Личное море для белой акулы

       Никогда еще Чарльз так ненавидел скорость их лифта.        Алекс и Бобби не стали спускаться за Джин, а, пользуясь моментом, когда ветер ослаб на пару минут, подняли вертолет в небо над базой. Увы, об этом все, кто находились в лаборатории, узнали через динамик, сообщивший им голосом Азазеля, что погружать Грей на каталку и поднимать к вертолету, цеплять к тросу им придется самим.        Джин, уложенная Скоттом и Хэнком на каталку, была бледной, как и простынь, что укрывала ее по плечи. Это сильно напоминало Чарльзу саван, настолько сильно, что внутри холодело от предчувствия катастрофы. Джин закрепили на каталке черными жгутами, надежно зафиксировали руку. Проводить Джин до вертолета пошли все, даже Шоу не стал оставаться в лаборатории.        — Джин, милая, посмотри на меня, — Скотт гладит ее по щеке, за очками не видно, но Чарльз уверен — у него слезы в глазах стоят, глядя на девушку. Он понимает, потому что у него тоже глаза блестят, и их противно щиплет, но он знает, он не имеет права на них. Кто угодно, но не он.        Над головой Чарльза тяжелые тучи цвета черного кофе, эти тучи — его вина, она пахнет кофеином и растворами, кровью и морем. Ксавьер выглядит убитым и, пожалуй, единственный, кто это видит — Хэнк, и он мягко сжимает его плечо, долговязый и нелепый Хэнк сейчас единственный, кто понимает, что тяготеет над Чарльзом.        Джин смотрит мутным взглядом на их лица, когда они бегут с ее каталкой по коридору. Основные двери раздвигаются слишком медленно, они впускают в коридор ветер и капли дождя и моря, а еще этот ветер очень влажный и холодный, и дождь хлещет с неба, когда они выбегают из-под крыши, Чарльз моментально промокает, впрочем, как и все. Вода льется за шиворот, заливает глаза, но это — последнее, что волнует Ксавьера. Он с далеким, спрятанным в голове где-то за ледяным ужасом удивлением отмечает, что Шоу не остался под крышей, а с ними, помогает везти каталку, хоть и вид у него при этом весьма пугающий. Ксавьер думает, что будущего у него после этого нет, максимум — профессор в каком-нибудь совсем далеком институте. Где-нибудь на Аляске.        Волны захлестывают помосты, чуть не сносят людей с ног, чтобы закинуть в загоны, но все, кто находится в этом Центре, очень упрямы, они везут Джин к вертолету, зависшему над посадочной площадкой, к тросу, на котором ее поднимут в эту механическую бескрылую птицу, к тросу, который для нее — спасение. Джин бледна, Джин похожа на Рэйвен в последние дни ее жизни, на ту, человеческую Рэйвен, и Чарльзу страшно, потому что он знает, как будет выглядеть Скотт, если Джин все же не вытерпит. Если Джин поддастся блаженному туману, где нет боли. Если Джин перестанет дышать. Скотт правда ее любит, это понял бы даже дурак, и Чарльз знает, кем станет Саммерс, если потеряет ее. Он видел это каждый день в зеркале на протяжении первых четырех лет после смерти сестры, и он думает, что просто не может позволить, чтобы такое случилось с его другом.        Именно Чарльз крепит крюк к перевязи на каталке, фиксирует его зажимом. Попрощаться с Джин не успевает никто, да и невозможно это — дождь хлещет по лицу, заливается в рот, волны бьют со всех сторон, шторм грохочет. Бобби и Алекс начинают поднимать ее, а они вновь бросаются к Центру. Дверь за ними с сигналом закрывается, когда Джин до вертолета остается метров пять троса.        У Чарльза чувство, что он пережил кораблекрушение, но внутри что-то отпускает его. С Джин все будет хорошо, твердит он себе. И искренне надеется, что он прав.        Они возвращаются в лабораторию, не спеша. Хэнк растирает замерзшие руки и пытается как-то утешить Скотта, Шоу презрительно кривит губы, глядя на свой безнадежно испорченный костюм, а Чарльз держится за стену лифта, думая, что внутри у него все выгорело.        — Если на этой чертовой базе не осталось не отсыревших спичек — я сделаю все, чтобы после закрытия этого дерьма вас даже в бордель на работу не взяли, — предупреждает Себастьян, когда они уже сидят в лаборатории, и пытается зажечь свою мокрую сигарету совершенно не работающей зажигалкой вновь.        Чарльз молча залезает в ящик стола и кидает ему спичечный коробок и сигареты Джин — тонкие, женские, с ментолом, но Шоу молча ловит их, Шоу курит, и Чарльз думает, что еще пару дней назад от ехидного комментария его бы не удержало ничто.        Море в панорамном окне мутное и темное, почти черное, в нем нет света.        Хэнк сидит за столом и настраивает связь с Азазелем. И когда сквозь помехи прорывается знакомый голос диспетчера, Маккой заваливает его вопросами. Ответов почти не слышно, однако, смысл их все равно почти ясен.        — Что за циклон? .. Долго продлится шторм? .. Они подняли ее? .. Повтори… Трос заклинило?        На последнем вопросе Чарльз замирает, а Скотт вскидывает голову. Шоу как курил, так и курит.        - Они? .. Азазель? ..        Помехи с каждым мигом все сильнее.        Где-то наверху море захлестывает помосты, волны такие огромные, что иногда достают почти до рубки диспетчера. Трансляции с камер нечеткие, но Азазель видит, как вертолет поднимает каталку, как чуть смещается, чтобы зависнуть прямо над вольером. Трос заклинило, это видно, кто-то из мальчишек-пилотов суетится, пытаясь привести механизм в норму, почти свешивается с вертолета, чтобы посмотреть, как там Грей. Азазель видит, как механизм срывается, трос разматывается, Азазель видит, как падает каталка в воду, как трос уходит в загон темной нитью. Это происходит прямо перед рубкой, но через окно видимость нулевая, а вот с камер можно хоть что-то разглядеть. Азазель уже не отвечает Хэнку, Азазель с напряжением смотрит в камеру. А потом трос натягивается. Что-то тянет трос под водой, и тянет прямо вперед, тянет вместе с тросом и вертолет, это «что-то» колоссальной силы, оно тянет вертолет прямо на рубку диспетчера, оно проплывает под помостами, а вот вертолету остается разве что лететь напролом.        Крик мальчишек-пилотов — последнее, что слышит Азазель. Резкий вдох диспетчера — последнее, что слышат Бобби и Алекс.        Взрыв ужасен, вертолет врезается прямо в рубку, и это даже со стороны выглядит страшно. База дрожит, а где-то внизу, в лаборатории, затихает Маккой, перестает кричать в микрофон, звать Азазеля, пытаться достучаться до него сквозь помехи, потому что все дрожит даже там, потому что сыплется с потолка пыль, потому что все перетряхивает и замирает.        — Святое дерьмо, — выругался Шоу, когда ему на голову свалился-таки небольшой кусок побелки.        Но на это, пожалуй, никто не обращает внимания. События развиваются слишком быстро, это почти страшно. Чарльз, Хэнк и Скотт смотрят в панорамное окно в море. Шоу прослеживает их взгляд и озвучивает общую мысль:        — Это вообще сегодня кончится?        К ним приближается через муть светлая точка, и с каждой секундой она все ближе.        Море синее, море мутное, море темное, но эта точка светлая даже сквозь взболтавшуюся дождем воду. И все внутри у Чарльза холодеет, когда они приближается достаточно, чтобы ее могли разглядеть из лаборатории.        Джин Грей, с ее потрясающими растрепанными в воде волосами, с ее бледной кожей. Джин Грей, словно облаченная в саван. Джин Грей, невероятная, мудрейшая на веку Чарльза женщина.        Джин Грей, толкаемая неведомой силой, привязанная к каталке, была под водой и, явно ведомая кем-то сзади, с невероятной в море скоростью летела в стекло.        — Это… Первый? — осипше поинтересовался Хэнк, когда Грей была уже близко, и можно было рассмотреть, что же ее толкает, разгоняет. — Он… кинет ее?        Чарльз выдохнул, пригляделся…        — Эрик, боже, нет.        Когда Джин Грей врезается в стекло, слышен вой, полный отчаянья, со стороны Скотта. Трещины ползут по окну, расходящиеся паутиной от врезавшейся в стекло Джин, и первым отмирает Себастьян Шоу, как всегда, чувствующий опасность интуитивно..        — Быстро, уходим, — рявкает Шоу и бросается к выходу из лаборатории.        Вода течет по стеклу, а трещин все больше.