Зеленый Свет

— Эй, Соло… — его трясут за руку. Он открывает глаза и потирает их расслабленными ладонями. Перед ним стоит Лэйди, топчется и переминается с ноги на ногу, как будто ему ужасно неловко. Соло тяжело вздыхает и встает, поправляет брюки, в которых уснул, и смотрит на спящего Илью: Курякин шевелится, громко посапывает и утыкается лицом в подушку. Лэйди тянет Соло за рукав: — Пора уходить. — Наполеон кивает, и они вместе выходят из комнаты в полной тишине. Сейчас пять утра, все еще спят, но Мальбоку уже нужно уезжать домой — об этом они вчера договорились с Соло. Закрывая номер на ключ, Наполеон думает, что Илья будет в бешенстве, когда проснется, и тихонько ухмыляется, двигая ключом. Они спускаются вниз по лестнице, вызывают такси и садятся в авто. Соло отдает деньги за поездку и откидывается на сидение, вздыхая: — Так скоро прощаемся? — Ага, — кивает Лэйди без тени улыбки. Он с нетерпением ждет возвращения домой, чтобы «восстановить баланс образованных и возвышенных». Соло уже привычно смотрит в окно и сдержанно усмехается — подленько, гаденько, скользковато, — в общем, как обычно, как умеет. — Не пропадай: пиши, звони, но не пытайся навестить, — лестно говорит Наполеон, и пустой живот его тихо поурчивает. Мальбок фыркает: — Если мне будет нужно, я все увижу, — заверяет он, и Соло вновь посмеивается. — У тебя… Большое будущее, — серьезно говорит мужчина, взглядом цепляясь за проносившиеся мимо одиночные фонарные столбы. Лэйди напрягает слух и свободнее садится на сидении, закидывает ногу на ногу и достает сигареты. Водитель не против — курит сам, — поэтому парень быстро прикуривает себе и делает нездоровую волнительную затяжку, кашляет, как неуверенный малец, и открывает окно. — Не загуби свой талант. Это очень редкий дар, — продолжает Соло учительским тоном. Мальбок снова затягивает в легкие табачный дым и выпускает дым в окно. — Говоришь так потому, что действительно веришь, или потому, что хочешь узнать, что будет дальше? — двулично улыбается он. Соло жмет плечами, утренний холодный воздух заставляет его потереть руки друг о дружку. — Ни то, ни другое, — спокойно говорит мужчина и смотрит в зеркальце водителя. Его глаза полны спокойствия. — Я желаю сам творить свое будущее. И знать, что будет дальше, мне совершенно необязательно. — Ты прав, ты прав, — со вздохом сдается Лэйди и снова затягивает сигарету губами. — А что насчет Ильи? — Ну. В данный момент — он спит, — усмехается Соло, возвращая все на круги своя. Ему так привычнее, ему так понятнее — ядовито, желчно, высокомерно. Да, так будет лучше, думает Соло: не знать, что ждет тебя за поворотом, в каком-то смысле своя победа. Свой зеленый свет на дороге. Наполеон едва заметно улыбается уголком губ. Илья открывает глаза так резко, что Габи вздрагивает от неожиданности, громко вскрикивая. Курякин быстро принимает вертикальное положение и потягивается, хрустя костями. В руке все еще теплится жар от тела Соло, от их полуночных переглядок в голове стреляет, словно из снайперской винтовки. Илья осматривается по сторонам. — Доброе утро, — угрюмо говорит он для Теллер, и она натянуто дежурно улыбается, поправляя свое платье. Девушка обворожительна в своей красоте, но Курякину на это откровенно наплевать. Не то, чтобы он постоянно выказывал свое восхищение, но сейчас он как-то слишком молчаливо ведет себя. Габи качает головой: — Ты не знаешь, где Соло и Лэйди? — у Ильи стучит в ушах, словно два ритуальных барабана, он подрывается с места с такой скоростью, что вообще падает замертво на пол, ударяясь головой. Габи цыкает и присаживается рядом. — Что-то случилось? Я думала, они в аэропорту. Не хотела тебя будить раньше, твой обморок вчера напугал всех. — она кладет ладонь на щеку мужчины, и он понимает, что он ничего не чувствует. Словно тот орган, которым он должен чувствовать прикосновения неравнодушной ему девушки, кто-то отдавил тяжелым кирзовым сапогом. А вот осознание того, что Соло опять убежал, действует на Курякина, как ледяной душ. Он опять трясется в приступе, слепом и безнадежно яростном, слишком ярком и слишком опасном: Габи выскакивает из комнаты и закрывает дверь на замок, Илья крушит все, что попадается ему под руку, а про себя вспоминает, как среди этой ночи он, проснувшись, нашел Соло спящим на его руке. Это было так трогательно и мужественно одновременно, что сейчас Курякин бил все сигаретницы и вазы в номере, какие попадались ему под руку — так обидно, так больно, так гадко: его опять предали, пообещали не уходить и ушли, бросили, оставили одного! Илья не находит себя места, он даже не кричит, хотя боль адская - вчерашние ссадины и порезы едва зажили, нежная кожа только затянулась и приняла синеватый оттенок от гематом, Илья беснуется, беснуется так долго, что теряет счет времени. Он опять остался в этой одиночной звенящей тишине, в которой боялся оказаться больше всего, и теперь с таким гениальным, грандиозным треском провалился в эту пропасть. Белки глаз, кажется, залились кровью, Курякин дышал с такой яростью, будто на его глазах лишили жизни его родителей, будто его страну захватили и порвали ее гордый флаг на алые тряпки для мытья пола. Мужчина упирается руками в стену и замирает так на доли секунд: Соло смотрит на него с таким нахальным притворством, в котором еще даже можно различить трепет и волнение, и это столь прекрасно, что от этого хочется улыбаться, — Илья бьет кулаками стену, кусает губы в кровь и скрипит зубами - не этого он хотел, совершенно не этого. — Илья, Илья! — в дверь робко, но настойчиво стучит Габи. Курякин застывает, сглатывает с шумом, судорожно, задавленно, затравленно. Его сердце почти не бьется, в голове гуляет ураган. — Илья, ты в порядке? Илья! Он тяжело вздыхает и берет себя в руки. Одевается, накидывает на плечи в рукавах водолазки привычную кожаную куртку, на голову надевает кепку, на запястье поправляет отцовские часы. И вдруг вспоминает, что он давно подарил Соло кулон... Илья роется в чемоданах так, словно от этого зависит его жизнь, и уже через пару минут в его широких ладонях лежит устройство для прослушки. Он включает его и осторожно слушает: — Нет, не стоит, Лэйди. Мы хотя бы будем знать, что нам оставит воля случая, — в шутливой форме говорит Соло. Ясно, значит, с ним все в порядке. Возможно, они уже сидят в автобусе. Прекрасно. Илья сжимает передатчик и слушает дальше. — Странно это говорить, но ты прав. Илья думает так же, — откликается Мальбок. Он кашляет: неужели, курит? Курякин вслушивается в шум двигателя автомобиля, ему горестно. — Хоть Большевик и не признает этого никогда, но, вообще-то, он с самой первой встречи был уверен, что я лучше, — ухмыляется Соло. Илья гасит устройство мощным ударом о стену и пулей вылетает из комнаты. Под ноги ему попадается Габи: — Куда ты? — спрашивает она, пытаясь задержать Илью. Он двигается к двери очень уверенно. — За Соло. — Я с тобой!.. — Не стоит. — Но!.. — Нет. — он хлопает дверью и оставляет после себя только порыв ледяного ветра. Мужчина спускается с лестницы со скоростью света и бежит по улице, смотря себе под ноги. Его угнетает сложившаяся ситуация: похоже, Соло решил оставить "А.Н.К.Л." и отправиться обратно, в ЦРУ. Что ж, его никто особо не осуждал, но можно было, — нужно было, — и попрощаться. Илья заворачивает за угол, быстро перебегает дорогу по пешеходному переходу и уже четко знает, куда отправятся Мальбок и Наполеон: вчера вечером, думая, что никто не видит, они обговаривали это. А Илья стоял под дверью и подслушивал, как какой-нибудь непослушный ребенок. Но стиснул кулаки покрепче и припустил вперед с такой скоростью, словно пятки его кто-то облил керосином и поджег. Курякин несся к аэропорту на всех порах, его здание уже смутно виднелось впереди. Илья не выдохся от бега, он выдохся, скорее, от того, что был снова предан. Он снова доверился и получил за это нож в спину — уж от кого, а от Соло он такого спонтанного побега не ожидал. Было так обидно, так паршиво, как и миллионы раз. Но в этот раз его словно проткнули тысячами игл и оставили на морозе — кровоподтеки засыхали, на их месте образовывались новые, и так до бесконечности, пока не кончилась вся кровь. Соло стоит у трапа самолета и ждет, пока Мальбок докурит свою сигарету. Третью за это утро. Парень явно волнуется, но усиленно делает вид, что это не так. — Что-нибудь случилось? — аристократичным тоном интересуется Соло, и Лэйди закашливается, подавившись табачным дымом. — Ты что-то видел? — Ага, видел, причем сейчас, — нервно кивает он и смотрит на Наполеона пристально и неотрывно. А потом заговорщически спрашивает: — Ты бегаешь быстро? — А что? — резонным вопросом на вопрос отвечает Соло. Он выглядит чертовски отпадно в своем неполном костюме: на нем нет пиджака, рукава рубахи закатаны до локтей, брюки прямы даже после сна на полу, жилет притален и подчеркивает стройность. Правда, черные волосы чуть вьются и блестят жирным блеском от легкой грязи — Соло не принял душа с утра, потому что Лйэди не дал ему этого сделать. Вообще, Соло, как вспомнил Мальбок, условился на том, что выбор свой он все-таки сделал. Да, этот выбор был, безусловно, в пользу Курякина, — тупого, тупого, ТУПОГО Курякина!!! — но сказать он об этом Илье не сказал. Хотя обещал. Ой, как обещал... — А то, что сегодня тебе предстоит скоростной марафон от своего русского напарника. И, если ты его проиграешь, твою упругую подтянутую задницу порвут на все звездочки американского флага. Все остальное пойдет на полоски. Ты чем думал, когда даже Габи не предупредил о том, что скоро вернешься?! — на одном дыхании говорит Мальбок, покуривая сигарету. С минуту Соло соображает,в чем суть, а как только до него доходит, он улыбается, словно кот: ох, это будет самая легкая миссия из всех в его жизни. — Кодовое имя операции "Иллеон". Происходит от своеобразного русского "Илья" и гениального американского "Наполеон", — гордо говорит Лэйди, которого осеняет одновременно с Соло. — Гордого французского, — поправляет тот, кашляя в кулак. Парень беззаботно жмет плечами и тушит сигарету о самолет. — На первом этаже аэропорта будет свободен туалет. Примерно с семи утра до двенадцати дня. Столько тебе хватит на выполнение миссии? — смеется Лэйди. Соло обиженно фыркает: — Вообще-то, мне бы хватило и пары минут на соблазнение. Дальше - дело техники. И вообще, не рано ли тебе говорить о подобных вещах? — строго замечает мужчина. Мальбок смеется и взбирается по трапу на самолет. Посадка давно прошла, частник, конечно, дождался бы в любом случае, но все равно заставлять простаивать самолет Лэйди как-то не особо хотелось. Он скрылся за дверью, напоследок крикнув: "Жди еще пару минут!" Самолет взял разгон и легко взмыл в воздух, как перышко. Соло приложил тыльную сторону ладони козырьком и посмотрел на солнечное небо с ухмылочкой, — гадкой ухмылочкой, — а потом, насвистывая себе под нос песенку, поковылял в сторону здания аэропорта. Как только он опускает руку и решает взглянуть на дорогу, глазам его предстает весьма занятное действо: на всех порах к нему навстречу несется Курякин, из носа его валит дым, ровно так же, как и из ушей. Соло сглатывает, звучно и настолько громко, что Илья замечает это, ускоряясь. Соло переходит на бег, ведь в туманных и мутных голубых глазах Ильи все еще гуляет гнев, гуляет ярость и свирепость. Он до сих пор не отошел от приступа, готов порвать в клочья всех, кто встретится ему на пути. Соло становится смешно, он хватается за живот и хохочет, как оголтелый, а потом, подпустив Курякина меньше, чем на метр, быстро берет разгон и бежит вдоль аллеи к дверям аэропорта. Он мелко дрожит, но это лишь потому, что с небес хлынул ливень. Как из ведра. Оба мокнут до нитки за считанные секунды, у газона Курякин методично настигает свою жертву и профессионально быстро берет ее в захват. Руки смыкаются на мускулистой шее Соло, Илья валит его на траву и катает по ней, как баскетбольный мяч. Иногда они меняются местами, иногда оба затихают, иногда рычат и кричат, но все это успокаивает Илью, этого безудержного русского агента. Ему в сласть вот так веселиться с Соло, потому что это своего рода лекарство. Это даже слова любви. "Я тебя придушу" — вместо тысячи "Я тебя люблю"... — Большевик, ослабь хватку, мне тут дышать не видно!!! — вопит Наполеон, реально задыхаясь. Илья выпускает его, и они вместе валяются на траве под проливным дождем, тяжело дыша. Курякин поворачивает голову к Соло и хмурит брови: — Ковбой, мог бы и предупредить. Что вернешься. — А ты мог бы и догадаться, что я вернусь, — усмехается Наполеон, за что получает тычок под ребра. Все тело ноет от этой вольной борьбы, но это все равно лучшее, что Соло мог дать Илье, ведь именно так они проявляли свои настоящие чувства — если тебя не убьет кто-то другой, это сделаю я. — Как ты вообще добрался так быстро? Нанял скоростное такси? — в голос смеется Наполеон, заправляя мокрые волосы за уши. Курякин продолжает буравить его тяжелым черным взглядом, как будто это на самом деле не может быть смешно. Когда Илье нечего говорить — он молчит? Он отворачивается на другую сторону и тихо улыбается себе под нос, руками перебирая пряжку часов на запястье: — Ковбой, когда-нибудь я действительно тебя придушу, — не без улыбки говорит он. И Соло верит ему, черт возьми, хочет верить. Он хочет верить, слушать, видеть, — трахать, — говорить с Ильей, потому что Илья, — тупой, очень милый человек. Очень надежный напарник. И то, что случилось между ними ночь назад, никак не должно повлиять на их дальнейшее сотрудничество. — А я тебя, — они смеются. Это же правда. *** Да, Большевик? Да, Ковбой.