Можжевельник

В то время как Септим обтирал коня, Том вытащил из лодки седло и сумки, дивясь тому, какие они лёгкие — ему не составило труда поднять их и отнести на берег. Степь без конца и края тянулась до горизонта. Пожухлая, не знающая косы трава доходила до груди. Том сорвал былинку, надкусил. За рекой же, с той стороны, откуда они приплыли, берег терялся во тьме. Он ощущал невнятную тревогу, от которой цепенела спина под рубашкой, камзолом и кафтаном. Нервно оглядываясь, Том тряхнул головой и понял, что на него смотрят. Даже не понял — вспомнил, той частью мозга, в которой на долю секунды вспыхнула картинка: пустой коридор, сладкая, послеобеденная тишина, Томми Брукс, прячущийся за шкафом. Он ходил за ним тенью, взгляд его жёг, как крапива, а потом — бочка, пузырьки, тьма. Беда. Кто? Очевидно же. Птица чирикнула — она летит. Септим сказал — покойница, тёмная магия, кровь невинных детей. Пазл сложился: сова-сипуха — мёртвая ведьма, пьющая кровь спящих детей. Том нестерпимо захотел осмотреть себя — нет ли ранок на шее. Удержался. Он улыбнулся, заставил себя расслабиться. Пусть видит — он ей не достанется. Пусть знает — он сумел уйти. А Гарри — ему стало больно дышать — он отомстит, когда станет королём. Лес рубят — щепки летят. Том украдкой смахнул с ресниц слёзы: три года не рыдал, а тут за два дня — уже третий раз. — Подойди, — велел Септим. — Король Сол приготовил тебе подарок. — Какой? — Защитный браслет. Надень его на руку. Дорога предстоит долгая, он убережёт тебя, и если ты потеряешься — я всегда смогу тебя найти. Конь фыркнул. Септим шикнул на него. Том ничего не заметил: он как заворожённый рассматривал золотой браслет, инкрустированный прозрачными овальными камнями. — Великоват немного, — сказал он, застегнув браслет на запястье. Металл неприятно холодил кожу. — Ничего страшного, — Септим постучал указательным пальцем по одному из прозрачных камней, браслет мгновенно сжался по руке. — Вот и хорошо, хорошо, хорошо, — радостно защебетала птица, сев на плечо к Тому. Он осторожно погладил её пальцем по маленькой голове, в ответ она ткнулась клювом ему в щёку. — Теперь ты не денешься никуда, никуда, никуда. — Нам пора, — распорядился Септим. — Дедал полетит вперёд, вперёд, вперёд! — птица вспорхнула вверх и растворилась во тьме. — Дедал разнесёт радостную весть, весть, весть!.. Линт ровной рысью стелился над безмолвной ночной степью. Том прижался к жёсткой спине Септима. Навалилась усталость. С неожиданной тоской он вспомнил свою комнату в Кэр-Аррианрод, какая замечательная там была кровать, мягкая подушка и тёплое одеяло. Том умудрился задремать под глухой перестук копыт, убаюканный зыбкой поступью коня. Сквозь сон он почувствовал, что Линт сперва перешёл на шаг, а затем и вовсе остановился. — До привала ещё далеко, — с досадой заметил Септим. — Мальчик спит, человек. Хочешь, чтобы он упал? Сломает ещё что-нибудь, ваши дети хрупкие, — ответил конь. — Да и я устал. Переночуем здесь. Том вяло удивился беседующему коню, и закрыл глаза. Он проснулся от жажды и пыли, щекотавшей ноздри. Тихо чихнув в кулак, Том открыл глаза и ничего не увидел: ни луны, ни звёзд. Пахло затхлостью. Где-то в темноте грозно и азартно храпел Септим. Облизнув пересохшие губы, Том выбрался из спального мешка и мигом продрог: Септим снял с него кафтан и сапоги. Том на ощупь поискал рядом — не было. — Что-то ищешь, мальчик? — тихо спросил конь. — Одежду и обувь, — также тихо ответил Том. — Человек положил их около себя. — Зачем? — удивился Том. Конь промолчал. — А вода тоже около него? — Нет. Она в мешках. Иди на голос. Земля холодила, трава колола ступни, к счастью, далеко идти не пришлось. Том уткнулся лбом в бок коня и ойкнул. — Справа от меня лежит сумка, в ней бурдюк. Том осторожно опустился вниз и вдруг испугался: — Ты же не стукнешь меня копытом? — Нет, — фыркнул конь. Встав на колени, Том вслепую нашарил рукой сумку. Нетерпеливо сорвал пробку с бурдюка, жадно присосался к горлышку. Утерев губы рукавом, Том шумно выдохнул. — Тебя попоить? — Нет. Пожав плечами, Том положил бурдюк обратно в сумку. Разворачиваясь, потерял равновесие и упал на коня. — Извини, — в нос пробормотал он. — Ничего страшного. Том с трудом заставил себя оторваться от конских ног — они были такие тёплые, так и влекли к себе прижаться да погреться. Ладони машинально скользнули вниз и нащупали верёвку. — Что это? — изумился он: — Тебя стреножили? Зачем? — Иди спать, мальчик, — спокойно отозвался конь. — Не спрашивай меня. Я не отвечу. Том минут десять ползал на коленях в ломкой траве, но нашёл свой мешок. Отряхнувшись, нырнул в пыльную теплоту, закрыл глаза. Кони убегают, поэтому их стреножат. Но Линт — разумный, зачем связывать его? Неприятное предчувствие сдавило сердце — Том отогнал его. Погладил браслет. Враки всё это, решил он. Ложь ядом отравила его, вот и лезет в голову дурное. Король Сол передаст ему власть. Он станет королём, покорит Север и лично перережет горло Белой нежити за Гарри. Септим разбудил его на рассвете. На востоке алело небо. Солнце вздымалось над бледно-жёлтой степью. Темнота стекала с неба, обнажая прозрачную голубизну. Вдалеке будто кукарекали петухи. Септим собирал вещи. Согреваясь, Том прыгал вокруг. Линт лениво переступал копытами. Септим свернул спальные мешки рулонами и — Том вытаращил глаза — запихнул их в седельную сумку! Сумка была в два раза их меньше! Завтракали они лепёшкой с овечьим сыром. Септим с удивлением потряс бурдюком. Том молчал — в приюте пороли, если ловили за воровством еды или воды. Они ехали весь день без остановки. К вечеру Том мечтал умереть. Мышцы болели, задницу он перестал чувствовать к полудню, от мысли о пыльном мешке и сне на жёсткой земле сводило судорогой живот. К счастью, когда над степью сгустились сумерки, они выехали к крохотному селению. Навстречу им высыпалось человек десять с худыми и угрюмыми лицами. — Его высочество, — сообщил Септим Селяне враз заулыбались, заохали. Подбежали, вытащили Тома из седла, на руках отнесли в дом старосты. Он даже не успел ничего понять, как его уже поставили на крыльцо. Староста придирчиво его осмотрел и кивнул крепкой светловолосой девице: — Искупай его высочество. Она отвела Тома вглубь двора к одноэтажной, стоящей на отшибе постройке. От жара внутри он сразу вспотел. Девица закрыла дверь, поманила к себе пальцем. Когда он подошёл к ней, она начала его раздевать. — Я сам! — возмутился Том и попытался вывернуться, но она не вняла возражениям. Вытряхнув из одежды, завела во вторую комнату, где было ещё жарче и не было окон, велела сесть в глубокую кадку. Он стоически терпел, пока его мылили, тёрли, обливали и растирали. Только когда его кожа покраснела и заскрипела от чистоты, девица угомонилась. Вытерев насухо, она отвела его обратно, одела в длинную рубашку до пят из грубой ткани с вышивкой по рукавам и воротнику и расчесала деревянным гребнем с крупными зубьями. Наконец, она его выпустила, предварительно закутав в меховой плащ с капюшоном. Отвела на кухню и усадила во главе чисто отскобленного деревянного стола, заставленного блюдами с едой: пышущая жаром варёная картошка, маринованные огурцы, пироги с мясом, сыр, странное, чуть кисловатое, солёное молоко, отварное баранье мясо на косточке. Том попробовал всё, до чего дотянулись руки. От еды его разморило, он уснул, неся ложку ко рту. Он проснулся на рассвете, полчаса слушал вялую перебранку вдалеке и нежился в кровати. Но пришла давешняя девица, и счастье закончилось. Она принесла тазик и кувшин с водой. Тома умыли, расчесали и приодели. Он принюхался — одежду постирали. Надо же — успела высохнуть. Завтракал он неохотно, после вчерашнего ужина ничего в рот не лезло. Септим же ел жадно — только ложка мелькала. Том думал, что его замучают вопросами, но никто ни о чём его не спрашивал. За столом была пара его ровесников — он не разобрал: то ли дети, то ли внуки старосты, — они косились на него, но стоило посмотреть в ответ, как тут же смущались и прятали глаза. Внимание льстило. Том обрадовался, расслабился, нацепил маску отстранённости, решив, что принцам полагается вести себя сдержанно. Насытившись, Септим положил ложку, отодвинул в сторону тарелку, без промедления встал и резко сказал «выезжаем». Том мысленно застонал, он-то надеялся, что они немного задержатся в доме старосты. Вслух не посмел, поостерёгся пререкаться. В сером утреннем свете Линт выглядел довольным: его почистили, расчесали гриву и хвост. Провожать вышла вся деревня. Жители долго шли следом и заунывно не то пели, не то стонали: Том не разобрал слов.