Антибиоз

Сакура

— Итак, ребята, — оживленно начинает Обито-сенсей, с хлопком сомкнув ладони в замок и поднеся их к губам, — Пусть вы и были в разных классах, предмет философии я вел у всех, он у нас тогда как раз только начинался. Сейчас же мы с вами будем углубляться, пока не потонем. Потонуть я вам, конечно же, не позволю, но мне не хотелось бы, чтобы вы всплывали. Думайте. И пусть ваша мысль ведет вас. Я зачарованно задерживаю дыхание и подаюсь чуть вперед, пытаясь подавить не совсем уместную улыбку. Я люблю учиться, и это, пожалуй, один из немногих кильватеров, в которых я плыву. Многие люди считают любовь к учебе странным и, пожалуй, даже каким-то неземным качеством (очень часто людское утрирование превращается в театральную постановку и доходит до абсурда), а я в ответ, возможно, немного субъективно нарекаю таких людей элементарно незрелыми личностями. Один из величайших даров человечества — это его тяга к познанию мира. Но, с другой стороны, я понимаю тех подростков, которые так и не смогли дойти до того, чтобы хоть немного проникнуться учебой, ведь школа обычно пресекает индивидуальное, автономное желание на корню (как, впрочем, пресекает и сами такие понятия, как «индивидуальность» и «автономность»). Пытаться узнать что-то вне школы оказалось куда более приятным времяпровождением, чем делать это под розгами любого общеобразовательного учреждения. Полагаю, здесь все исходит из воли и неволи человека, потому что общественные институты, к которым и относится школа, не дают права выбора. Мы изучаем и учим то, что нам говорят, а не то, что мы хотим или считаем наиболее полезным. Хотя даже «полезность» и «значимость» — весьма относительные определения, ведь никто не может понимать доподлинно, каким образом и кому вообще ранжировать знания по этим двум категориям. Общество решило, что это должно быть объективно, а глашатай объективности — большинство. Вот и повелось, что учащимся права выбора, в общем-то, не давали, ведь каждый из них — меньшинство. Возможно, это даже разумно, но ужасно противно. На эту тему в дальнейшем можно будет написать целую диссертацию, и я думаю, что у меня хватило бы смекалки и смелости на это. Но что есть, то есть. И все это не отменяет того, что я смогла найти в учебе отдушину — ту, которую не найдешь в школе. К ней обычно приходишь дома за рабочим местом в собственной уютной комнате или хотя бы в библиотеке, в которую приходишь по личному желанию. А, найдя, понимаешь, что и учеба в школе не так плоха. К этому просто нужно самостоятельно прийти, как и ко всему в этом мире. Свой собственный, отличный от других, путь действительно очень важен. Тем более, с таким учителем, как Обито-сенсей, учеба из повседневной рутины превращается в искрометный и зрелищный фейерверк, приносящий настоящее удовольствие. Он — один из немногих преподавателей, которые любят свой предмет настолько сильно, насколько хотят донести его глубину и значимость до своих учащихся, делая это с энергией, которая заражает всех вокруг. Я действительно уважаю таких учителей и презираю тех, которые на своем предмете рассказывают основные скучные и бесполезные постулаты, словно желая побыстрее отстреляться и избавиться как от учеников, так и от самого предмета. Это вызывает лишь отвращение. Но, де-факто, не только преподаватель влияет на тягу к определенному предмету или предметам, но и окружение вместе с обстановкой. Сидя за второй партой первого ряда, я чуть поворачиваю голову, обвожу своих новых одноклассников печальным взглядом и тяжело вздыхаю. Да уж, привыкать придется, и, кажется, придется долго. Весенняя пора в Японии — это не только цветение сакуры и умэ, но и начало нового учебного года. И теперь я официально старшеклассница, так как перешла на первую ступень старшей школы, продолжая учиться свой десятый год из полных двенадцати. Как бы это ни было прискорбно, но мой бывший класс расформировали: кто-то ушел добровольно, кого-то отчислили, а остальных распределили по трем звеньям — специализированному, среднему и коррекционному. Я попала в специализированный класс, где продолжают свой школьный путь самые умные и трудолюбивые учащиеся. Вместе со мной сюда перешли и три моих прежних одноклассника: Учиха Саске, Шикамару Нара и Неджи Хьюга — вредный гений, ленивый гений и холодный гений. Я не назвала бы себя гениальной, но я прилежна и усердна, да и упорства мне не занимать. Иногда я задумываюсь над тем, а не должна ли была попасть в средний класс, но все же я знаю себе цену, поэтому ответ в такие моменты лишь один: я там, где должна быть. Однако я скучаю по некоторым своим прежним одноклассникам, ведь кто-то из них ушел из школы вовсе, а кто-то попал в средний и коррекционный классы. Их я могла назвать друзьями, а сейчас... наша связь не порвется, ведь я верю в неё, но все же... Новые одноклассники вызывают у меня странное постороннее чувство отчуждения и дискомфорта — я пока все ещё не могу к ним привыкнуть, да и они, видно, не особо хотят контактировать. Задаваки. Ненавижу гордецов и снобов (кроме одного, но к его отрицательным качествам я уже просто привыкла), они вызывают лишь отвращение и презрение. Но я не думаю, что все мои новые одноклассники такие — их панцири просто нужно пробить. И я знаю, что у меня это получится, у кого же, как не у меня? Главное найти нужный подход к каждому и не сдаваться. Своей рациональной частью я осознаю, что это всего лишь слова, а на деле все куда сложнее, но я закоренелый оптимист, поэтому всегда верю в лучшее. Во всяком деле главное — знать инструкцию того, как действовать, но не только это. Помимо рационализма в человеке должно быть что-то и от сенсуализма. Те, кто отрицает одну сторону и превозносит другую, не вступая с ними в баланс, не могут прийти ни к гармонии, ни к пониманию всей картины. Всегда всего должно быть понемногу. Пусть я знаю, что во мне превалирует сенсуализм, но я не отрицаю рационализма и даже пользуюсь им в определенных случаях. Но... какой подход нужен к этим ребятам? Я пойму это только тогда, когда лучше узнаю их — нельзя судить о людях с первого взгляда. Все будет хорошо, и я справлюсь со своей задачей наладить контакт с моими новыми одноклассниками. Наверное, моя решимость как-то по-особенному отразилась на лице, потому что Обито-сенсей неожиданно перехватывает мой взгляд и с доброй ухмылкой коротко подмигивает, но резкая смена чужого настроения мгновенно мной схватывается: его что-то очень беспокоит. Обито-сенсей обычно всегда открыт для своих учеников, и это выражается во всем в нем: в выражении глаз, в мимике, в позе, в движениях. Сейчас же его руки покоятся на груди, а пальцы постукивают по локтю, глаза периодически опускаются на золотые наручные часы, брови же часто хмурятся. Что-то не так. И я догадываюсь, в чем дело. Я сразу же нахожу Саске, который один сидит за четвертой партой третьего ряда. Все нечаянные попытки привлечь его внимание оказываются безуспешными — я знаю, что гад заметил меня боковым зрением, но никак не отреагировал. Продолжает безразлично и безучастно разглядывать одну-единственную точку прямо перед собой, будто в стене напротив заключен смысл его жизни. Болван! И будь я проклята, если он не заметил беспокойство Обито-сана, просто это же «не его дело»! Нет уж! То, что происходит с Наруто в коррекционном классе — как раз-таки наше втроем дело! Я волнуюсь за него. Он... особенный. С особенными проблемами. Сирота под опекунством Обито-сенсея. И мы с Саске его лучшие друзья, пусть даже Учиха будет отрицать это тысячу раз, это так. Предчувствие Обито-сенсея всегда очень тонко, оно его не подводит. А то, что в данный момент он волнуется именно о Наруто — это было бы понятно каждому, кто хоть немного знает их обоих. А я знаю слишком хорошо. Всегда имея собственное мнение почти на все явления и вещи на свете, я и сейчас думаю, что распределение начинающих старшеклассников на классы по трем звеньям — бред какого-то пресытившегося чиновника от образования или любой другой персоны, которая посчитала это выгодным, вопреки отсутствию логики и интересам самих учащихся («Интересы учащихся? А это что?»). Хорошо, допустим, распределение учащихся на среднее и специализированное звенья — это неплохое решение, ведь именно к старшим классам уже полностью становится понятно, на что ученик способен и что от него можно ждать в учебном плане. Но, извините меня, коррекционный класс? Что можно «корректировать» в почти сформировавшихся умах, которые очень сложно перекроить на свое усмотрение, так как здесь уже нужна помощь профессиональных психологов, а то и психотерапевтов? Я понимаю, что туда отправляют не только отстающих учащихся и тех, у кого страдает поведение, но и подростков с психическими дефектами. Но разве это разумно? Разве не нужно было создавать такие классы, скажем, хотя бы в начале средней ступени образования, когда ещё можно исправить человека, ведь он ещё ребенок? Да и вообще, нужно ли создавать подобные классы? Ведь это ещё более ужасное давление на психику и так потенциально нездорового человека — он чувствует свою неполноценность ещё явнее, будто ему и так не хватает осознания, что он «не в порядке». Я считаю это ужасным методом перевоспитания, который не приносит ни эффекта, ни пользы, а только унижает учащихся с отклонениями. Сюда входят и вечные насмешки неадекватных людей из средних (и нередко даже специализированных) классов над «неполноценностью» таких подростков, и пренебрежительное отношение некомпетентных и неразумных учителей, и все остальное — полный комплект. Именно поэтому я и волнуюсь за Наруто. Какого ему каждый день сталкиваться с тем, что он в коррекционном классе, вспоминать, что он «не в порядке»? Мы с Саске и Обито-сенсеем и так стараемся защитить его от этого, но так и не смогли ничего сделать при переводе Наруто, ведь было поставлено условие — либо так, либо вон из школы. Обито-сенсей правда старался сделать что-то с этим — уговорить директора отправить Наруто в средний класс, доказать его «нормальность», но отметки и поведение Наруто явно говорили за себя, и Обито-сенсей ничего не смог предпринять. Меня до сих пор до ужаса коробит вся эта ситуация, будто в горле закручивается целый вихрь из несправедливости и отрицания, который мешает дышать. Но что ещё хуже — это полная беспомощность. Я не выношу, когда не могу сделать чего-то для людей, которые мне важны, и это чувство слишком явное, чтобы так просто его игнорировать. Но остается лишь малое — поддерживать и помогать Наруто в сложных жизненных ситуациях, которые преследуют его, несмотря на его добрейшее и чистейшее сердце, почти на каждом шагу. И Наруто... у него посттравматическое стрессовое расстройство. В легкой, не особо навязчивой степени. Но если его как-то задеть этим, хотя бы намекнуть, то пиши пропало. Наруто и так считает себя неполноценным — вечно одинокий до нашего с Саске появления в его жизни (Обито-сенсей в ту пору не мог заменить ему всех), выросший почти без родных, воспитанным близким другом погибших родителей, а после, будучи подростком, узнавший о своем расстройстве... ему было тяжело, он замкнулся в себе (хоть и делает вид, что все в порядке, а жизнь прекрасна). Хотя что такое это «тяжело» и как вообще оно может передать то, что пережил Наруто?! Даже я не знаю всего. Но одно я знаю точно — при любых обстоятельствах я буду на стороне Наруто и Саске, какими бы они ни были, для меня нет никакой другой стороны. Потому что слишком сильно привязана к ним. Потому что слишком сильно люблю. Сакура, не волноваться! Наруто сильный. Проблемный, но сильный. Он может держать себя в руках. Но есть ещё кое-что... а, точнее, кое-кто. Я слышала, что к их классу приставили старшеклассника третьей ступени — того самого, который заканчивает школу в следующем году. Но это не просто какой-нибудь там старшеклассник, он, вроде как, гений, и я слышала, что даже состоит в «Акацки», и вот это уже является большой проблемой. «Акацки» — группа самых популярных учеников нашей школы, состоящая как раз из старшеклассников третьего звена. Учащиеся на «отлично», красивые, талантливые, фотография каждого из которых претендует висеть на доске почета — истинные примеры не только идеальных школьников, но и, должно быть, людей. И да, я знаю, что идеальных людей не бывает, но к этому ведь можно стремиться, не так ли? Похоже, эти ребята действительно преуспели в этом. Но они меня беспокоят. Я не контактировала почти ни с кем из них и вряд ли когда-нибудь буду, но... парень, приставленный к десятому «C», классу Наруто, меня очень волнует, сама не знаю, почему. Он не нравится мне. Высокомерный, заумный, сложный, бесстрастный, с какими-то непонятными имперскими замашками... он отталкивает. Мы с ним никогда не сойдемся характерами. Да мне это и не нужно. В своем кругу мне нужны лишь люди, которых я признаю. Этого же гордеца и задаваку я отрицаю. И почему именно он был приставлен к классу Наруто? Ведь у каждого из «Акацки» есть отстающий класс, которому они должны помогать и который должны готовить к экзаменам, так почему бы не назначить кого-нибудь другого! Будь это Итачи — брат Саске — я бы беспокоилась намного меньше. Ах, точно. Класс Наруто считается самым проблемным в школе. А тот парень, вроде как, собирается поступать на психолога или вроде того, вот и решили его «натренировать». Исправить Наруто и его одноклассников? Почему-то я уверена, что позвоночник не выдержит, да и кишка тонка. Не он их перевоспитает, а они его. Может быть, меньше будет нос задирать, а то из всех «Акацки» выглядит самым заносчивым и заоблачным. С удовольствием спустила бы его на грешную землю с ноги в лицо, было бы действительно очень в моем стиле! — Что же, в прошлом году мы с вами изучали философов древности: Древней Греции, Рима, Индии, Китая и, конечно же, Японии. В этом году я хочу чуть отклониться от нашей школьной программы, потому что школьная программа, как известно, системный паразит, который вкладывает в ваши головы то, что якобы нужно знать, а не то, что по-настоящему интересно или важно, — Обито-сенсей опирается на свой рабочий стол и сосредоточенно выдыхает. — Хорошо. Вы знаете, что есть множество известных философов: Аристотель, Сократ, Конфуций, Декарт, Локк, Руссо, Ницше... их целая плеяда, причем разных эпох. Но вы должны знать ещё одну вещь — на них свет клином далеко не сошелся. С первыми словами Обито-сенсея я снова пытаюсь сконцентрироваться на уроке. Ничего, все проблемы решатся, но не прямо сейчас, нужно время. Необходимо собраться с мыслями и направить всю мозговую деятельность в учебное русло. Это всегда работает: когда отдаешь все свои силы работе или любимому делу, пролетает не только время, но и притупляются собственные переживания, так как ты их больше не форсируешь в голове. Трудись, Сакура, жди, терпи, и тебе обязательно воздастся. Наруто справится — я должна верить в него. — Как вы думаете, ребята, какая дисциплина идет почти бок о бок с философией? — кажется, Обито-сенсей тоже всеми силами пытается сосредоточиться на том, о чем говорит, но он сейчас явно не может посвятить себя предмету без остатка. — Литература. Вы клоните к писателям, — раздается хриплый и чуть шипящий голос с последней парты, от которого у меня всегда возникает чувство, будто я нахожусь в самом центре чрезвычайной ситуации. Я, черт возьми, очень боюсь этого парня! Его зовут Гаара. Если кратко, то он жуткий. Умный (впрочем, как и все в этом классе), но внушающий какое-то неопределенное чувство страха, будто бы ты жертва перед маньяком. А ведь Гаара действительно похож на маньяка или убийцу. Может быть, такие ассоциации возникают из-за его вечно озлобленного и жестокого взгляда исподлобья, из-за этого пронизывающего невероятно режущей леской голоса, или же тайна заключена в нем самом, но от него мне становится откровенно не по себе. Именно поэтому подробнее мысленно вернусь к Гааре при любом удобном случае (которого, очень надеюсь, не предвидится). Обито-сенсей, никогда его не понимала, выглядит скорее воодушевленным, чем хоть чем-то стесненным. Он одобрительно щелкает пальцами в сторону парты, за которой сидит Гаара, и расслабленно, почти что панибратски, произносит: — Как всегда проницательно, Гаара! Ты совершенно прав. Зачастую писатели даже большие философы, чем деятели, занимающиеся в этой сфере. В литературе философские мысли подаются в нужной форме, довольно простой и понятной, в отличие от самой философии, любящей одевать их в обертку, которую потом не открыть. Конечно же, без дидактики, увы, не обходится ни там, ни там, — Обито-сенсей морщится так, словно бы он сам не является тем, кто каждый день так или иначе имеет дело с пресловутой дидактикой. — Однако я прекрасно вижу ваши полные сомнений и неприязни лица при словосочетании «простая и понятная литература». Но ведь литература тоже бывает разной. Ранжируйте культуры — массовая и элитарная. Какая, по-вашему, заключена глубокая мысль в беллетристике? Что там у нас по беллетристике? «Пятьдесят оттенков серого»? Да даже многими любимый Мураками к ней относится. Я бы даже не побоялся сказать, что в том же «Гарри Поттере» заложена хоть какая-то глубокая мысль. Сказка? Да. Для детей? Определенно. Для массового потребления? Да, но не первоначально. Для развлечения? Именно. Полезность? Условно. Никто отчего-то не возражает — либо в моем классе явно нет поклонников ни Харуки Мураками, ни Джоан Роулинг и их творчества, либо не стали спорить с самим Обито-сенсеем, который, кажется, наконец, входит в раж и теперь выглядит куда спокойнее, как бы парадоксально это ни звучит. — Ну что же, раз уж никто не желает начать со мной полемику, то я готов озвучить тему нашего сегодняшнего занятия... — однако озвучить Обито-сенсей так ничего и не может, потому что прерывается на полуслове после того, как раздается громкий хлопок дверью, и чье-то прерывистое дыхание ударяет мне по перепонкам, будто бы очередью прямо в ухо. На лице Обито-сана отпечатывается глубокое беспокойство, и только после этого я поворачиваюсь в сторону двери. В дверном проеме стоит пытающийся отдышаться Киба — одноклассник Наруто из коррекционного класса. От слов, произнесенных ломко, но быстро, замирает сердце: — Обито-сенсей! Наруто, он... Первым из класса вон бросается Саске — я не успеваю даже выдохнуть, как его спина уже скрывается за дверным косяком (так, значит, тебе нет дела, да?). За ним выбегает и Обито-сенсей, и только после них двоих, поборов оцепенение, с места сдвигаюсь я. Киба не успел договорить, и из-за этого разные ужасные картины отвратительной сепией начинают вырисовываться в голове — я не знаю, что и думать, пока мы втроем (Саске явно обогнал нас) стремительным шагом направляемся к нужному кабинету. Уже желая пусть даже силой выпросить все подробности, я было открываю рот, но Киба сам начинает объяснять ситуацию: — Наруто влез в драку. Напал с кулаками на Акасуну после одного неприятного момента, — Киба хмурится, по нему явно видно, что вся сложившаяся ситуация — не то, с чем десятый «С» хотел столкнуться утром понедельника. Многие из коррекционного класса довольно... непростые люди, но напропалую чокнутых, благо, нет, поэтому их можно понять. — Что за неприятный момент? — строго спрашивает Обито-сенсей, прибавляя шаг так, что мне приходится уже не идти, а семенить. Киба в ответ лишь пожимает плечами: — Сложно объяснить, я сам толком ничего не понял. Акасуна ему что-то там сказал или как-то там назвал, а Наруто и бросился на него с кулаками. Мы с Обито-сенсеем тревожно переглядываемся. Неужели оно...? Он что, действительно в лицо назвал Наруто его диагноз?! Если да, то этого Акасуну можно назвать самым тупым учеником нашей школы, как только его в гении записали? Куда люди вообще смотрели?! Назначили курировать самый трудноуправляемый класс в школе кому-то вроде него — что, действительно, за бред? Я не понимаю и не принимаю этого. Мы достигаем цели достаточно быстро и немедля входим в кабинет, в котором стоит гул неизвестно каких децибел (и как только другие классы этого этажа не сбежались на шум?). То, что открывается сейчас моим глазам, похоже больше на какой-то сюрреализм — я не привыкла наблюдать подобного. Наруто, которого пытаются сдержать пятеро его одноклассников (я прекрасно понимаю, что в моменты приступов неконтролируемой ярости многие люди могут быть чертовски сильными, но гнев Узумаки, кажется, никогда не знает границ). Девчонки, повизгивающие в сторонке, и другие индивидуумы, которые даже не соизволили подняться со своих мест, и сейчас наблюдают за всем с осоловелым любопытством. Ну и, конечно же, сам виновник «торжества» — Акасуна Сасори, бледный, с напряженными линиями скул и челюсти, однако гордо стоящий прямо напротив Наруто с чуть приподнятой головой и скрещенными на груди руками, будто происходящее его нисколько не касается, будто не его сейчас хотят разорвать в клочья. Не знаю, почему, но меня охватывает такая злость, чистая, рациональная и справедливая злость, которая провоцирует желание толкнуть этого наглеца прямо к Наруто, чтобы тот все же закончил то, что даже не смог начать. Но вместо этого я только на секунду останавливаюсь рядом с Акасуной, чтобы смерить его презрительным, ядовитым и полным негодования взглядом, прежде чем направиться вместе с Обито-сенсеем прямо ко всей этой гурьбе. Спокойно, Сакура. Быстро взяла себя в руки и реверсировала свои эмоции туда, куда следует. Сейчас главное — Наруто. — Что здесь происходит? — громогласно обозначает свое присутствие Обито-сенсей, однако полные света, но сейчас затемненные, словно при солнечном затмении, глаза Наруто проясняются и обращаются к нам, но лишь на мгновение. Мне точно не кажется, что у Наруто в них застывают слезы, отчего у меня внутри будто что-то деформируется от боли за лучшего друга. Он не реагирует на нас должным образом, не приходит в себя, а это значит, что сейчас до него будет очень трудно достучаться. Только подойдя ближе, я замечаю Саске, который в захвате со спины удерживает лучшего друга за плечи. Саске не слабее Наруто, даже когда тот впадает в ярость, поэтому в дальнейшей помощи одноклассников Узумаки нет необходимости. — Быстро расступились! — рявкает Обито-сенсей, подходя ещё ближе. — Но сенсей... — Я сказал, быстро! Вы здесь не справитесь. А ты какого черта здесь стоишь, а, Сасори? — Обито-сенсей поворачивается к Акасуне, но, кажется, в отличие от меня, в нем совершенно нет отрицательных чувств к тому, словно бы он не виноват в сложившейся ситуации. — Не понимаешь, что только провоцируешь его? — А смысл мне уходить? — безмятежно, чуть ли не медитативно интересуется Акасуна, со спокойствием, которое язык не поворачивается назвать даже олимпийским. — Невидимость потенциальной жертвы в поле зрения потенциального хищника раззадоривает его ещё больше, появляется установка на цель, необходимость догнать и сожрать. Показ страха — не лучшая стратегия в такой ситуации. Черт побери, он прав — разбирается. Что же ты тогда такую серьезную осечку сделал, раз такой умный? Или твой хваленый ум — лишь бравада на словах, а на практике ты пока даже не можешь применить свои знания? Неважно. Я думаю не о том. Сейчас нет времени на бессмысленную запальчивость. Обито-сенсей лишь машет на Акасуну рукой и подбирается ещё ближе к Наруто благодаря наконец расслоившемуся народу. Затем крепко берет Узумаки за плечи и встряхивает. — Наруто! Успокойся, ясно? Помни о последствиях. Если ты разукрасишь лицо Сасори, то легче тебе не станет, а последствия следуют за любым поступком. Не думаешь о себе, так подумай о своем классе — он заработает себе ещё более дурную славу, если ты сделаешь то, к чему так рьяно рвешься. Обито-сенсей тяжело вздыхает тогда, когда его слова не возымеют эффекта, и тогда к Наруто подхожу уже я. Взяв лицо друга в свои руки и пристально заглянув в него, я надавливаю на его веки пальцами, поглаживая, и Узумаки расслабляется и даже как-то смякает в захвате Обито-сенсея и Саске. Я почти было думаю, что мне удалось утихомирить Наруто, но он, рефлектировав на столь близкое вмешательство, вновь взвивается и пытается нанести удар то ли по воздуху, то ли по нам с Обито-сенсеем, но Саске вовремя отдергивает его на себя. — Полегче, усуратонкачи, полегче, — с усмешкой замечает Саске, но видно, что ему уже не так просто удерживать Наруто. — Саске. Ты ведь понимаешь, что в таком случае любое действие, совершенное или нет, должно вернуться бумерангом? Я бы с удовольствием, но я преподаватель, увы, — Обито-сенсей хитро прищуривается, и Саске как-то слишком солидарно качает головой. — Без сомнений. Тогда меняемся. Я лишь непонятливо хлопаю глазами, когда Обито-сенсей быстро меняется местами с Саске и встает за Наруто, удерживая того (а вот Обито-сенсей как раз сильнее Узумаки даже в состоянии ярости), а сам Саске заводит меня за спину и, разминая кулак, обращается к Наруто: — Извини, конечно, Наруто, но извиняться не буду, — и с этими словами Саске что есть силы ударяет Наруто в лицо так, что у того откидывается голова. Наруто замирает, пока мы настороженно ждем его дальнейших действий. После он, устало положив голову на плечо Обито-сана, шепчет совершенно обессиленно, словно при анемии: — Я в порядке. Можно было и понежнее, добе, — я, наконец, могу сделать то, что хотела сделать с самого начала, вот только боялась попасть под горячую руку, после чего Наруто бы себя очень винил — подхожу и крепко обнимаю его, поглаживая по спине. Только ощутив, как родные руки смыкаются у меня на талии, я осознаю, что пожар в моей груди начинает потухать. — Прости за беспокойство, Сакура-чан. Все хорошо. Я держу себя в руках. Обито, Саске, спасибо. Хотя, кажется, будет синяк. Хорошо, что сейчас Наруто с тремя самыми важными для него людьми — так ему явно будет легче пережить стыд и вину за свой приступ. Но теперь все хорошо — я верю, что он, как и сказал, держит себя в руках. Наруто часто забывается, но никогда не лжет. Все обошлось. — Ах, — раздается ироничное за спиной, и я отрываюсь от Наруто, напрягаясь и сжимая кулаки от вновь наливающей нутро злости, — какая милая и трогательная порука за неуравновешенного человека, но, возможно, стоило бы разобраться в ситуации. Я резко, чуть ли не с рыком, поворачиваюсь и направляюсь к совершенно потерявшему всякую совесть красноволосому ублюдку. Мой пожар внутри совершенно не погас, нет. Он лишь обратился в гексоген и сейчас сдетонирует.