Можжевельник

Меч был примечательный: серебристо-серое лезвие, матовое, словно подёрнутое дымкой. В ширину — как две его ладони, в длину — Гарри примерился — определённо выше, чем он сам. А рукоять — простая: ни камней, ни позолоты, только оплётка из шнура. Доунан нетерпеливо танцевал рядом со столом. — Я его не подниму. — Но вы даже не попытались! — запротестовал упрямый брауни. — Вдруг получится! — Что тут пытаться? — проворчал Гарри, но за рукоятку тем не менее ухватился. Каково же было его удивление, когда от прикосновения меч сжался до подходящего размера и веса. — Я знал! Я знал! — выпалил Доунан и от переполняющих его чувств подпрыгнул и перекувырнулся в воздухе. Гарри поднял меч. Рукоять легла в ладонь как влитая. — Меч северных королей, — брауни замер, заворожённый игрой световых бликов на отполированном лезвии. — Маккилин. — Маккилин, — эхом повторил Гарри. Потянуло ледяной свежестью. Сердце радостно забилось. Голова стала пустой и лёгкой. Как наяву, он услышал звон бубенцов, шелест цветной бумаги, почувствовал вкус мёда, аромат миндаля, пряный запах корицы и терпкий дух веточек остролиста. А потом он внезапно увидел занесённый снегом тёмно-зелёный лес, проступивший сквозь стены замка, эхом прозвенел металл: «…летние дни ушли, он идёт, призывая нас всех». Но брауни бодро воскликнул, и наваждение схлынуло. — Так что — рубите! — и распластался на столе, свесив голову. — Хорошенько размахнитесь, чтобы за один удар получилось. Или мне перевернуться? Нет, не хочу смотреть, ещё увернусь… О, лучше я шею вытяну! Гарри с трудом оторвал взгляд от меча. — Но я не хочу. — Я опозорил свой род, — досадливо возразил упрямый брауни. — Позор смоется лишь кровью. Вы свидетель моего позора, вам и кровь лить. — Я никогда не лил ничью кровь, — вновь попытался объяснить Гарри. — И не жажду. Доунан сел на стол. — Не понимаю, — вздохнул он тяжело. — Не припоминаю, чтобы короли отказывались рубить головы. Наоборот, только дай повод. Внутри Гарри всё оборвалось. Получается, быть королём — это не только ездить на тигре, пить какао на ступеньках, летать на драконе, но и рубить головы? Он задумался, припоминая книжки, чаще они, конечно, приказывали, чем сами рубили, но делу особо не помогало. — И часто такое бывало? — решил уточнить Гарри. — Ну, с головами? — Да, — подтвердил Доунан. — Довольно часто. Судя по залу. — Какому залу? — не понял Гарри. — С головами. — Вы их где-то храните?! — В зале, — пояснил брауни, а затем резво подскочил. — О, давайте я вам покажу! И проворно схватил его за запястье. Не успел Гарри и дёрнуться, как тьма сдавила со всех сторон. Его будто бы тащило сквозь узкую трубу: ни вздохнуть, ни повернуться; к счастью, всё закончилось столь же быстро, как и началось. Тьма отступила, но только спустя несколько секунд он сообразил, что гостиная исчезла. Они очутились посреди полутёмного зала. Вокруг царило безмолвие. Редкие круглые шары, мерцая то золотистым, то зеленоватым светом, еле освещали стены и высокие своды. Гарри переступил босыми ногами по каменному полу. Диво — он осознавал, что пол ледяной, но это ничуть его не беспокоило. Со временем глаза привыкли к полумраку, Гарри разглядел, что на стенах висят странные выпуклые предметы. Заинтригованный, он подошёл ближе. Доунан не лукавил: выпуклые предметы оказались сморщенными головами брауни. Они висели на декоративных пластинах, каждую сопровождала табличка. Гарри замутило, желудок сжался в комок. «Повелеваю лишить головы, поскольку залез в погреб и выпил все вино нового урожая», — гласила надпись над одной из табличек. «Перепутал коридор с теплицей, теперь в правом крыле невозможно жить, а мандрагора отказывается размножаться без драконьего навоза!», — гласила вторая. «Спутал гриву у кобылы так, что пришлось её отрезать. Лоло страдает». «Спал в моей кровати!». «Стащил мои носки и подарил их подружкам. Я без носков, а у его подружек новые шапки!». — Серьёзно? — удивился Гарри. — Доунан, это что, правда? Им всем поэтому отрезали головы? Он не знал, что и думать, но тут случилось нечто, из-за чего он подпрыгнул вверх. По странности — меч из рук не выпустил. Рукоятка словно прикипела к ладони. Одна из голов открыла глаза и молвила: — Почему вы кричите, молодой человек? — Что происходит? — недовольно проворчала рядом другая голова. — Кто здесь ходит? Как по цепочке одна за другой головы проснулись, зал вмиг наполнился гулом голосов. Гарри пораженно оглядывался. — Доунан, — позвал он сипло. — Почему они говорят… то есть беседуют… то есть почему они живые? Но ответила та голова, которая проснулась первой. — Мы не живые, молодой человек, — недовольно сообщила она. — С кем имею честь беседовать? — Гарри Поттер, сэр. — Его северное величество, мистер Люмьер, — подал голос заметно присмиревший Доунан. — Что?! — единодушно ахнули головы. — А я думал, вы и не заметите, — очень тихо проговорил брауни и быстро спрятался за Гарри. — Свет! — рявкнул кто-то, и повинуясь команде шары вспыхнули ярче. Гарри поёжился: головы в едином порыве повернулись, все смотрели на него. — Король вернулся, стало быть… — медленно проговорил Люмьер. — Глупое дитя, зачем ты привёл его сюда? — Он не хотел рубить мне голову, — всхлипнул Доунан, прижимаясь лицом к бедру Гарри, отчего слова звучали глухо. — Я подумал, что если он их увидит, то отру-у-убит!.. Брауни громко зарыдал, вмиг вымочив штанину. Извернувшись, свободной от меча рукой Гарри похлопал его плечу, пытаясь успокоить. — Почему вы отказались рубить голову, юный король? Гарри пожал плечами. Он уже жалел, что не отрубил, когда была возможность. — Я никогда не лил ничью кровь, — ответил он точно также, как давеча Доунану. — И не жажду. — Если этот брауни опозорил наш род, то должен лишиться головы, — строго проговорил Люмьер. — Таков закон. — Дурацкий закон, — пробормотал себе под нос Гарри. — Кто придумал рубить головы и вешать их на стену? Что за больные люди?! — Ваши непосредственные предшественники. — Неправда! — сердце словно застыло в груди. — Селена не могла! — Что вы! — отмахнулся Люмьер. — В ту пору госпожа почти всё время жила на севере. Когда узнала, было уже поздно. — Почему? — На территории Кэр-Аррианрод закон принимается и отменяется только совместным решением обоих королей. — Не понимаю, как они вообще до этого додумались. Я думал, что только один брат у Селены засранец, оказывается, и второй не лучше. — Если я правильно помню, — сухо отозвался Люмьер, — так было принято у них дома. За проступок слугам полагалось наказание… А вот оно как обернулось. Вы не имеете права судить того, о ком ничего не знаете. Ваш непосредственный предшественник любил своего брата. Он дорого заплатил за свою слепоту. От стыда у Гарри заалели уши. — Прошу прощения, — проговорил тихо. — Я не подумал… Но все эти причины… — он замолчал, не в силах подобрать слов. — Не все из нас, ваше северное величество, были согласны с законом. Сопротивлялись, как могли. — Пошалили на славу, — ухмыльнулась голова. — Вино, кстати, было так себе. Они таинственно переглянулись, будто припомнив общую шутку. Гарри же на мгновение отвлёкся. — Том, — вдруг сказал он. — Если Том станет королём, то можно будет отменить закон, и тогда не надо рубить голову за глупые провинности. Да вообще ни за какие провинности не надо будет рубить. — Том — это ваш брат? — Нет… Но он — принц Юга… только он… только он пропал. Он попал к королю Солу. Мы его спасём и посадим на трон. Но головы молчали. И вновь, как давеча в ванной, Гарри стало холодно до дрожи. Грудь словно сдавило железными пальцами. Он побледнел. — Почему северяне остановились? — спросил он. — Что держит их? Люмьер молчал. — Скажи ему, старый, — посоветовала голова, чей хозяин когда-то выпил всё вино нового урожая. — Он должен знать. — Должен знать что? — Дети твоих подданных в руках короля Сола. Они живы, пока северяне сидят смирно. Но стоит им объявить войну… «От тебя одни проблемы, мальчишка!» — из глубины памяти эхом откликнулся острый и злой голос тётки. — Значит, я пойду один, — решительно сказал Гарри, глаза его отчаянно блестели. — Но сначала отрубите мне голову, — влез Доунан, обхватив его за коленку. — Не хочу я рубить голову! — в отчаянии закричал Гарри. — И не буду! — Но таков закон! — Плевал я на этот закон! — Тихо! Оба! — цыкнул на них Люмьер. — Пожалуй, я кое-что придумал.