Антибиоз

Сакура

— И все же он меня чертовски бесит, — искривившись, выплевывает Наруто, как только мы отдаляемся от «Акацки» и оказываемся вне зоны их слышимости. Тень призрачного, пока еще смутного сомнения ложится на его загорелое лицо, и Наруто отводит глаза в сторону, что я замечаю, ненароком повернув к нему голову. — Но вместе с тем... я почему-то не держу на него зла. Попросту не выходит. Словно он сам... от чего-то страдает... Саске по другую сторону от меня раздраженно цокает, и я понимаю, что сейчас снова окажусь меж двух огней, каждый из которых будет уперто отстаивать собственную позицию, не уступая другому в споре. — От чрезмерного высокомерия он страдает, — Саске кладет руки в карманы бежевых школьных брюк, и это явно указывает на то, что он и сам не до конца уверен в верности собственного утверждения. Интересно. — Не будь придурком. Тебя прилюдно оскорбили и даже не один раз, и ты собираешься подставить вторую щеку, оправдывая этого заносчивого ублюдка? В конце концов, твое всепрощение из бессмысленного альтруизма переливается в бесконечную глупость. Наруто сразу же начинает артачиться, прижимаясь к моему боку, чтобы достать Саске, и буквально впечатывая меня в Учиху. Я отпихиваю Наруто от себя и окидываю грозным, насколько возможно, взглядом, на что тот обиженно отворачивается, закидывая руки за голову. Ох... годовалый ребенок, все время попадающий в неприятности, из которых нам с Саске приходится его вытаскивать. Да и с чего Акасуна Сасори заслуживает прощения? Саске прав... конечно же, не абсолютно, но прав, однако... — Ну давай, скажи это, — небрежно усмехается Саске, смотря куда-то вдаль уверенно и проницательно. — Ты лучший аналитик среди нас троих, наверняка уже что-нибудь да подметила. Да и что ты там сказала Сасори, когда мы с Наруто вышли? Я услышал только обрывки, но понял, что это что-то неплохо так по нему ударило. Наруто от удивления едва ли не спотыкается на ходу, а я чуть улыбаюсь, саркастически склоняя голову к Саске и хитро щурясь на него: — Пока я заметила только то, что ты спрятал руки в карманах, а, значит, сам не можешь точно утверждать, что произошло, умник, — Саске едва заметно сжимает зубы от явного негодования, и я решаю сжалиться как над ним, так и над опешившим Наруто. — Если кратко, то я сказала ему, что он подлый проигравший трус, который сожрал собственное же дерьмо и теперь пытается замести следы. Что Наруто, что Саске, зеркально опускают на меня недоверчивые, едкие взгляды, и я выставляю руки вперед, сознаваясь: — Ладно-ладно! Допустим, мысль была примерно такой же, но сказала я ему это в более вежливой и выдержанной форме, довольны? Наруто мрачнеет, одновременно злясь и расстраиваясь на мои слова, и цедит сквозь зубы, ускоряя шаг и запрокидывая голову назад: — И зачем вы оба ввязались? Примчавшегося на «спасение» Обито хватило бы по горло. Единственный, за кем пришлось убираться — это я, Сакура-чан, и вы с Саске снова это сделали, — сердито нахмурившись и отвернувшись, Наруто еще активнее двигается вперед, явно с намерением на этой драматичной ноте сбежать от нас с Саске. Но не тут-то было, Наруто! — А ну стоять, бестолочь! — выкрикиваю я вслед Узумаки, и мы с Саске синхронно возвращаем его на прежнее место: Учиха за капюшон (кажется, во второй раз за этот день), а я за рюкзак. — Не смей делать из себя козла отпущения с учетом того, как мы с Саске — да, Наруто, не смотри на меня так, даже Саске — тебя любим. К слову об Обито-сенсее... вы заметили между ним и Сасори... какую-то связь, что ли? Это странно. Я сразу пытаюсь увести разговор в другое русло, так как Наруто, с тех самых пор как его перевели в коррекционный класс, из оптимистичного солнечного парня (даже вопреки своим ментальным проблемам, шлейфом тянущихся еще из его детства) превратился в какую-то обидчивую королеву драмы, даже слова ему не скажи! Да и Саске стал еще мрачнее и несговорчивее, чем был, вот и оказалось, что оба моих лучших друга — совершенно невозможные, депрессивные дети, за которыми я должна следить! На мои слова Наруто всего перекашивает и словно скрючивает, хотя я, вроде как, не сказала ничего такого. О чем опять думает этот придурок? Переборов себя, Наруто встряхивает головой и высовывает язык, всячески пытаясь показать нам свое отвращение: — Сакура-чан, это отвратительно, да и Обито, я уверен, не стал бы совращать учеников... Ох... впрочем, ничего удивительного: какое общество, такие и индивидуумы. — Да я не о том, придурок! — мы втроем, наконец, добираемся до нашей излюбленной, почти всегда пустующей лавочки в глубине школьного парка, и я расслабленно сажусь на нее, вытягивая ноги и облегченно выдыхая. — Они словно бы... знакомы уже очень долго... Ты слышал, как они разговаривали? Как... друзья, что ли? Наруто и Саске садятся по обе стороны от меня, отчего я вновь оказываюсь посередине, и первый озадаченно чешет затылок — вряд ли Узумаки понимает, о чем я вообще говорю. Я закатываю глаза и осматриваюсь — потрясающая погода! Прямо над нами раскинулась то отливающая фиолетовым, то сиреневым, глициния, и сквозь ее плакучие цветки проглядывает призрачное и чистое, как капля морской воды, небо. Солнце сегодня кротко и понятливо: не палит, как в жаркие дни, а лишь играется то появляющимися, то исчезающими лучиками, не ослепляя, но и не позволяя о себе забыть. Легкий, чуть влажный ветерок успокаивающе обнимает за плечи и оцеловывает открытые участки кожи, почти что убаюкивая. В такую замечательную погоду впору было бы почитать на свежем воздухе, но компания Саске и Наруто для меня приятнее чтения любой книги (лукавлю — почти!). Я достаю из рюкзака три коробочки обедов, зная, что Наруто и Саске снова не позаботились о своем пропитании: первый из-за того, что Обито-сенсей не успел отдать вечно опаздывающему засранцу еду с утра и попросил меня сделать это за него прямо перед своим уроком, ну а второй, кажется, из принципиальности. — Держите, это от Обито-сенсея, знает же, что его сын и племянник опять не позаботились о себе, — флегматично хмыкаю я, всучивая Наруто и Саске их обеды и открывая свой. По правде говоря, Обито-сенсей попросил не говорить, что обед для Саске от Итачи: у них с братом натянутые отношения, поэтому из его рук Саске вряд ли бы принял бенто (ох эти непростые семейные связи, в очаге которых я все время оказываюсь). Вот и получилось, что Итачи попросил Обито передать обед для Саске, а тот уже возложил эту миссию на мои плечи из-за своей занятости — такая сложная цепочка передаваний. — Какой позор, — слегка морщится Саске и, хоть это выглядит скорее наигранно, чем искренне презрительно или неприязненно, я все равно слегка ударяю Саске по плечу, отчего тот скашивает на меня уничижительный взгляд, а Наруто с радостным предвкушающим хлопком открывает свою коробочку и облизывается: — Вок-рамен! Обито, старина, знает, чем меня обрадовать в плохой день! Спасибо, Сакура-чан! — Наруто мгновенно берет в руки палочки и начинает уплетать приготовленную Обито-сенсеем еду. Представляю учителя, любовно готовящего с утра рамен своему приемному отпрыску. А, может, Обито-сенсей купил его в одной из любимых Наруто забегаловок, чтобы сэкономить время? Да нет, не похоже на него: такие мужчины обычно из своих бесконечных доброты и заботливости пытаются для других сделать все сами, даже если готовы выть от нехватки времени и сил. Но все равно, это мило и смешно. И, кажется, я знаю, какого мужа я себе хотела бы. Я открываю свой бенто и улыбаюсь подмигивающему смайлику из двух жареных желтков и листочка салата на фоне из риса — мама, как обычно, очень креативна. Зачастую я сама себе готовлю в школу, ну или ем в школьной столовой, но сегодня не было никакой мотивации готовить себе что-то с утра, поэтому мама была только рада позаботиться обо мне в свой выходной. И она соблюла все, что я просила — пустой отварной рис, два жареных яйца и немного салата из овощей, заправленных оливковым маслом — самое то для не самого тяжелого обеда. Ненавижу, когда мне становится тяжело после принятия пищи, особенно если при этом нужно чем-то заниматься, будь то умственная или физическая деятельность — другое дело наесться и лечь спать или хотя бы просто отдохнуть. Именно поэтому в течение учебного дня я стараюсь есть крайне мало, потому что тяжесть в желудке нисколько не способствует умственной деятельности, а она сейчас у меня основная. — По поводу связи Обито и Акасуны... — как бы ненароком напоминает нам Саске, откусывая от онигири и запивая кофе из термоса. — Я думал, вы знали, что Обито создал «Акацки» и когда-то возглавлял их... Наруто от такой новости давится раменом, и я с сочувствием осторожно хлопаю его по спине и, когда тот откашливается, непонятливо переспрашиваю у Саске: — Как это возглавлял? Не понимаю. Разве Обито-сенсею не под тридцать? Он же работает в нашей школе уже лет пять... Это же как-то... не по-преподавательски, не по-взрослому? Саске невозмутимо поводит плечами, пока Наруто все еще не может прийти в себя, и отвечает мне так, будто рассказывает о самых очевидных на свете вещах: — Будто ты Обито не знаешь: «быть взрослым» и «Учиха Обито» — почти антонимы, он ответственный и благородный, но для своего возраста тот еще ребенок. Обито усыновил Наруто, когда тому было семь лет, самому же Обито было двадцать один — едва достиг совершеннолетия, а уже родитель. Спустя два-три года Обито закончил университет и устроился к нам в школу, вот в первый год он и познакомился с нашими элитными отбросами. А как так получилось, что он создал эту дурную компании, я и сам не знаю — похоже, из обычной игры в дружбу все превратилось в аферу. Обито рано пришлось повзрослеть, вот он, похоже, и не наигрался, хоть и играли они недолго — полагаю, от силы год, но «Акацки» как элита школы осталась и существует до сих пор. Саске очень не любит «Акацки», и я снова в этом убеждаюсь (его, вроде, еще в средней школе не приняли в элитную группировку школы, когда Обито уже перестал быть их лидером, и это заметно ударило по самолюбие Саске). Что же, теперь все становится на свои места, хотя вопросов все еще много. И я сама не понимаю, почему восемьдесят-девяносто процентов этих вопросов так или иначе касаются Акасуны — ублюдок вызвал интерес, пусть и в отрицательном русле. Но я и сама осознаю — с ним что-то не так. Он... Мысль в моей голове, только начавшую созревать и покрываться пленкой постепенно нарастающего смысла, как мыльный пузырь, лопает Наруто своим истошным, вопросительным криком прямо на самое ухо. Они оба меня доведут когда-нибудь своим отвратительным, бестактным и лишенным какой-либо культуры поведением! — ЧТО?! ПОЧЕМУ Я ЭТОГО НЕ ЗНАЛ? — Наруто даже откладывает в сторону недоеденный рамен, что вообще, по сути, является апогеем его возмущения, потому что все знают — если Узумаки Наруто заботит что-то больше, чем еда, то это «что-то» невероятно значимо. По крайней мере, для него. Саске, в отличие от меня, трясущейся от негодования и злости, никак не реагирует на крик децибел примерно под тысяч тридцать. Можно и мне это хваленое Учиховское хладнокровие, пожалуйста? — Потому что ты не знаешь примерно ничего, что происходит в этой школе, в Токио и, полагаю, в мире тоже, — Саске завершает свой обед так же, как и начинал его: протирает руки антибактериальными салфетками и выбрасывает мусор в урну, стоящую рядом со скамейкой. Наруто, на удивление, вместо того, чтобы начать очередную перепалку, снова берет в руки недоеденный рамен и быстро его доедает. Я потираю переносицу и тоже утыкаюсь в свой обед, потому что разговор себя, кажется, исчерпал, оставив за собой лишь неприятный, скребущий осадок. Внезапно Наруто вскакивает с места и начинает лихорадочно искать телефон в рюкзаке. После с расширенными в панике глазами смотрит на дисплей и смачно хлопает себя по лбу, быстро закрывая молнию и завязывая шнурки: — У меня же сейчас физкультура, а мне еще переодеваться. Чертов Гай убьет меня, если я опоздаю! — Наруто окидывает виноватым, потупленным взглядом весь мусор, который он оставил после себя, и умоляюще поджимает губы. — Беги уже, я уберу, — как огорченная мамочка, качаю я головой и, доев, тоже поднимаюсь с места. — Только попробуй опоздать, Наруто! — Спасибо большое, Сакура-чан, ты лучшая! — Наруто целует меня в щеку и, подмигнув, убегает, пока я не вскипела еще больше, — Удачи на уроках, Сакура-чан, Саске! — Не перетруждайся на физкультуре, ты же только что плотно поел! — кричу я вдогонку Наруто и, все еще бурча себе ругательства под нос, начинаю убирать мусор со скамейки. — Почему же он такой хаотичный ребенок, он вообще когда-нибудь повзрослеет? — У меня тот же вопрос и к тебе, — Саске неожиданно поднимается вслед за мной и как ни в чем не бывало, без лишних слов, начинает помогать мне. На мой не озвученный вопрос, о чем он, Учиха остро, сумрачно прищуривается, словно пытаясь препарировать мне душу, отчего его и так непроницаемо черные глаза темнеют еще больше, и низким, осипшим голосом предупреждает. — Я бы не советовал тебе связываться с Акасуной. Он явно не тот человек, который мог бы на тебя положительно повлиять. О боже, чудесно. Обожаю эту тонкую грань между дружеской или романтической заботой и попыткой контролировать. И прямо вне себя от счастья, когда она стирается, а у людей, которые привыкли позволять себе больше, чем имеют право, исчезает она как-то слишком часто. У Саске — в частности. Вот только я никогда послушанием не отличалась, и Саске давно стоило это принять. Я расправляюсь с остатками мусора и прикрываю глаза, улыбаясь расслабленно и добродушно. Главное не спровоцировать ссору, потому что на сегодня мне уже хватило одного конфликта, и ругаться с лучшими друзьями я явно не собираюсь. — Все хорошо, Саске, — уверенно, но мягко произношу я, вытягивая из предложенной Учихой упаковки влажную салфетку и протирая ей руки (пусть даже у меня есть своя с антисептиком как дополнение). — Ты же хорошо меня знаешь, верно? На человека со сформировавшимся мировоззрением и твердыми принципами не так-то просто повлиять, не так ли? — Особенно если этот человек ты, — утвердительно усмехается Саске, давая мне легкий щелбан, после чего разворачивается ко мне спиной и снова опускает руки в карманы. Он опять не уверен, ну или может ему так удобнее или он не в настроении — все возможно, а я вовсе не психолог, в отличие от кое-кого, не будем упоминать всуе всяких отбросов. — Но ты все равно будь осторожнее и, пожалуйста, не лезь куда тебя не просят. Мне бы правда хотелось доучиться с тобой оставшееся до окончания школы время. До встречи. — Эй, а ты куда? У нас же сейчас урок, — хмуро интересуюсь я, на что Саске лишь поднимает руку в согнутом локте, прощаясь со мной на полуслове (хотя, по факту, он заткнул мое любопытство): — Надо кое-куда заскочить. Не волнуйся, на урок не опоздаю, пьяным не приду, полуживым тоже. Я озадаченно машу Саске рукой на прощание и внезапно ощущаю, как у меня нервно дергаются правый глаз и уголок рта — гребаный Учиха, черт бы его побрал, зачем только сказал мне не лезть, я же сейчас принципиально полезу! Не терплю, когда мне говорят чего-то не делать, потому что потом это хочется сделать так, что аж руки чешутся и в мозг просверливает одна единственная мысль: сделать, сделать, сделать вопреки всему. «В домашних условиях» повторять этого, конечно же, не стоит, так как это та еще дурная привычка, но избавиться от нее очень сложно, почти невозможно. Благо, моя рациональная часть, которая еще не совсем атрофировалась, напоминает мне, что идея пагубная, и я не ввязываюсь. Но сейчас дело даже не в этом. Хочу ли я разобраться в ситуации лишь из принципа или из слов Саске? Нет, конечно нет. Я хочу этого, потому что думаю, что здесь нечто большее, чем просто обычное позерство. В Акасуне есть нечто большее, чем бравада или показное хладнокровие. И... показное ли? Что не так с этим парнем? Я же чувствую — интуиция меня не обманывает, я знаю людей, которые притворяются, нет, в нем иная энергетика. Что-то не так, но что конкретно? Сейчас начнется новый урок, поэтому лучше сосредоточиться на учебе, а после можно будет сходить к Обито-сенсею и расспросить его. Но скажет ли он..? Можно было бы поговорить и с Итачи, однако здесь все еще сложнее: он не просто не скажет, есть шанс, что он передаст и самому Сасори, да и с Саске поссорюсь, если он узнает, что я все же его не послушала. Все еще обдумывая это, я двигаюсь в сторону школы, не замечая перед собой толком никого и ничего. Что ж, сразу после урока пойду к Обито-сенсею. Не скажет, будем действовать другими путями, но так просто я не сдамся. Даже если человек меня бесит и злит или даже если я его ненавижу, но при этом он вызывает у меня интерес, я не отрицаю этого. Мне не противен Акасуна, пусть я его и терпеть не могу с первого же дня «знакомства», но... мне кажется, он нуждается в помощи? Наруто говорил, что он тоже от чего-то страдает. И я с ним даже в чем-то согласна. Однако каждая мысль путает меня еще больше — как клубок, когда ты пытаешься его распутать, но запутываешь еще больше. И я знаю, что, пока не распутаю его, не смогу сосредоточиться ни на чем другом, даже на учебе. Я делаю это в первую очередь для себя — буду отталкиваться от этого. Урок физики проходит для меня в настоящий мучениях — голова обещает взорваться от интенсивной, грузной мыслительной работы (тем более что физику я всегда понимала не очень хорошо, а отсутствие концентрации делу вовсе не помогает). Я всеми правдами и неправдами пытаюсь сосредоточиться на лекционном материале, который дает нам Генма-сенсей, но получается просто ужасно. Да и учитель, по своей апатичной натуре, не особо заинтересован в том, чтобы мы что-то поняли — вот такой тип учителей мне и претит (хотя в последнее время я прихожу к мысли, что мне претит почти всё в этом чертовом мире). Я оглядываюсь на Саске и нахожу его скучающе листающим учебник — засранец все же сдержал обещание и даже не опоздал, пришел трезвым и, вот это да, живым. Хотя то, что он снова не хочет обращать на меня внимания, заставляет меня думать, что парочка ссадин на красивой, чисто Учиховской мордашке, лишней не была бы. Кстати, как мне выйти из класса так, чтобы Саске ничего не заподозрил? Хотелось бы придумать что-то стратегически гениальное, но времени до урока остается не так много, поэтому придется снизойти до примитивщины вроде «я в туалет, разрешаю со мной не идти» или «у меня болит голова, я в медпункт». — Генма-сенсей, мне плохо, можно к медику? — поднимаю я руку прежде, чем мозг успевает обдумать назревающее решение, и учитель отвлекается на меня, привычно перекатывая леденец во рту (вот кто из учителей вообще сосет? Что ж, вопрос был построен некорректно, но в этом нет никакого подтекста, иначе бы я опустилась до пошлого во всех смыслах юмора обывателей). — Да, Харуно? — кажется, он и сам рад, что его прервали. Учитель года — это тот учитель, который устает от того, что говорит и пытается донести. Впрочем, полагаю, это именно что профессиональное выгорание. — Мне кажется, у меня подскочило давление, мне как-то нехорошо. Могу ли я пойти к медику? — я пытаюсь сделать вид как можно более болезненный и подавленный чисто для формальности, хоть и знаю, что это вовсе не обязательно, потому что Генма-сенсей отпустит и без этого. — Я могу сопроводить ее, — наконец, подает признаки жизни Саске, уже вставая с места, и, вздрогнув от неожиданности, я поворачиваю к нему шею так, словно в ней находится сломанный шарнир, и кричу настолько даже для самой себя громко, что на нас отвлекаются все одноклассники: — А НУ СЕЛ ОБРАТНО! — Саске, хоть и не пугается и не валится обратно на стул, округляет глаза, и я, быстро собрав вещи, кланяюсь и вылетаю из кабинета в надежде, что Учиха не рванет за мной. Мои надежды оправдываются, поэтому я останавливаюсь уже на лестнице, пытаясь замедлить темп взбудораженного, гулко стучащего сердца. Да уж, здесь давление действительно может подскочить. Что же, возможно, я поспешила: у Обито-сенсея наверняка урок, от которого я не имею права его отвлекать. Да и есть ли вообще смысл идти к нему? Могу уже сейчас прогнозировать, что он мне ничего не скажет, а своими расспросами я вызову разве что лишние подозрения и волнения, которые никому не нужны. Мне необходим еще один план, но вся загвоздка в том, что у меня его как раз и нет! Думай, Сакура Харуно, из какого еще источника ты можешь что-либо узнать об Акасуне? Так как я стою, облокотившись на перила, спиной к дверям, ведущим на второй этаж, то, как обычно погруженная в свои мысли, толком не замечаю, как ко мне кто-то подходит. Со мной равняется Шизуне-сан — наша завуч, и я поспешно разворачиваюсь к ней и здороваюсь традиционным поклоном. Ха, сейчас придется отбиваться от вопросов, почему я здесь, а не на уроке, ну, хоть какая-никакая причина у меня уже есть... — Сакура! Еще ведь десять минут до конца урока, разве ты не... — Да-да! — спешу прервать я женщину, хоть и знаю, что это нарушение этикета, но сейчас мне совершенно не до этого. — Я отпросилась к медику, мне немного плохо, кажется, давление подскочило, вот, решила немного отдышаться. Шизуне-сан подозрительно склоняет голову набок, и я, стушевавшись, неловко улыбаюсь и невольно краснею (отлично, смущение вполне можно спутать с недомоганием!). Она ощупывает мой лоб и, кивнув головой, протягивает мне какую-то папку со словами: — Раз уж все равно идешь в медпункт, не могла бы ты отнести это медику? У меня сейчас важное совещание, и я ничего не успеваю. Что же, все равно мой план сорвался, поэтому почему бы и нет, хоть помогу чем-то. Я беру из рук Шизуне-сан папку и, заверив ее, что выполню поручение, спускаюсь с лестницы, чтобы не вызывать своим поведением еще больше вопросов. Благо, Рин-сан на месте, поэтому ждать мне особо не приходится — она встречает меня с привычно дружелюбным, гостеприимным отпечатком на приятном, красивом лице и, поблагодарив за выполнение поручения, еле как ставит папку на нужную полку под завязку забитого шкафа с разными документами. Внезапно, как бы по наитию, я выпаливаю, почти не подумав — больно уж этот шкаф приковывает мое внимание, я смотрю на него почти неотрывно: — Рин-сан, еще кое-что, меня попросили... — я сглатываю спастический ком в горле, потому что, если вдруг выяснится, что никакой просьбы со стороны руководства не было, головы мне не сносить, — ... принести медицинскую карту Акасуны Сасори. Возможно, я же и отдам вам ее после следующего урока... И опять я попадаюсь в паутину этого неприятного, липкого подозрения, словно я потенциальный преступник, которого разыскивает полиция — не самое легко переносимое чувство, как можно реже хотелось бы с ним сталкиваться, по правде говоря. Надо стойко это выдержать. Кажется, последняя фраза все же лишняя: я ощущаю, как Рин-сан невольно заостряет на ней внимание, впиваясь в меня своими тяжелыми, вдумчивыми сомнениями. Ну же, не думай, просто дай мне эту чертову карту! Рин-сан, словно оттаяв, легко подплывает к какому-то сейфу и, выдвигая один из его ящиков, нарочито медленно перебирает медицинские карты учащихся. Полагает, что я передумаю и сознаюсь? Нет, не все так просто. Однако... — Не знаю, зачем тебе медицинская карта Акасуна Сасори, Сакура, — ненавязчиво обороняет Рин-сан, вытягивая нужную папку и подходя к своему столу, и я вздрагиваю, — Но жду ее обратно сегодня же, хорошо? Я могу тебе доверять? Я не спешу забрать так и манящий к себе документ, а вместо этого растерянно поджимаю губы и интересуюсь: — Конечно, вот только... — нет, Сакура, бери эту чертову карту и иди отсюда, ничего не спрашивай! — ... почему вы отдаете мне ее, Рин-сан? Между нами звучит звонок с урока, еще больше накаляя атмосферу, которая и так отдаёт напряжением и невысказанными, но витающими в воздухе опасениями. Рин-сан, вопреки своей серьезности, улыбается искренне солнечно, и у меня отлегает от сердца: — Потому что я знаю, что ты не станешь использовать информацию, которую получишь, в корыстных целях, и распространять ее. Ты тот человек, который просто хочет разобраться, и я не стану тебе в этом препятствовать, дорогая. И ты достаточно ответственна и добросовестна, чтобы не предать мое доверие. Однако то, что ты хочешь знать, возможно, несколько шокирует тебя. Это не строго конфиденциально, но другие учащиеся не должны о подобном знать — лишь преподаватели. Надеюсь на твою разумность. — К-конечно... — я начинаю сомневаться все больше, но все же забираю медицинскую карту, которая будто обжигает пальцы и, пообещав, что верну ее сегодня же, чуть ли не выбегаю из медпункта. Что же в ней такое? Что ты скрываешь, Акасуна Сасори? Слишком заманчиво, но и страшно — человек никогда не может предугадать, куда его заведет то или иное знание. Пока ты не знаешь, ты в безопасности. Зачастую, потому что бывает и наоборот. Но сейчас... что-то мне подсказывает, что я хочу открыть ящик Пандоры, который принесет в мою жизнь одни беды, однако... его надо открыть, я чувствую это. Я быстро нахожу наиболее укромное и безлюдное место в школе — у самого дальнего окна в правом крыле четвертого этажа, и, отвернувшись, начинаю листать медицинскую карту. Так, посмотрим... общие сведения, анамнестические сведения, перенесенные заболевания, профилактические прививки, пройденные врачи... что? Быть того не может.... — Что ты здесь делаешь? — громовым раскатом раздается ожесточенный, ледяной голос за спиной, и я выпускаю из рук медицинскую карту, не в состоянии даже пошевелиться. Кажется, Рин-сан все же была права... И Наруто, выходит, тоже.