Антибиоз

Сасори

Мое дипломатичное «Стоило бы разобраться в ситуации» отчего-то становится эквивалентом озлобленного, раскаленного и слишком сильного для девушки удара кулаком в скулу. Предрассудки прочь, Акасуна, это нормальный удар для девушки, особенно в состоянии аффекта. Физиология обоих полов отличается не так уж явно, как многие думают. Различие силы мужчин и женщин лишь в том, что первые тренируют себя, поддаваясь стереотипам общества, а у вторых в приоритете явно не сила, так натренированная женщина может сравниться с мужчиной без учета исходных биологических данных, но они играют не настолько большую роль. Вот только у той, что меня ударила, похоже, все несколько наоборот, по крайней мере, это был удар натренированного человека. Разозлившегося натренированного человека, как отличный бонус. Во всяком случае, голова у меня откидывается так, что в шее что-то хрустит, и я замираю, не чувствуя боли, но зная, что она придет потом. Ходить с синяком на лице не входило в мои планы на ближайшее будущее, но это станет прекрасным отпечатком не только моей правоты, но и того, что кое-кто явно вышел из себя и позволил себе лишнего. Не стигма, а почти филигрань. Чтобы сдержать эмоции в узде и не усугубить положение еще больше, самообман — лучшее решение. И этот еле держащийся, наполовину увядший бутон самообмана я раскрою для себя несколько позже, и вот тогда уже можно будет хоть головой биться о стену рефлексии, анализируя свои ошибки, а пока снижаем температуру до льда. Из всей этой мерзкой, поддетой невольной гнилью ситуации победителем выйду именно я, даже если все вышло из-под моего контроля настолько, что, как только я думаю о том, что оступился, к горлу мгновенно подкатывает дурнота. Если оступился, будь добр вывернуть все в свою пользу. Я с небрежным вздохом окидываю лицо девушки, что меня ударила, холодным взглядом, и даже не морщусь — я не должен выказывать никаких признаков боли, я выше этого. Напротив — злость, почти что ненависть, пожалуй, даже заслуживающая увековечивания. А вот кое-кто, похоже, совершенно не видит надобности в том, чтобы сдерживать себя, не так ли? Превосходно. Это как раз то, что нужно, для того, чтобы поставить психологический эксперимент, который я давно хотел попробовать на ком-то. Тем более что мне попалась слишком подходящая подопытная — открытая, как гравюра в экспозиции, на которой видно каждую линию, каждую нечаянную черточку. Всмотрись в лицо и узри смешение потрясающе экспрессивных эмоций: вот напряжение, проступающее едва различимыми складками на лбу, вот негодование, налившееся кровью на щеках, а крепко сжатые и обнажившиеся зубы — признак внутренней борьбы, когда хочешь сделать то, что не поощряется обществом (не сдерживайся, девочка, ты уже переступила свой нравственный порог, он у тебя, я вижу, несколько шаток). И, наконец, глаза, до этого ясные и светло-зеленые, что я успел рассмотреть при первом зрительном контакте, но сейчас потемневшие от злости, почти что ненависти, — не поскуплюсь назвать их красивыми именно сейчас. Я не люблю проявление эмоций со своей стороны, потому что считаю это бессмысленным и глупым растрачиванием собственных ресурсов, но эмоции у других великолепны хотя бы потому, что являются слабым местом, по которому не только можно в случае чего ударить, но и которым можно просто полюбоваться. Отрицательные эмоции других людей, а особенно врагов, вызывают у меня искреннее удовольствие, почти катарсис. Своеобразное немного извращенное хобби. Между мной и этой девушкой внезапно словно разверзается звонок с урока, отдавая нагретым дребезжанием в ушах — надо же, с момента инцидента с Наруто прошло довольно много времени. Время хоть и относительная величина, но с ним нужно считаться. И сейчас я потерял слишком много времени на всякую бесполезную чушь. Однако то, что произошло, смогло меня повеселить — это многого стоит. Пожалуй, я не отказался бы от погружения. Главное — не разочароваться. — Прозвенел звонок. Выйдите немедленно, — спокойным, но повелительным и стальным голосом командует Обито моим одноклассникам, и обычно, когда он так говорит, очень сложно ослушаться и проигнорировать его авторитет. Даже мне. В конце концов, я уважаю этого человека куда больше других учителей. — Остаются только Наруто, Саске, Сасори и Сакура. Остальные вышли. Сейчас же. Как я и думал: никто перечить Обито не стал. Класс понемногу опустошается, вместе с моими «одноклассниками» растворяются витающие в классе миазмы отупения и заурядности. Прекрасно. Настоящий гений никогда не нуждается в зрителях, особенно в настолько примитивных. Остались лишь те, кто необходим для развернувшегося действа. Ну что же, начнем наш экзерсис в манипулировании? — Вот как... — я иду на опережение и наступаю первым, потому что это один из главных шагов к победе почти в любой битве. Нанося первый удар, увеличивается вероятность того, что ты сумеешь нанести последний. И что он будет решающим. — Знаешь, в конце девятнадцатого века родился один замечательный психолог, его звали Уильямом Мак-Дугаллом. Вы со своим классом изучали социальную психологию? Потому что стоило бы. В своей психологической практике он рассматривал некие «склонности», благодаря которым человек может испытывать определенные влечения и импульсы к действию. Сейчас у этого термина есть более популярный вариант — инстинкт. А вот позже уже Юнг выделил многие психологический архетипы и комплексы, и одним из них был материнский комплекс. На вид ты не самая глупая девушка этой школы, думаю, уже знаешь, к чему я веду. На чем же базируются материнские инстинкты? На том, чтобы самоотверженно и любовно защищать своих детей? Частично. Чтобы защищать слабых, покореженных и убогих. Прямо как твой друг, не так ли? Благородно с твоей стороны. Но я бы добавил, что выспренне. На что это, по-твоему, похоже? Какой термин можно подобрать к модели твоего поведения? Я бы сказал, самоутверждение. Что же, вот мы оба и самоутвердились за счет твоего друга, могу нас поздравить. Она прищуривается, и весь гнев, свинцом налитый в глазах, внезапно испаряется с переплесками какой-то непонятной мне концентрации. Что-то между толерантностью и жалостью. Отвратительно. Настолько отвратительно, что хочется разорвать ее на части. Однако, когда я произношу свои последние слова, она вновь загорается, и я сыто улыбаюсь — найден нужный рычаг управления. Не Архимедов, конечно, но сойдет. Продолжаем эксперимент. Она скрипит зубами, явно пересиливая себя, и собирается уже что-то мне ответить, но к нам внезапно подходит Наруто и кладет руку мне на плечо, на удивление вглядываясь мне в глаза осознанно и с какой-то невыраженной грустью. Интересно. Похоже, я действительно поторопился делать выводы о его неадекватности. Однако это не отменяет того, что он первым начал этот конфликт. Свою неприязнь, даже если она тебя поглощает, не стоит выражать в такой конкретной и грубой форме. Его манеры даже смотрелись мерзко. Фитиль зажег не я, поэтому этот маленький неприятный пожар тоже, как следствие, произошел не из-за меня. — Послушай, я, честно, не знаю, чего ты там добиваешься, — голос Наруто внезапно грубеет, начинает хрипеть и ломаться, и я понимаю, что он пришел в себя не до конца, поэтому следующего выпада можно только ждать. По крайней мере, я буду к нему готов, — Однако не впутывай в это Сакуру-чан. Меня ты можешь оскорблять сколько хочешь, называть слабаком, кретином, дауном или кем хочешь, но не смей говорить, что Сакура-чан тешит свое самолюбие за мой счет. Ты ее не знаешь. Еще раз скажешь, и я тебя... — Наруто — Обито явно раздражается все больше, я кидаю короткий взгляд в его сторону и вижу, как он до выступивших на руках венах сжимает край стола. Значит, пора заканчивать. Остаток моего внимания приходится на Мей, которая продолжает сидеть на последней парте и снисходительно наблюдать за происходящим со сложенными на груди руками. Ее это явно забавляет, ужасная женщина, даже я не настолько циничен, хотя и уверен, что в голове она уже раз сто назвала меня идиотом и дала столько же подзатыльников. — Наруто, Сакура и Саске, я хочу, чтобы вы немедленно отправились на следующий урок. Я думал выйти со всеми вами на конструктивный разговор, но вижу, что не выйдет — остыньте. С тобой, Наруто, я поговорю индивидуально. Что до тебя, Сакура, то ты должна вести себя сдержаннее. Любое нанесение физического вреда гражданскому лицу — административное правонарушение, ты прекрасно это знаешь. Остается только Сасори. Удивительно, но сам Учиха Саске во всем этом вышел посредником и наблюдателем, фактически, не проронив ни слова. Возможно, мудрое решение. Хотя я правда думал, что он куда глупее. По крайней мере, Саске двигается к двери первым, дернув за собой за капюшон яркой оранжевой толстовки и Наруто, который брыкается и орет, дрыгая руками и ногами в мою сторону в явно провальных попытках показать неизвестный этому миру боевой стиль. Хотя не заметить выражения лица Саске, когда он проходил мимо нас и взглянул на меня исподлобья, было нельзя. Лезвие холодного безумия и обещания жестокой расправы. Какой у Итачи интересный брат. Возможно, стоит навести справки. Но позже. А сейчас... Девчонка, однако, не сдвигается с места, продолжая держать меня под прицелом своих смешанных, отдающих электрическими искрами, эмоций. Что, неужели наш обмен любезностями еще не окончен? Ослушаешься учителя? Давай, я жду от тебя хоть одного слова, а не только ударов. Не до конца уверен в твоем интеллекте, но можешь попытаться меня удивить. Вот только не обвинениями, оскорблениями или чем-то еще подобным. Заезженная пластинка, от которой во рту давно набита оскомина. Она как-то отчаянно качает головой и отходит на шаг назад, опуская лицо и закрывая его волосами. После поднимает на меня решительные, оттаявшие и отчистившиеся в одно мгновение глаза и говорит совершенно убежденно и спокойно, словно кто-то переключил триггерный механизм в другой режим. Занимательно. — Не думай, что никто не заметил провокации и попытки манипуляции в твоих словах. Впрочем, ты сам знаешь, что это было слишком очевидно. Скрыть что-то не было твоей целью. Если ты называешь мой удар из-за Наруто материнским инстинктом и самоутверждением, то чем же, мне интересно узнать, твой защитный механизм лучше? Чем бы ты там для себя это ни прикрыл, это все еще была попытка защиты, потому что ты осознал, что в данном случае ты не больше чем мышь, зажатая в углу. И из жертвы ты попытался эволюционировать в хищника, вот только тщетно. Все это выглядело просто жалко, и ты ни разу не победил даже самого себя, Акасуна Сасори. Она выходит из кабинета, прикрывая за собой дверь, и фантомная боль от удара, наконец, дает о себе знать — щека ноет так, что я даже морщусь. Так, значит, механизм защиты? В этом есть зерно рациональности. Говорят, что признание чьей-то правоты — первый шаг к зрелости. Вот только если эта правота совпадает с твоей. Можно ли сказать, что наши точки зрения на одну и ту же ситуацию совпали? Едва ли. Эта девчонка попыталась влезть в мою голову, вот только она даже подозрения не имеет, что за пандемониум в ней пылает. И если она подступится так близко хоть еще раз, то не просто обожжется. Она, черт побери, сгорит. От нее не останется даже пепла. Я ей это обещаю. — Мда, — глубокомысленно замечает Обито, тяжело вздыхая, и я как ни в чем не бывало подхожу к нему, пожимая плечами. Обито не тот, кто станет отчитывать. И тем более не меня, потому то мы с ним слишком хорошо друг друга знаем. Однако Обито тот, кто может намного большее, чем просто отчитать. Он настолько глубоко копнет в твою душу и жизнь, что ты переосмыслишь все в один момент, даже если не захочешь этого. — Тебе сегодня досталось. Но заслуженно, не так ли? Я отворачиваюсь, кривя рот в легком раздражении, и произношу отстраненным и непринужденным, насколько это возможно, голосом: — Заслуженно? Так условно звучит. Отчасти. Моя вина лишь в том, что я оступился с Наруто: не предугадал его поведения и позволил лишнего. Это было чертовски непрофессионально с моей стороны. Подобных людей нужно держать на коротком поводке. Я не повелся на его провокацию, однако все равно сказал лишнего. Та осечка, которую я запомню на всю жизнь, поэтому ничего из произошедшего не было бессмысленным, потому что это будет хорошим уроком. Не знаю, как для него и его друзей, меня они не интересуют, но для меня так точно. И это главное. Обито вымученно стонет — кажется, он ожидал от меня подобного ответа, но все равно это не то, что я должен был сказать по его мнению. Однако я не собираюсь подстраиваться ни под чьи мерки, даже под ожидания тех людей, которых уважаю и которые мне импонируют. Единственная дорога, которой я следую — моя собственная. И нет больше иных дорог. Это путь одиночества. Возможно, даже путь во тьме. Но это самых правильный из всех возможных путей. Мей встает из-за парты, опираясь на неё, и иронически склоняет голову. Даже боковым зрением я замечаю её улыбку, источающую сладкий яд. Значит, из зрителя решила все же обратиться в участника? Вовремя, ничего не скажешь. Хотя... действительно вовремя. — И какой же урок ты извлек, Сасори? — спрашивает слишком просто для себя, но ее слова, несомненно, скрывают подтекст. Она... словно задает мне риторический вопрос. Издевается. Не без желания помочь и проучить, но все же. «А извлек ли ты что-то из этого вообще?». — Перефразирую вопрос: «Какой урок можно было бы извлечь из этой ситуации, если бы она оказалась достаточно полезной?», — не растерявшись, парирую я с ухмылкой, и Мей хитро приподнимает бровь, ожидая моего ответа. Я легко выдыхаю, подхожу к своей парте и безразлично закидываю вещи в рюкзак. — Данная ситуация на меня никак не повлия... — Немедленно закрой свой рот! Какая наглая ложь, прекрати строить из себя великого циника и бесчувственного ублюдка, ты... — резко возражает Обито, нетерпеливо сжимая и разжимая кулак, и я останавливаюсь, сгибаясь над своей партой, из-за чего даже сам Учиха Обито осекается. Я медленно распрямляюсь и посмеиваюсь. Ложь, значит? Хорошо. Пусть будет так. Обито мгновенно суровеет и ударяет кулаком по столу, прерывая мой смех. — Сасори! Ты прекрасно понимаешь, что только что произошло. Ты оскорбил своего нового одноклассника в том, в чем он не виноват. Ты напомнил Наруто о том, что случилось еще в его детстве... ты ничего, слышишь меня, ничего не знаешь и не имеешь права даже не так смотреть на него! Знаешь, почему я держу себя в руках? Потому что сейчас я в первую очередь учитель, а не приемный родитель Наруто. Я просто предупреждаю тебя: свяжешься с Наруто, априори свяжешься со мной. И я уверен, что никому из нас не нужны проблемы. Я оставлю анализ твоих действий на тебя самого, потому что знаю, что, прорефлексировав, ты еще помучаешься. Но сейчас мы с Мей-сан ждем конкретный ответ на наши вопросы. Какие выводы ты сделал и как на тебя повлияло то, что сказала тебе Харуно Сакура. Я закидываю рюкзак на плечо и, положив руки в карманы, обхожу ряды по направлению к двери. Останавливаюсь у нее. Оборачиваюсь. Смех, безумный и циничный, снова рвется наружу, но я сдерживаю его. Что ж... выводы? Влияние? Забавно. — Так во-о-от, как зовут эту дикарку, — протягиваю я, закидывая голову назад и рассматривая, насколько плохо во время прошлого ремонта в этом классе отбелили потолок. Действительно, оставляет желать лучшего. — Она разрушает некоторые стереотипы о девушках. Ей стоило бы поучиться манерам. На меня не может повлиять тот, кто сам настолько незрел. Только глупцы учатся у животных. Вы же оба хотели, чтобы я вынес какие-то уроки из того, что она мне сказала, не так ли? Вот только ей бы самой поучиться... хотя бы тому, как сдерживать себя. Думаю, я снова сказал не то, чего вы от меня ожидали, но это и так слишком много. Еще увидимся, Обито. — Дано ли нам постичь глубину ночи при свете дня? — напоследок спрашивает у меня Обито на полутоне, цитируя Ницше, и я делаю шаг за порог, обороняя: — Вскоре я это узнаю и тогда скажу тебе точно. Школьный коридор встречает меня шумом перемены и потоком учащихся — их смех, пустые разговоры и противные крики мгновенно врезаются в уши, заполняя собой слух. Я, чуть морщась, достаю из кармана наушники, распутываю их и надеваю, одновременно пролистывая плейлист смартфона в поиске нужной песни. Школьная атмосфера — сенсуальное, визуальное и аудиальное насилие. Но самое главное — ментальное. Ежедневное насилие над личностью, и дело далеко не в уроках. Дело в таких вот нелепых бестолковых переменах, когда ты вынужден лицезреть чужие опротивевшие лица и слушать совершенно однобокие разговоры, не несущие почти никакой смысловой нагрузки. И сейчас, конечно же, как назло, должна быть большая перемена, которая длится почти час — великолепно. Желание уйти домой пораньше и прогулять последние уроки становится все назойливее. Однако если бы не этот инцидент, то я так и сделал бы, но сейчас... после того, что произошло, я специально хочу помаячить перед глазами своих новых одноклассников подольше. Я принимаю этот бой. И ни в коем случае не собираюсь убегать от него. Сейчас мне нужно лишь тихое уединенное место, где я мог бы все обдумать и, как сказал Обито, прорефлексировать (вот только тот, кто будет мучиться, явно не я), пока впечатления еще свежи, а картинка в голове четка и полна. Парк за школой вполне подойдет. За оставшееся время как раз можно будет перекусить и почитать, благо нужная книга у меня всегда с собой (ненавижу терять время в ожидании чего-либо, будь это следующий урок или еще что-то, бессмысленная, а тем более вынужденно бессмысленная трата времени — восьмой круг ада). Наконец, выйдя на свежий воздух в школьный двор, я смог почувствовать хоть какое-то облегчение, словно из вакуума выбираешься в место, наполненное кислородом, и не можешь надышаться — невероятная полнота существования. Оковы тотального контроля над собой и окружающими, до этого, казалось, плотно обвивающие каждый участок разума и тела, спадают, и двигаться становится намного проще, а в голове словно освобождается чуть больше места для других мыслей, которые затрачивают немного меньше умственной энергии. Чудесно. Уже направляясь прочь от школьного здания, у фонтана посреди двора я замечаю группу человек, которые всегда заостряют не только мое внимание, но и всех вокруг. Кажется, кроме них почти никого и нет... Что ж, у меня были другие планы, но ради них можно и изменить кое-что в своем расписании. Иногда нужная (подчеркиваю, только нужная компания и зачастую даже необходимая) приятнее одиночества, пусть даже свое намерение обдумать все можно отбросить в сторону. — Сасори! — Дейдара машет мне рукой и я, снисходительно выдохнув, двигаюсь в сторону фонтана небрежной, неспешной походкой. Как можно непринужденнее — не хотелось бы втягивать друзей в свои проблемы. Свои проблемы человек должен решать сам, а я убежден в том, что нет той проблемы, с которой я не мог бы справиться один. И обсуждение одного и того же с кем бы то ни было лишь оттягивает время, которое можно было бы потратить на разрешение текущих дел — одна из форм жалости к себе и эскапизма — в какой-то мере. От трудностей не бегут, с ними борются. Да и можно ли назвать сегодняшний случай хотя бы неприятностью? Едва ли. Это то, что не стоит моего внимания, и даже думать об этом нет смысла. Я ошибся — я признаю это. Но я учту эти ошибки и тщательно прослежу каждое свое действие. Лишь это будет иметь хоть какую-то ценность. Нам дано постичь глубину ночи при свете дня только если мы сами — эта ночь, Обито. В таком случае мы способны постичь лишь самих себя. Даже если при свете дня ночи нет места. — Выглядишь как всегда так, словно в твоей голове сейчас происходит мысленный хаос, и ты всеми силами стараешься его систематизировать, — вместо приветствия немного улыбается Нагато, и я поправляю лямку рюкзака, поднимая лицо к небу. Светлое и безоблачное, водянистое, расплывчатое, почти что бесцветное. Безликое. Хуже только серое. Напрасно смотреть на то, что не приносит ни воодушевления, ни отдохновения. Я с теплотой обвожу взором друзей и отвечаю Нагато: — В какой-то мере. Прекрасная погода для отдыха, отвратительное небо для мыслей. И неплохое настроение для встречи с вами. — Оу, мы польщены, что твое настроение достаточно хорошее для того, чтобы остановиться и нормально поздороваться, а не пройти мимо, лишь кивнув головой, как ты делаешь это в хреновые дни, — ехидно замечает Хидан, а Мадара поддерживает его беззлобным оскалом. Что ж, мне стоило бы быть внимательнее к ним, но я правда стараюсь минимализировать любые, даже самые близкие контакты, когда у меня нет настроения. Чтобы не сорваться на других. В такие дни меня действительно лучше не трогать. И этот день чуть не стал одним из них. Лишь абстрагирование и спасло. Впрочем... «Акацки» — не те, на ком можно было бы сорваться. Мы все равны. Нет лидеров, нет униженных и оскорбленных. Хотя, был один негласный лидер... но это было в средней школе, а этот «кто-то» уже успел закончить педагогический и устроиться к нам в школу преподавателем. Мысли о прошлом, когда все это происходило, закручивают внутри теплую спираль, пусть даже это из разряда сентиментализма. Не сказать, что что-то больно поменялось, разве что мы с Акацки как друзья стали немного отделяться друг от друга. Но это естественно — взросление предполагает нехватку времени и ресурсов. Вот только наш бывший негласный лидер отдалился от нас намного больше, а ведь он, можно сказать, и сплотил нас, создав «Акацки». И только ему я дам ответ на тот в какой-то мере экзистенциальный вопрос, который он мне сегодня задал. Ведь как собрал нас, так и разобрал, да, Обито? Можно ли соотнести это с днем и ночью? Я подумаю над этим и дам тебе более полный ответ. И он будет для тебя пощечиной от всех нас — я буду говорить от лица всех Акацки. — ... Он опять делает это, — закатывает глаза Яхико, явно имея в виду меня, а я непонятливо хмурюсь, стараясь воспроизвести в голове то, что обсуждали друзья. Заметив мое явное непонимание, Яхико поясняет, разводя руками. — Слишком много думаешь, Сасори. Точно ничего не случилось? — Все в полном... — договорить я не успеваю, так как кто-то задевает меня плечом, проходя мимо, и я от неожиданности чуть наклоняюсь вперед, резко поворачивая голову в сторону посмевшего сделать это человека. Розовые волосы закрывают женское лицо, на выражение которого я сейчас с огромным удовольствием бы взглянул. Однако представляется мне разве что лицо фурии. Наруто одаривает меня неприязненным жестом, опуская большой палец вниз и высовывая язык (как инфантильно), пока Саске лишь чуть двигает челюстью, что тоже явно адресуется мне. Знаменательная троица удаляется, ничего не сказав, но их энергетика, полная озлобленности, отлично говорит все за них. Я распрямляюсь и отворачиваюсь от них. Как от улетевших, некогда назойливых комаров, которые так и не успели испить ни капли моей крови. И неожиданно напарываюсь на строгое любопытство Итачи, который явно, как, я уверен, и все остальные, заметил это маленькое недоразумение. — Все в порядке говоришь, да? Судя по всему, не совсем, — ровно и безапелляционно произносит Итачи, судя по всему, глядя вслед уходящему Саске. Заботливый старший брат, картина маслом. — Говори. Слухи по этой школе разлетаются слишком быстро — через минут десять мы сами все узнаем. Но нам бы хотелось услышать все от тебя, Сасори. И да, кстати. Синяк на твоем лице почти налился. Я устало потираю переносицу.