Зеленый Свет

— Слушай, Большевик, давай быстрее, — Соло смотрит в зеркало над раковиной и ополаскивает руки. Они успели вымокнуть до нитки, а теперь зашли в туалет, потому что Илья попросил. Курякин скрылся в первой же кабинке, а Соло терпеливо ждет его, поправляя мокрые волосы. Он заправляет вьющиеся пряди за уши и нетерпеливо поглядывает на дверь кабинки, ожидая, когда же из нее выйдет напарник. Но Курякин словно специально медлит, и Наполеон решительно хочет его проверить: он рывком раскрывает дверь, готовый ко всему, но Илья, сидящий на крышке унитаза в задумчивой позе, вгоняет его в ступор. — А, Ковбой, это ты… — отмирает Илья и сонными глазами смотрит на нетерпеливого Соло. — Да, я, — говорит тот с присущим ему гнусавым величием. — И только не говори, что мы зашли в туалет, чтобы ты подумал… Курякин встает очень быстро, так, что Соло даже на секунду теряется от такой внезапной резкости. Он дышит прямо в подбородок Ильи и искренне не понимает, почему тот решил поиграть в «коварного соблазнителя» именно сейчас. — Вообще-то, Ковбой, мои мысли - то, чего ты недостоин, — высокомерно и с насмешкой говорит Курякин и видит, как Соло смотрит на его губы. У обоих внутри совсем немного мыслей по развитию сюжета, но никто не торопится и не забегает вперед, растягивая момент. Наполеон запускает руки в карманы, дабы не запустить их, — в штаны Ильи, — куда-нибудь еще. Он непроизвольно расправляет плечи, чувствуя себя в сравнении с Ильей обычным маленьким и слабым человеком. Курякин выставляет два сжатых кулака вперед и игриво двигает бедрами, его брови приподнимаются и изящно опускаются: — Выбирай, Ковбой. — Я не понимаю тебя, Большевик, — вздыхает Соло и кивает на левый кулак: — Допустим, этот. Курякин разжимает ладонь, но там пусто, и он стремительно хватает Соло за голову и отчаянно целует до дрожи в пальцах ног. Соло умело, но растерянно отвечает, все же стараясь держать руки при себе. Шквал эмоций буквально топит его в собственных остервенелых мыслях об Илье. Курякин, ты идиот? Вопросы не лезут из головы, отвлекая и не давая насладиться процессом в полной мере, поэтому, когда Илья отстраняется также быстро, как и налетел, — коршун окаянный, — Соло чувствует на языке терпкий вкус слабого неудовлетворения. — Хороший выбор, Ковбой, — почти серьезно говорит Курякин, в душе не имея задней мысли. Все это время, что ему удалось провести на крышке унитаза в позе мыслителя, из головы упорно не лез один факт — у Наполеона недотрах. Этот факт и смешит, и печалит Илью: он не может дать здравую оценку влечения Соло, ведь, возможно, вся его симпатия выстроена чисто на платоническом желании. И ни на чем другом больше. Курякин проверяет напарника, проверяет его силу воли, хотя полностью не уверен в своей… Он снова выставляет два кулака перед Соло и снова виляет бедрами с самодовольной ухмылочкой: — У тебя есть вторая попытка, Ковбой, — Соло смекает подвох и, строя из себя чисто скромного и невинного мужчину, снова кивает на левый кулак Ильи. Курякин мешкает, а потом быстро и «на отвали» целует губы Наполеона, оседая на крышке унитаза. Он сбит с толку, выходит, что Соло видит в нем не просто надувную куклу на ночь, а человека. Человека, который ему дорог. Сосредоточенная лыба Ильи приводит Наполеона в восторг: — А «супер-игры» не будет, Большевик? — смеется он, глядя на Илью сверху вниз. Курякин почесывает подбородок и только сейчас замечает напряжение в воздухе, повисшее и окутавшее, верно, все здание аэропорта. Наполеон сжимает кулаки так сильно, что, кажется, может пробить ими гранитную стену. Внутри все холодеет при мысли о чем-то большем: чтобы Илья, да сам, да намекал, — да у него мозгов не хватит, — да никогда! Соло с подозрением косится в сторону Курякина и щурит свои синие огни глаз, нутром чувствуя неладное. Эй, Курякин, думает он, я бы позволил тебе себя придушить! Соло очень хочется верить, что это не эфемерный сон, а реальность, которая происходит прямо сейчас. Мужчина так растроган, что готов упасть пред другом на колени. Илья чертовски хорош и ослепительно невинен в своей очаровательной молчаливости: руки сложены на груди, пальцы опять выдающе сокращаются и постукивают костяшками, брови сведены на переносице, лоб рассекает неглубокая морщинка, складка губ выглядит злее. Секс, думает Соло, обводя Илью взглядом хищника, однозначно. Курякин даже не представляет, как он хорош, и после горячих распалительных поцелуев Наполеону даже плевать, кто из них сверху, — хоть бы было это «сверху» вообще, — поэтому он идет во-банк: либо все, либо ничего. Мужчина встает на одно колено перед задумчивым Ильей и честно, — похотливо, — смотрит в его глаза. Курякин — непробиваем, Курякин — машина. Зверь, одним словом, а не человек: поглядывает на Соло исподлобья и опять что-то третирует в своей неоднозначной голове. На раздумья у Соло нет времени, но оно ему сейчас нужно больше всего: его либо придушат за дерзость, либо наградят голубым парадом в честь открытия берегов Кремля. Соло чуть усмехается, кладет руку на колено Курякина и ждет его реакции: Илья недвижим, с каменным лицом краснеет и смотрит куда-то в дверь. Улыбаясь, Наполеон продолжает приближаться к цели — его мягкая и легкая ладонь умело и бывало скользит по ноге Ильи, поднимаясь выше. — Большевик, если об этом кто-то узнает, у меня при себе пистолет и два патрона, — успевает шутить Соло, пальцами бегая по горячему паху Курякина. Тот усмехается и отставляет руки назад, чтобы не мешали. В кабинке ужасно душно и воняет каким-то моющим средством, следы на полу не добавляют картине красочности, как и тонкие, наверное, картонные стенки. Илья вздрагивает, когда Наполеон проводит рукой по ширинке его брюк: вся кровь резко приливает к щекам и ушам, Илью не узнать — сурово клянется, что, когда это кончится, он оторвет Соло башку голыми руками. — А.а.а, — усмехается тот и молниеносно и почти яростно сжимает ткань трусов Ильи. Курякин почти вскрикивает, но удерживается и откидывает голову назад — к такому КГБ его не готовило… — Что такое, Большевик, волнуешься? — тихо смеется Соло в его пах. Илья психует и прижимает Соло к себе так близко, что тот дышит прямо в его промежность. У Курякина перед глазами мигает салют, как на девятое мая, он с ужасом понимает, что его член каменеет. Наполеон давится смехом, не подавая виду, что впечатлен чувствительностью Ильи, а потом тянет его руку и нежно целует костяшки пальцев: — Расслабься, Илья, расслабься… От умелых манипуляций Курякин тает, как кусок пломбира под лампой, Соло осторожно расстегивает ремень на его брюках и неспешно приспускает их. В груди сбивчиво бьется сердце — Илья хочет, Илья разрешает, Илья допускает! — и руки робко трясутся, когда Соло чувствует в них курякинское естество: член у мужчины обычный, средних размеров, с узловатыми венками и малиновой тугой головкой, горячий, пульсирующий в руке. Соло невольно выдыхает и пытается вспомнить, когда в последний раз он кому-то отсасывал. Но такого не было, и теперь мужчина мнется в незнании, что сделать дальше. Илья нетерпеливо передергивает бедрами, потому что тяжесть в низу живота сводит его с ума. Наполеон в щекотливой ситуации, но вряд ли кто-то когда-то сосал Илье, поэтому опозориться все равно не получится: Соло держит Курякина за ладони, чтобы тот ненароком не прописал ему парочку люлей, и склоняется над его пахом, тяжело дыша. Дверь в туалет распахивается, кто-то входит, и Илья уже ненавидит эти короткие стенки, которые не могут полностью закрыть его с Наполеоном ног. Он мечется и не знает, стоит ли продолжать, хотя стояк говорит сам за себя — Надо, Курякин, надо. Кто-то включаеи воду и, видимо, моет руки, а Илья сидит на крышке унитаза со спущенными штанами и хочет расплакаться от неловкости. Соло не продолжает, и это смущает русскую душу больше всего. — Ковбой, может, не? .. — Соло не дает ему договорить, решительно заглатывая член по середину ствола. Все слова застревают ножами в горле Курякина, он сипло кашляяет и пялится в дверь ошалелыми глазами. Ему ужасно неловко. Ужасно. Соло обхватывает ствол с губами с нечеловеческим терпением, выжидает пару секунд и подключает язык. У Ильи плавится мозг, он и вообразить себе не может, как после этого, — отсосать-не-встать, — будет смотреть в глаза Соло. Мужчина цепляется квадратными ладонями за что угодно, только не за Наполеона, потому что он лишний вдох сделать боится, не говоря уже о чем-то большем. Соло с характерным звуком лижет твердую и горячую головку, чувствует, как Курякин натягивается струной, и невольно улыбается. Конечно, влажное и бестелесное возбуждение обоим затуманило разум, но Соло уважает себя и до рукоприкладства ни за что опускаться не станет. Он выпускает из узкого рта член Ильи, чтобы выдохнуть, и тот давится гортанным стоном,  нет, Наполеон, станешь. Соло расстегивает ширинку своих брюк, напряжение в штанах рвется наружу, но никто из них не спешит, потому что не хочет проявлять ни своей слабости, ни отдачи. Как бы ни смущался Илья, Соло гораздо сложнее работать на них двоих: мужчина давно перестал обращать внимание на посторонние шумы, он едва касается ледяными руками собственного члена и продолжает измываться над Курякиным. — Ковбой, не знал, что у тебя есть секретные приемчики… — сквозь сбитое дыхание со смешком выдавливает тот, и Соло покусывает нежную кожу, пока Илья не смолкает с тихими утробными рыками. — Не в твоем положении сейчас выгодно шутить, Большевик, — вытирая губы, ненадолго отстраняется Соло, и Илья разочаровано выдыхает. Наполеон тянется к нему и уверенно хватает за ворот, вовлекает в поцелуй, заставляя ощущать этот солоноватый вкус собственной плоти. Курякин морщится, его тянет блевать и плеваться кислотой, но земля уходит из-под ног, когда, прижавшись к его груди, как напуганный и избитый мальчик, Соло берет в руки его член. От неожиданности Курякин рефлекторно обнимает напарника. Им неловко, словно они находятся под прицелами камер, в крови каждого будто гуляет алкоголь, но каждый прекрасно знает и отдает себе отчет в том, что это не так. Илья водит руками по чужой широкой спине, а сам вжимается в стену, его потряхивает, и Курякин не желает оставаться в долгу и сжимает в правой руке член Соло. Это перерастает в гонку. — Тебе не выиграть, Большевик, — Соло говорит на полном серьезе, поражение ему ни к чему, он учащенно двигает рукой, замерев на полусогнутых ногах, и жарко дышит в шею Ильи. Но тот не желает сдаваться и постепенно наращивает темп движений, толчков. Наполеона мутит не то от проигрыша, не то от удовольствия: он в конвульсиях опускается на грязный пол и тяжко дышит пару мгновений. В руке горячеет плоть Курякина. Ох, нет, думает Соло, я не должен был проиграть. Илья вытирает липкую от спермы ладонь о брюки и терпеливо ждет, даже не думая поторопить напарника. Наполеон, очухавшись, доводит Илью до сдавленных стонов в кулак, и удовлетворенно выпускает из липкой побелевшей руки его член. Оба тяжело дышат и не могут насытиться воздухом. — Вау, — гадко выдыхает Соло, встает и поправляет брюки. Илья испуганно смотрит на него и по привычке хмурит брови. Соло заправляет влажной рукой прядь волос назад, в общую черную копну, и широко ухмыляется. — В КГБ тоже не профаны работают, — скалится он, и Курякину хочется его придушить. Они уезжают из аэропорта на такси, молча и угрюмо. В уютном маленьком салоне они сидят ни далеко, ни близко — рядом, они сидят, как напарники. Соло ведет себя, словно ничего не случилось, хотя каждая клеточка его тела ликует: победа, победа, победа. Ладно, пусть и смутно, но все же интимная близость была, и этот факт не может не приводить в восторг. Мужчина млеет и смотрит на мужественный профиль Ильи, - эй, чувак, может, перепихнемся за углом? — и в умильно издевательской улыбочке приподнимает брови. Курякин замечает на себе взгляд Соло и говорит, не поворачивая головы: — Я придушу тебя, Ковбой. Не сомневайся. — Да. Как пожелаешь, — с наслаждением кивает Соло. Курякин смотрит прямо перед собой, и в его животе не пляшут бабочки: там танцуют суровые русские медведи. Илье стыдно, Илье приятно, Илья хочет повторить. Он сжимает обивку сидения в авто сильнее и с нетерпением ждет, когда они вернутся в отель. Чтобы, само собой, — потрахаться, — поговорить с напарником. Илья никогда не думал понапрасну, не лез за словом в карман, а сейчас его буквально разносило от всего многообразия мата в голове. Курякин влюблен, Курякин оттаял. Серебро капель пота стекает с его лба, он оправляет влагу рукой и серьезно, неприступно смотрит на Соло: — Куда ты потом? Обратно в ЦРУ? — грустным, но черствым голосом спрашивает мужчина. Наполеон вздыхает и задумчиво прикусывает губу: — Большевик, где бы я не оказался, я всегда буду знать, что ты можешь оказаться там же, — Соло не улыбается, не вкладывает в свои слова нежность или девственный трепет, но лишь оттого они звучат теплее для Ильи. Он криво усмехается и разваливается на сидении: — "Ты знаешь мои инструкции", верно? — говорит он. Соло кивает. — Да. Именно, Большевик.