Зеленый Свет

Соло просыпается в плохом настроении — его голова гудит и грозится взорваться, как на зло в гостиничном номере не оказывается ни таблетки, ни алкоголя, чтобы отвлечься. Соло злится и долго ходит по комнате из стороны в сторону, буравя взглядом пол. Он не ощущает присутствия Ильи и сердится еще больше, потому что вспоминает вчерашний вечер в красках — Наполеон, великий гений шпионского мира, чуть не позволил себе крайность. Соло стискивает зубы до скрипа и отказывается верить происходящему, он ложится на диван, на котором провел ночь, и растягивается во всю его длину. Полотенца на бедрах нет, и мужчина подозревает, что Курякин мог снова видеть его обнаженным. От этой мысли его бросает в жар, Соло отворачивается к спинке дивана и в беззвучном крике сипит в мягкий шелк диванной подушки. Куда делся Илья? — думает он и отвечает на свой вопрос моментально: — Подальше от тебя. Соло берет себя в руки, выразительность от злости красит его лицо, но гнев меняет сущность: желчь буквально выплескивается из краев этого полного сосуда. Соло встает и идет одеваться. Ему не изменяет вкус, впрочем, как и всегда, но сегодня он решает не выделяться из толпы — стоит перед зеркалом в водолазке и брюках, оценивающе осматривая себя с макушки до пят. На ногах сверкают остроносые кожаные туфли, волосы густо смазаны гелем и зачесаны назад — мерзавец, что сказать. Соло нравится выглядеть злым, он хватает куртку Ильи с вешалки в прихожей и выскакивает из номера, чтобы немного прогуляться и проветрить голову. Цветные домишки встречают его дружелюбным молчанием, солнце печет, и Соло жалеет, что оделся так тепло: пот градом капает со лба, волосы склеиваются в сосульки, спина взмокает, потеют ладони. Наполеон сгорает от адской жары — в Стамбуле очень жарко: середина лета, пляжный сезон, красивые девушки в ярких нарядах… Соло мечтательно закрывает глаза, засучив рукава и взяв куртку в руки. На ум ничего не идет, хочется пить и гулять. Дует свободный порыв ветра, мужчина ощущает прилив сил и гордости: он выкидывает куртку Ильи в ближайший мусорный бак и, немного успокоившись, идет обратно в гостиницу. По пути Соло покупает бутылочку пива и, попивая ее, затухает на какой-то игровой площадке: вокруг парк, тонкая изгородь и множество скамей. Соло меряет спокойным взглядом голубизну неба и тяжко вздыхает. Он переполнен. Он переполнен мыслями о злосчастном Илье, который не подозревает о симпатии к себе. Наполеон, птица, сокол! Он жалеет, что тратит время на такого олуха, как Курякин, но их партнерство давит на его грудь камнем, а на низ живота — тяжестью. Соло вздыхает. Ой, вли-и-ип… Всегда такой идеальный, совершенный: костюм, волосы, парфюм, голос — дамы ложатся пачками в кровать, не беспокоясь о будущем, потому как, — о да, Соло это любит, — дар убеждения работает от слова «превосходно». Нет проблем с деньгами, с, — ха-ха, — работой, со всем остальным. Кроме Ильи - ох, рядом с ним невозможно вести себя адекватно: либо колкости через край, либо гнев, либо раздражение, либо холодность — ничего ровно не выходит, никакого отклика, никакого равнодушия. Илья же — дубина, тупица, идиот, — Соло зачеркивает: непробиваемый, суровый, отстраненный, сдержанный. Как можно жить с каменным лицом всю жизнь?! Он во время секса тоже буравит партнершу железным взглядом и идет по принципу «всунул — высунул»?! Соло подавляет новый приступ злости. Курякин никогда с ним не говорит на личные темы, он даже не улыбается ему — кремень. Лишь под «шафэ-э-э» иногда выдает свое тупое однотонное хихиканье. Наполеон опустошенно закатывает глаза и встает, не глядя швыряя недопитую бутылку в мусорный бак. Слышит, как она бьется о стенки бака, и, удовлетворенный собственным превосходством, смело шагает к гостинице. Он вбегает вверх по лестнице, игнорируя хищные взгляды девушек с ресепшена, распахивает дверь номера, поковыряв в ней ключом. С тяжелым дыханием бредет на кухню и открывает холодильник, суя в него голову. На пол летит сорваная водолазка, Наполеон, словно герой порно-фильма, открывает бутылку холодной минеральной воды и, сделав пару глотков, льет все до последней капли на себя. Ему плевать на вымокшие брюки и нижнее белье, сейчас главное — освежиться. — Убирать будешь сам, Ковбой, — слышит он насмешку из дверей и застывает с занесенной рукой. Курякин. Соло щурится, убирает волосы назад одним движением и с чувством выдыхает: — А ты заставь меня. Илья серьезно смотрит на него и стоически не понимает скрытого подтекста в словах. Соло иронично продолжает, расхаживая вокруг стола: — Ох, ты сегодня не пьян? — он приподнимает брови. — Пока не пьян? Илья сурово продолжает смотреть. Его руки напряжены и прямы, как ветки, Наполеон видит вздымающиеся жилки на мускулистой загорелой коже. Илья не читает между строк, Илья понимает все буквально. Он уходит и возвращается с тряпкой. Наотмашь швыряет ее в лицо напарника и повторяет холодно, равнодушно, немного со злостью: — Убирай. Соло зажигается, как спичка, но так же быстро перегорает. Обтирает лицо ладонью и послушно падает на колени. — Трудный день, Большевик? Ты подожди, он только начался, — ядовито хмыкает Соло, водя тряпкой по лужицам воды. Курякин вальяжно опирается бедром о косяк и скрещивает руки на груди, сверху вниз смотря на Наполеона. — Ты взял мою куртку? — прямо спрашивает он, и Соло на минуту становится стыдно. Он не отвечает, ожидая пояснений, но Илья ждет сам. — А что, ты хранил в ней водку? — он не удерживается и язвит. Курякин хмурится и, взяв в руки большое яблоко, лежавшее в шикарной чаше с фруктами, кидает его в макушку Соло. Мужчина взрывается. — У тебя мания калечить меня предметами, кидая их в мою голову?! — Ты. Взял. Мою. Куртку? — повторяет, словно робот, Илья. Наполеон сдается. — Допустим. — Верни. Без вопросов, Ковбой. Просто верни. — Курякин берет еще одно яблоко, и Соло сжимается, дергается, боясь, что оно снова прилетит в него. Илья идет к выходу, смачно жуя. — А что, если нет? — осмелев, нагло спрашивает Наполеон. Илья без слов и не глядя запускает в него надкусанное яблоко и попадает прямо в лоб: — Тебе не поздоровится, Ковбой. Он уходит.