Wishing On A Star

«Хорошие девочки неизменно тянутся к плохим мальчикам» – затёртая до дыр аксиома, положившая начало многих историй на страницах книг с банальным пафосным названием на глянцевой обложке. Энзо нельзя назвать определённо плохим и мальчиком, если честно, тоже (дело не в цифрах в паспорте, который стал ненужным ещё в начале двадцатого века, а в опыте, в увиденном, в осознанном и понятом) – Энзо пережил подростковую стадию, с характерной (практически всегда) для неё эмоциональностью и непостоянством ещё в конце девятнадцатого столетия и так и не дожил до двадцати одного. Энзо нельзя назвать просто плохим, нет – сволочью, мразью, расчетливой и эгоистичной сукой – да, но не простеньким «плохой». У Энзо гораздо больше, чем чёрная куртка и британский акцент; здесь есть и история о крепкой дружбе, история о страшных страданиях, что никогда не попадёт на страницы бульварных романчиков с блестящей глянцевой обложкой – такие истории из разряда ужасов и триллеров, что-то в стиле Стивена Кинга или Энн Райс. Давина – наивна истинно-правильно, в стиле пресловутых романов с типичными надоевшими фразами, пестрящими скучной банальностью, и заурядным сюжетом – спокойно листай вперёд страниц тридцать, много не потеряешь, точно. Конечно, из каждого правила есть исключения и в каждом жанре есть бестселлеры и полностью провальные рассказы, но романы, в большинстве своём, пестрят штампами, особенно если дело касается тематики «хорошая и плохой» – противоположности действительно притягиваются, но не стоит путать одинаково заряженные и разно заряженные частицы с людьми – здесь всё гораздо тяжелее, путанее, многограннее. Давина – наивна (что вполне можно списать на возраст), чиста, правильна – никаких запрятанных под стопками нижнего белья сигарет в шкафу, никакого алкоголя под в металлической банке с колой у костра (даже колы нет – вредно, говорят; исключительно сок), никаких попробовать «на слабо»/попробовать просто так/захотеть. Давина – правильная; Давина не кричит на Марселя, не срывается, не пытается оторвать ему голову или поджарить мозги (если те, конечно, имеются) – Давина могла бы, но Давина верит, Давина не тянется к свободе, как принято в шестнадцать. Давина носит юбки длиной не выше колена, светлые платьица без экстравагантных вырезов и даже намёков на них и совсем не притрагивается к косметике – всё девственно-чисто, по-настоящему, искренне. Давина похожа на тех, что не ведутся на «плохих», что не мечтают по ночам, сдерживая слёзы, Давина – положительна – сплошные плюсы в характере, без намёков на вполне нормальные минусы. Давина – правильна, но идеального не бывает. Нет идеально-правильных, идеально-честных, идеально не поддающихся. Тёмные стороны есть у всех – словно его религия, его вера – неправильно-ненормальная, неверная, с одной лишь тьмой и грязью. Тёмные стороны есть у всех; нужно лишь найти подход, задеть больное место, расковырять царапину слишком глубоко – до души, до спрятанных глубоко пороков. Давина – правильная, верная; Давина не пытается подойти, не пытается познакомиться, не пытается обратить на себя внимание или даже посмотреть в зеркало; Давина наблюдает за пятиминутным диалогом Энзо и Марселя с детской заинтересованностью, не больше – никакого особого внимания для Энзо, лишь щенячий страх за Марселя – он для неё всё, что есть, всё, что осталось. Энзо криво усмехается, искоса смотрит на подглядывающую девчонку и не расстраивается вовсе – не все крепости берутся быстро, не все люди первыми идут на встречу, но это вовсе не поражение – умение выжидать нужный момент – вещь тоже хорошая. Тот, кто ждёт, неизменно получает нужный момент – проверенная теория Энзо. Момент приходит тогда, когда Энзо не строит планов; Энзо устраивает своеобразный выходной, эффектно сворачивает шеи и клыками врезается в тонкие девичьи шеи, выпивая их жизни вместе с кровью – обычные будни немного неадекватного и слишком эмоционального вампира с жаждой мести (черта характера, он вроде как уже сформировавшаяся личность). Давина боязливо ступает в бар, оглядываясь вокруг, словно загнанная в тупик жертва, тёмноволосый парень, стоящий рядом (Джош?) лишь смеётся над неприкрытым, слишком заметным страхом. Всё оказывается просто, как дважды два – случайно сбить с ног, позволяя кофе (бар вроде бы, девочка – к чему брать кофе?) опрокинуться на недешёвую (полцены, соответственно, за марку) кожаную куртку. Всё банально, наивно и даже немного скучно – тысяча извинений, румянец на щеках и взгляд в пол, от стыда, не иначе. Энзо позволяет ей рассыпаться на ещё один десяток извинений, пунцовые щёки и взгляд мимо глаз. Всё оказывается неинтересно, без лишних проблем и долгих «нет» в ожидании нужного «да» – немного сложнее, чем заинтересовать шлюху, гораздо легче, чем добиваться чего-то с серьёзным посылом и искренними чувствами. Давина верит; Давина целует его в щёку (Энзо тогда впервые радуется её естественности – никакого липкого блеска отпечатком на щеке, словно меткой собственности), держит за руку и лишь смотрит в глаза, выискивает что-то и, видимо, находит – Энзо прячет дикий голод и желание разорвать тонкую шею Клэр (не только от голода). Энзо не обещает ей весь мир, не шепчет «люблю», позволяя лишь «моя» – Давина принимает всё за чистую монету, «моя» считает аналогом «люблю», ошибаясь; «моя» – всего лишь собственность, расстановка мест без каких-либо нежных чувств и прочего, чем исписаны миллионы страниц тонких книжек-романов. Энзо срывает многочисленные «люблю» с пухлых губ, принимает сотни обещаний и лишь позволяет ей держать себя за руку – Давина наивно защищает его от Марселя, Джоша и всех. Энзо срывает неумелые поцелуи, получает нежные объятья бонусом и не даёт практически ничего взамен – Давина откуда-то берёт всё недостающее (несуществующее), забивает на не очень хорошую связь вампир-ведьма и лишь отдаёт всю себя, наивно полагая, что это оценят. «Хорошие девочки неизменно тянутся к плохим мальчикам» – затёртая до дыр аксиома, что становится главной идеей для тонких книг в пёстрых обложках. Их историю никогда не занесут ни в одну из книг, их историю не найти в чёрных буквах стандартного шрифта на белой бумаге. Их история между строк, меж чёрных букв и аляповатых пафосных фраз, повторяющихся на каждой десятой странице. Их историю легче найти в тех самых ужастиках, что пестрят красным и чёрным, без промежутков на белый – без надежды, без света, без какой-либо положительности. Их историю легче найти в черновиках журналистов со свёрнутыми шеями – неизданный материал так и остаётся на мониторе компьютера, не распространяясь по всему свету (секреты не становятся узнанными всеми). Их история – не из разряда «романа»; без приторных счастливых концов, без взаимно-сладких фраз и любви на века. Их история – не по стандартам, не по канонам и правилам этого светлого, идеалистического мира. Их история – даже не их; история старого вампира, с потасканной душой и сучьим характером – история про месть с рейтингом, как минимум «16+» (а лучше все «18») и грязным финалом. Энзо шепчет «моя» и целует куда-то в шею, прикусывая кожу, погружая клыки в плоть. Оторванные конечности, лужи крови и пафосная алая роспись на стене – чёртов автограф. Давина слишком долго шепчет «остановись» и лишь молит, верит и наивно пытается передать свою веру ему. Сорванное с пухлых губ «сука», поцелуй со вкусом железа, словно ядом в крови, лоскуты кожи и оторванная голова – их история не проходит по рейтингам и жанрам, превращаясь в пепел несбывшихся надежд и неоправданных ожиданий задавленной тяжёлым ботинком сигареты.