Личное море для белой акулы

       Верх лифтовой шахты — куча обломков, чудом не обрушившихся с первого уровня. Они горят, оттуда идет явный запах горелого пластика, оттуда постоянно падают горящие куски здания. Шахта превратилась в жаровню, тут запах гари и легкая дымовая завеса.        У Ксавьера по лицу текут капли пота, одежда мокрая и неприятно-теплая, а сам он думает, что у него либо жар, либо здесь действительно слишком горячо. Чарльз медленно взбирается по пожарной лестнице, превозмогая боль в руках и ногах, когда «это» происходит. Здание содрогается, вся шахта лифта вздрагивает, а сверху сыплется еще больше горящих обломков, некоторые почти задевают Чарльза, но он прижимается к лестнице, а голова у него замотана остатками кофты, как и руки — ее обрывками. Голову он замотал, чтобы случайно не загорелись волосы от маленьких светлячков-искр, что мечутся по шахте, а руки у него кровоточат — пока раздвигал двери лифта, он чуть не отломал себе ногти и сильно содрал кожу на тыльных сторонах ладоней.        Апатии почти нет, а вину пришлось задвинуть подальше, как только Чарльз забрался в шахту и посмотрел вверх. Вина и боль уступили место решительной злости.        — Как я до этого докатился? — воет он, касаясь лбом холодной стали одной из перекладин, а в следующее мгновение здание вновь вздрагивает, и сверху сыплется новая порция пламенного мусора. Чарльз стискивает зубы и отклоняется, смотрит вниз. Из щели между металлических створок начинает быстро литься вода, несомненно, морская, несомненно, из коридора, который, судя по всему, затопило уже наполовину. Вода льется, собирается на дне шахты и медленно, но верно увеличивается в объемах. Падающие вниз куски теперь шипят, тонут в ней.        — Господи, ты серьезно? — Чарльз возводит очи к небу и, глядя на горящий потолок, шипит себе под нос. — Нахуй тебя, Эрик, нахуй.        Мысленно найдя виновника, который бы не являлся им самим, Ксавьер продолжает карабкаться, перекладина за перекладиной, пытаясь разговаривать сам с собой. Это утешает. Немного, но все же. Это лучше, чем думать о мертвых Джин, Азазеле, Бобби и Алексе, и уничтожать себя изнутри.        — Нужно лишь суметь открыть двери на второй уровень изнутри шахты. Да, чуть сложнее будет, но все же не так страшно, как помереть тут, сначала сгорев, а потом утонув.        Чарльз подтягивается в последний раз, а потом вытягивает руку, пытается схватиться за бетонный уступ, забраться в небольшое пространство перед створками лифта. Подтягиваться тяжело, мышцы простреливает болью, но разжать сейчас руку равносильно падению вниз, в воду, и Ксавьер сжимает зубы и стискивает пальцы на выступе, закидывает ногу и затаскивает себя к металлической двери, прижимается, слыша, как громко и быстро бьется сердце. Вообще-то он, если быть откровенным, не очень любит высоту такого рода, и ситуация сейчас кажется ему ужасающей, но он старается не думать об этом. Он старается не думать вообще.        Чарльз уверен, что весь первый уровень уже затоплен, и ему лишь остается надеяться, что Хэнк, Скотт и Шоу смогли подняться выше до того, как что-то где-то прорвало и хлынула вся эта вода. А море внизу пенится, под ним, пенится и шипит, и все быстрее пытается добраться до него, оно голубое, почти бирюзовое, как будто подсвеченное снизу, и Чарльз был бы восхищен этим эффектом, если бы не пытался сейчас так отчаянно выжить. Он царапается о створки, пытается их раздвинуть, сдирает с рук повязки, совершенно наплевав на факт, что акулы чуют кровь, и для него сейчас главное — добраться до той стороны этих чертовых створок.        Когда вода касается его ног, он вздрагивает и жмется к двери ближе. Глаза щиплет злыми слезами, которые Чарльз смаргивает, и он впервые понимает так отчетливо: он чертовски не хочет умирать.        Он со злым отчаяньем пытается, царапает руками щель между створками, пытается забраться пальцами, но их словно заклинило. А потом он смотрит вниз, обернувшись, и видит в голубой, как в лагуне, воде плывет тень. Она гибкая и ловкая, сильная, плывет вверх. К нему.        Вода достает уже по колено, а Чарльз даже не приоткрыл эти чертовы створки. Ксавьер упирается ногами в бетон, прижимается к двери и, чуть ли не ломая пальцы, пытается просунуть их в щель. Вода ему по пояс, а тень все ближе, и Чарльз сосредотачивается, зажмуривается, сжимает зубы, стараясь открыть двери. Он надеется на чудо, что дверь откроется, что Хэнк, Скотт и Шоу с той стороны, и достанут его из этого ада.        Но чуда не происходит, а его ноги соскальзывают с бетона. Чарльз резко проваливается под воду, в шахту, не успевая даже вдохнуть воздух, резко махает руками и зажмуривает глаза, вдыхает случайно воду и кашляет, сделав гребок, всплывает, дышит тяжело и часто, испуганно озирается, пытаясь открыть глаза, но их завесили растрепанные волосы, и вода с прядей попадает прямо в них. Глаза щиплет, они слезятся, и Ксавьер трет их замерзшей мокрой рукой, а где-то рядом вновь падает горящий обломок, и с шипением тонет.        — Твою мать, — он надрывно кашляет, осторожно удерживаясь на плаву, мерно двигая ногами и руками в воде.        А потом Ксавьер замечает, что вода медленно поднимает его прочь от двери вверх, к горящему первому уровню, и пытается нырнуть, но для него это сложно, под водой дверь пытаться открыть еще тяжелее. Все внутри горит от недостатка чистого воздуха, Ксавьер смотрит под водой, распахнув глаза, игнорируя то, что они болят от соли, щуря их, и видит тень. Это даже не тень, это мутный силуэт. Это не Рэйвен и не Логан, Рэйвен более женственна, а Логан бы уже давно вцепился зубами в руки с кровоточащими царапинами, давно бы окрасил голубую воду в шахте в розовато-багровый.        Рядом с ним в воде, наверняка прекрасно видя его, завис Эрик.        Чарльз видит, как подрагивает его хвост — у акул нет воздушного пузыря, как у других рыб, и он просто пойдет ко дну, если не будет никак шевелиться. Чарльз видит, как замерли в неопределенном жесте его руки, как он сам замер, и Чарльз удивляется — ну же, кусай! Вот он я!        И выныривает, жадно дышит воздухом, который дерет горло запахом гари. Жадно дышит, правду говорят русские — pered smert'yu ne nadyshish'sya. Пламя уже метрах в двух вверх, а дверь, ведущая на второй уровень — метра три вниз. Эрик — в метре от него справа, смотрит из-под воды. Ксавьер обреченно смотрит вверх, удерживаясь на плаву засчет гребков руками.        — Это правда самая дурацкая смерть, которой можно умереть, — шепчет он.        Рядом, прямо за спиной, раздается всплеск, ему на плечи кладут холодные, почти ледяные руки и рычат над ухом:        — Сделай глубокий вдох.        Чарльза резко тащат вниз.        Ксавьер чудом успевает вдохнуть воздух, пропахший гарью. У него кружится голова от того, как стремительно его тащат под воду. Его держат за плечи, тащат за собой, и хватка настолько сильная, что наверняка останутся синяки. А еще руки холодные, ну конечно, у акул двухкамерное сердце, у людей — четырехкамерное, естественно, у его подопечных с трехкамерным сердцем руки холоднее людских, куда холоднее рук Чарльза. Даже когда он и провел полчаса-час в холодной воде, руки Эрика кажутся ледяными.        Чарльз чувствует, как его обвивают эти руки утопленника, и сам вцепляется в Эрика, и это было бы почти объятием, если бы Чарльз не чувствовал такую нарастающую внутри панику, а Эрик не несся куда-то вниз, не тянул его сквозь воду. Чарльзу сложно, он не привык так долго находиться под водой без воздуха, не привык к такой скорости передвижения, он жмурится, он чувствует — Эрик очень быстрый, он явно давно вытащил его из шахты и плывет с ним куда-то по коридорам. Ксавьер жмурится, цепляется крепче и молится.        Эрик во что-то врезается боком, Эрик что-то сильно долбит, разгоняясь, ударяясь и отплывая тут же для нового удара. Чарльза это не задевает, но он думает, что все совсем дерьмово: к боли в мышцах добавляется головная боль и тошнота — его укачивает.        А потом то, во что Эрик врезался, поддается, и Чарльза выносит куда-то, бьет о железо, и воздух, здесь есть воздух, он распахивает глаза и жадно дышит.        Это — аварийная лестница, и ее совсем не затопило, тут воздух, тут ступени, и приложило Чарльза о железа перил. И как Чарльз мог о ней забыть?! Вода прибывает, но с помощью лестницы явно можно выйти на второй уровень, теперь это проще сделать, и Чарльз думает, что спасение у него в кармане, но его снова прикладывает о перила, а рядом пронесся знакомый серый хвост. Впрочем, удар о перила ему кажется сейчас куда более актуальным.        — Какого хрена?! — стонет он, хватаясь за плечо. Он жадно дышит, трет место удара. Да, невежливо, да, его должна больше беспокоить огромная белая почти-акула рядом, однако боль куда важнее пока что теоретических проблем.        — Люди. Никакой благодарности, — с каким-то презрением шипят сбоку. Чарльз все же обращает внимание на подопечного и не может сдержать восхищения. Он все еще старается отдышаться, но уже может более членораздельно изъясняться, он смотрит на Эрика, замерев.        У Эрика мокрые, чуть растрепанные волосы, темные, серые глаза и крайне серьезный взгляд. Чарльз рассматривает его лицо, будто видит впервые, сейчас оно чем-то значительно отличается от лица Эрика в прошлом, во время опытов или когда они, бывало, виделись у загона. Он говорит, у него хрипловатый, приятный голос, чуть грубоват, но, несомненно, именно так, как Чарльзу нравилось. Эрик говорит, изъясняется человеческими словами, и это поражает Чарльза. Он был бы восхищен, если бы сейчас его не душило такое раздражение, такая ненависть и легкий страх.        Чарльз опирается ногами о ступеньки, встает, решительно направляется к Эрику и бьет его по лицу. Он бьет сильно, так, что местная версия Русалочки почти уходит под воду. Костяшки пальцев болят, Чарльз хватается за руку и тихо воет, уже готовится принять смерть от зубов некогда своего подопечного, однако тот вновь выныривает, но не спешит нападать.        — Еще одна причина сожрать вас всех к черту, — недовольным тоном отмечает Эрик, плеснув хвостом.        Чарльз, все еще баюкая многострадальную руку, смотрит на него зло, он чувствует себя преданным, но он физически не может возненавидеть никого из своих подопечных. Он перед ними виноват куда больше.        - Ты. Убил. Джин. Грей.        — Какой ты проницательный, — скалится Эрик акульей пастью.        Чарльз думает, что дело все же закончится кровопролитием, однако их что-то прерывает. Эрик резко смотрит на дверь, которая уже внизу, под водной гладью — вода подняла их почти до первого пролета. Чарльзу приходится проследить за его взглядом, чтобы понять, что могло привлечь его внимание. Тень, метнувшаяся из-за двери, через которую они сюда попали, выныривает с громким плеском, и это происходит за долю секунды. Она очень быстрая, Чарльз даже среагировать не успевает.        — Эрик, куда ты с такой скоростью пронесся? — осведомляется девушка с серой кожей и желтыми глазами, она похожа на русалку даже больше Эрика, ловкая, подвижная. У нее темная кожа и яркие волосы; сейчас она почему-то кажется Чарльзу очень похожей на «ту» Рэйвен… Очень похожей на человека. Она улыбается, у нее острые зубы, она выглядит страшно, но Ксавьера почему-то она не пугает. Совсем. Она не Эрик и не Логан, она кажется куда менее опасной.        — Рэйвен, — пораженно улыбается Чарльз, поднимаясь еще на несколько ступенек — вода все прибывает. Она никогда его не кусала, никогда не показывала агрессию, и поэтому Чарльз чувствует себя в ее присутствии в куда большей безопасности, чем один на один с Эриком.        Рэйвен удивленно моргает, а потом видит его. И… Бросается вперед.        Где-то на другой стороне Исследовательского Центра «Акватика» тем временем происходят разные страшные вещи, которые кому-то, возможно, ломают судьбу, а возможно — служат еще одним испытанием на пути к спасению.        — Он… он должен был работать! Должен был быть в порядке, — пораженно выдыхает Хэнк, когда они пробиваются к комнате с батискафом.        Электричество искрит, провода поломаны, а батискаф завален на бок. Он темный, его металл погнут, а в некоторых местах треснул, провода везде. Провода и трубки, словно черные змеи, оплетают пол, уходят в воду к спусковому отверстию.        — Ты говорил, что он работает, — цедит Шоу, нависнув над Хэнком. Он зол, у него в глазах холодная ярость. Но он заставляет себя не терять над собой контроль, и ядовито-елейным голосом интересуется. — Ну-ка напомни мне, каков порог структурного разрушения «Акватики»        Хэнк поджимает губы, трет запотевшие очки краем мокрой рубашки, и возвращает их на лицо.        — Три тысячи двести тонн. При превышении… Сперва не выдержат опорные стойки. Восемь тонн — их запас прочности. Потом лопнет корпус, не выдержит давления больше десяти тонн. Станцию просто разорвет на куски.        — Ты предпочтешь дожидаться конца здесь? Я - нет, — и Шоу направляется к шлюзу, что ведет в одну из лифтовых шахт. Как только они пришли сюда, они заметили этот шлюз, но открывать его не решились. Сейчас же Себастьян видит, что это единственный выход. — Это может разрушить эффект «водолазного колокола», и вода хлынет сюда фонтаном. Много тысяч тонн воды, но… Я предпочитаю попробовать выжить. Если вы - нет, мне с вами не по пути.        Отмирает, наконец, Скотт, сидевший до этого у края спускового отверстия. Треплет высыхающие иголками волосы, облизывает губы, сухие от морской соли. И спрашивает безразличным, безэмоциональным голосом:        — Решили все же всех нас погубить? Мало вам Джин, Чарльза, Азазеля, Бобби, Алекса. Вы решили совершить суицид, прихватив с собой на дно еще и нас? — осведомляется он, и для Шоу это — как нажатый курок.        Себастьян подлетает к нему и бьет по лицу, бьет так, что тот непременно должен упасть в воду, но Скотт — ловкий, он плавал с акулами на «Акватике» не первый год, и он уходит с траектории удара, и кулак лишь немного задевает скулу. Зато бьет в ответ, отходит от отверстия, меняясь с Себастьяном местами, и раньше, чем Хэнк бросается их разнимать, раньше даже, чем они сцепляются, за спиной Шоу раздается громкий всплеск. Из воды на него бросается Третий, Логан в прыжке еще вцепляется ему зубами в шею, и на белый мокрый халат капают темные капли крови. Логан роняет его за собой в воду, и она розовеет, почти во всем отверстии, а в пене где-то внизу только что навсегда успокоился Себастьян Шоу.        Скотт и Хэнк переглядываются. Маккой не видит эмоций за алыми очками Саммерса, но чует — тот удовлетворен. Хэнку немного жутко, но он тоже чувствует, что его желание справедливости удовлетворено. И что сейчас он Шоу практически не ненавидит. Впрочем, одна только тень мысли о смерти Чарльза по вине этого ублюдка отрезвляет Маккоя и он поправляет очки.        — Единственное, в чем Шоу был прав — мы должны попытаться выбраться, — вздыхает он и смотрит на Скотта. Тот неопределенно поводит плечами.        Скотт потерял возлюбленную, он убит горем, и если честно — ему совершенно все равно, выберутся они или нет. Желания жить пока нет, и неизвестно, когда оно появится, но он чувствует за собой долг — выжить, спастись. И вышибить Первому мозги. Последнее, кстати, наиболее желанно для Саммерса. Хэнк потерял друга, возможно, лучшего, но в нем совершенно другая установка — выжить, чтобы смерть его была не напрасной. А еще выжить и рассказать, как именно он умер, и каким Себастьян Шоу был мудаком. О, пусть Хэнка посадят за работу на него, но Маккой обязательно вытряхнет все скелеты из шкафов Шоу. Хотя бы ради Чарльза. У Хэнка и Скотта совершенно разные долги, но цель у них одна — выжить.        И они оба идут к шахте лифта.