовал за Майкрофтом Холмсом, как щенок за хозяином, и когда процесс был закончен, и общие дела исчерпались, почувствовал себя покинутым. Непривлекательная внешность мистера Холмса отошла на десятый план, хотя Лестрейд не мог не заметить, что к концу процесса костюм Холмса висел на нём мешком. Холмс стремительно худел. И это не могло не беспокоить инспектора. Но вопросы он задавать не решался, так и жил, думая о Майкрофте Холмсе довольно часто и ничего не зная толком о нём самом и его жизни. Интересные дела тоже не попадались, как нарочно, одни грабежи, разборки в порту и воровство. Так пролетела весна, в постоянных хлопотах и беготне. А летом, на свой день рождения, Грегори Лестрейд получил огромную корзину фруктов и золотую булавку для галстука в бархатном тёмно-коричневом футляре. Булавку венчали три крохотных цветка с сияющими сердцевинками, обернутые золотой лентой, которая образовывала букву «L». Дрожащими руками он вытащил булавку из футляра, чувствуя головокружение от накрывшей его догадки, что «L» обозначает совсем не «Lestrade». Неожиданные слезы запросились на глаза, а в носу ощутимо защипало. «Дорогой мистер Лестрейд! Поздравляю с Днём Рождения! Пусть Бог даст вам много здоровья, счастья и Любви!» Строчки короткого поздравления уже не прыгали так, как на той давней записке от Холмса, когда он был ещё неповоротливой горой. А слово «Любовь», написанное с большой буквы, словно ударило Лестрейда током. Забыв об ужине, он сел сочинять ответное послание. Но ничего не выходило. Лестрейд писал и сминал листы. Когда на столе остался один, последний листок, он взял его и просто написал: «Дорогой мистер Холмс, спасибо за подарок и поздравление! Позвольте, в знак моей благодарности, угостить Вас ужином в любое удобное для вас время». Ответ был не менее лаконичен: «Спасибо за приглашение. Хотя теперь я не ужинаю, но ради Вас готов изменить своим правилам. В пятницу в 18.00 я заеду за вами в Скотланд-Ярд». Молитвы Грега были услышаны, и в пятницу к 18.00 не случилось никакой катастрофы: никого не убили и не ограбили. Выйдя из здания Скотланд-Ярда, он сразу заметил экипаж Холмса, украшенный фамильным гербом и вензелем из «М» и «Х». Однако, к огорчению Лестрейда, мистера Холмса в карете не оказалось. Едва он устроился на сидениях, карета тронулась и резво покатилась в сторону Ковент-Гардена. Ехали они не больше двадцати минут, и всё это время Лестрейд нетерпеливо ерзал по сидению, пытаясь догадаться: отчего Майкрофт Холмс не приехал сам, и что принесёт сегодняшний вечер? Экипаж остановился возле ресторана, о котором Лестрейд знал только понаслышке. Сквозь зеркальные стекла на улицу лился яркий электрический свет от хрустальных люстр. Прекрасно одетые мужчины и женщины входили и выходили из высоких дверей с позолоченными ручками. Швейцар сделал шаг к Лестрейду и склонился перед ним в поклоне: — Мистер Холмс вас уже ожидает, сэр. Лестрейд невольно улыбнулся, представляя, какими эпитетами его наградил Холмс, описывая швейцару, чтобы тот его опознал. Наверняка там присутствовало: «неуклюжий седой полицейский». И не сдержав любопытства, всё же поинтересовался у чопорного швейцара: как он его узнал? Швейцар опешил, но вида не подал: — Мистер Холмс описал вас как джентльмена с самыми красивыми в Лондоне карими глазами… И армейской выправкой… Лестрейд почувствовал, как у него вспыхнули уши. Он улыбнулся как можно более беззаботно и сунул швейцару монетку, выуженную из кармана пальто. Майкрофт ждал его в отдельном кабинете. Тело его снова изменило свою геометрию. Из просто толстого став бесконечно странным: худое лицо и руки, и какое-то неправильное, бугристое тело, не то женское, не то мужское. Из-под идеально белых манжет свисала сдувшаяся плоть: серая и дряхлая, как старый парус. Холмс, конечно, заметил тревогу, мелькнувшую на лице Лестрейда, и после взаимных приветствий счёл нужным пояснить: — Сбросить вес — не значит обрести нормальную фигуру. Несколько фунтов растянутой кожи весьма усложняют моё существование. Боюсь, их придётся удалить хирургическим путём. — А это не опасно? — испугался Лестрейд. — Не опаснее любого ножевого ранения. — Тогда зачем рисковать? — Лестрейд даже не заметил, что тон его вопроса очень далёк от официального. — Я стану таким, каким был раньше. Я уже давно этого хочу. — У вас железная воля, мистер Холмс, — вздохнул Лестрейд. — Жалко, что сам я не железный, — Холмс посмотрел Лестрейду в глаза, и тот увидел там какую-то ласковую грусть. — О вашем брате нет вестей? — смутившись, выпалил первое, что пришло в голову, Лестрейд. — Он всё ещё в Тибете. Курс реабилитации рассчитан на год. — Так он там… лечится? — ахнул Лестрейд. — От наркотической зависимости, — кивнул Холмс-старший. — Я до самого последнего не был уверен, что предприняв поездку на восток, он согласится на пребывание в одном тибетском монастыре, где успешно лечат подобные вещи. Но три месяца назад я получил письмо от одного путешественника, который сообщил мне, что брат находится там, и, судя по всему, вполне доволен обстановкой. — Это очень хорошо! А то я уже подозревал, что вы вычеркнули Шерлока из своей жизни! Заметив на лице Майкрофта Холмса кислую улыбочку, Лестрейд понял, что сболтнул лишнего и срочно сменил тему: — Я забыл поблагодарить за подарок. Мне с детства никто не дарил подарки. Часто я даже забывал, что у меня день рождения… А как вы о нём узнали? — Никакой загадки — он есть в официальных бумагах. — Я бы хотел знать дату вашего рождения, чтобы иметь возможность поздравить вас. — Семнадцатое октября. Но не стоит готовить подарок заранее, я суеверен. — Вы? — Лестрейд расхохотался. — Случись какому-нибудь необразованному человеку пообщаться с вами, он решит, что вы – сам дьявол. — Вот, значит, что вы обо мне думаете, — Майкрофт улыбнулся своей ненатуральной улыбочкой, которая отчего-то ужасно нравилась Лестрейду. — Именно так, — Лестрейд уложил свою лапу на исхудавшую ладонь Холмса. — Именно так. Майкрофт перевернул ладонь и сжал руку Лестрейда: — Мистер Лестрейд… — Грегори, — перебил его инспектор. — Для вас Грегори. — Мы с вами нечасто видимся, но вы очень скрасили моё одиночество, Грегори. — Вы моё тоже, мистер Холмс. — Вам необязательно натыкаться на загадку, чтобы обратиться ко мне. Лестрейд кивнул и тут же их руки стремительно разлетелись. Весь остальной вечер они провели в приятных, но отвлечённых разговорах о политике, преступлениях и великосветских скандалах. Расстались они за полночь. Лестрейд, по настоянию Майкрофта, вернулся домой в его карете. Майкрофт взял наемный кэб. Теплое чувство поселилось в груди Лестрейда после вечера с Майкрофтом. Он даже не хотел засыпать, чтобы не потерять его. Но заснул очень быстро и крепко. А наутро чувство всё ещё было с ним. Он протянул руку и погладил бархат футляра, лежавшего на прикроватном столике. Лестрейд дал себе слово, что обязательно пригласит мистера Холмса на чашечку кофе в следующем месяце. Он не собирался торопить события. Ровно через три недели, как и собирался, он послал приглашение Холмсу, но тот ответил отказом, сославшись на неотложные дела и пообещав, что сам обязательно пришлёт приглашение. Через две недели Лестрейд, действительно, дождался записки от Холмса. Но приглашали его отнюдь не в ресторан. С холодеющим сердцем он сел на мягкие подушки экипажа Холмса. Путь лежал за пределы Лондона. Когда они добрались до места, сердце Лестрейда сжалось от дурных предчувствий. Мрачный старинный замок совсем не походил на лечебное заведение. Вокруг него, казалось, кружили мрачные тени, так и ждущие, когда можно будет ухватить очередную отлетевшую от тела душу. Внутренность замка тоже не располагала к оптимизму. Лестрейда долго вели по опрятному, но темноватому коридору, пока не остановились перед ничем не примечательной дверью. — Мистер Холмс в очень тяжёлом положении. Не утомляйте его. Лестрейд распахнул дверь и вошёл. Посреди большой светлой комнаты стояла одна единственная кровать, возле неё — стул. Лестрейд подошёл к кровати и сел на стул. Ноги просто не держали его. На кровати лежал мистер Холмс, до подбородка укрытый простынёй, и не отводил взгляда от Лестрейда. Ясного и сияющего взгляда, который только и делал его живым, потому заострившийся и без того острый нос и пергамент лица говорили о том, что перед вами человек, преступивший грань бытия. — Спасибо, что приехали. Я хотел попрощаться с вами, Грегори. — Хорошо поставленный голос Холмса звучал по-прежнему. — Попрощаться? Я не понимаю, — пробормотал Лестрейд. — Я совершил ошибку, и она дорого мне обходится… — Что, что это за ошибка? — закричал Лестрейд. Холмс выпростал руку из-под простыни и откинул её. Лестрейд с ужасом уставился на исхудавшее тело, будто бы снятое с креста. Два огромных вспухших и воспалённых шва пересекали грудь и живот мистера Холмса и исчезали в набедренной повязке, чтобы вынырнуть на бедрах и появиться на голенях, менее жуткими, но всё такими же устрашающими рубцами. Такие же швы шли вдоль внутренней стороны рук. Одного взгляда на жуткие незаживающие рубцы Лестрейду хватило, чтобы понять, что смерть стоит в углу этой палаты. А человек, лежащий на постели, переживает адские муки. — Зачем ты это сделал, Майкрофт? — Лестрейд почувствовал, что слезы солёным обжигающим ручьём покатились у него из глаз. — Зачем? Он взял в свои руки пылающую жаром ладонь и положил голову на подушку Майкрофта, подперев макушкой его щёку. Так можно было плакать сколько угодно. Майкрофт бы не увидел. — Ты ведь не уйдёшь? — вдруг спросил Майкрофт. — Я останусь с тобою до конца. — Мне немного легче, когда я говорю. — Говори, я слушаю. Расскажи мне всё про свою жизнь. Пусть она станет немного моею. — Я не успею, наверное, всё рассказать. Только главное, о Шерлоке, — Майкрофт немного помолчал. — К двадцати семи годам он был наркоманом с десятилетним стажем. Его мозг уже начал давать сбои. Сведущие люди, врачи, с которыми я советовался, предсказывали ему не более пяти лет жизни, если потребление морфия и кокаина будет продолжаться прежними темпами. Я не знал, что делать. Лечить наркомана, если он сам того не захочет, бессмысленно. Нужно либо напугать, либо вразумить его. Напугать Шерлока Холмса невозможно. Вразумить… Я поставил на любовь. Я знал, что он любит меня, почти также, как я его. Однажды в разговоре я обронил фразу: «Если даже я поддамся своим искушениям, ты всё равно умрешь раньше меня. Углеводы в больших количествах, знаешь ли, тоже делают мой мозг гораздо продуктивнее». И он от скуки, должно быть, уцепился за эту идею. Мы заключили пари: я буду потреблять кондитерские и прочие деликатесы, сколько мне влезет, то есть в очень опасных для организма количествах, а он сохранит свою привычку колоть себе наркотик не менее одного раза в день. Но даже при таком разрушительном образе питания я всё равно проживу на шесть месяцев и пять дней больше, чем он. — Ты поставил на кон свою жизнь, — пробормотал в подушку Лестрейд. — Ты — сумасшедший! Может быть, Майкрофт кивнул, но Лестрейд этого не видел. Холмс продолжил свой рассказ: — Вы пришли ко мне, Лестрейд, разыскивая Шерлока, когда я уже успел напугать его. Нет, не его собственной гибелью. А своей. Только увидев меня таким огромным, безобразным, он догадался, что это был чистой воды шантаж. И он сдался, хотя и не сразу. Примерно через месяц после нашего знакомства он прислал мне телеграмму: «Часы перестали тикать». Это означало, что он разрывает пари и прекращает прием наркотиков. По крайней мере, намеревается прекратить. Больше я вестей о нём не имел. Только недавно человек, посланный мною, разыскал его в одном тибетском монастыре, где монахи практикуют легкую эйфорию с помощью растительных компонентов. Это помогло бы отказаться Шерлоку от морфия, кокаина и опиума. Холмс замолчал. Грегори продолжал лежать на подушке. Через некоторое время он протянул руки и обнял Майкрофта за плечи. Они были ледяными.