Wishing On A Star

Всё повторяется с поражающей точностью, словно судьба (та, что упрямо не рисует ей счастливый конец) насмехается над ними, злобно шутит. Только у Круэллы вместо двух ведьм Джеймс. Малифисента и Урсула, конечно, были более сильными, могущественными, с определённой репутацией, способной пугать лишь воспоминанием и произношением имени, но они оказались слабы, отказались играть чёрными, уступив место своим слабостям, поддавшись одному единственному желанию – получению счастья. Джеймс же отзывается на издевающееся «Джимми» и по-собачьи преданно следует за ней, вылизывает ноги, стелется пред ней ковром, готовый отдать всё ради её злобных планов. Планы Круэллы не новы (и, наверное, оттого следует реприза), но действенны, идеально отработанны, если команда работает слажено. Генри практически не меняется. Лишь избавляется от подростковых прыщей, слишком сладкой улыбки и веру в магию – Генри вырос, Генри – большой мальчик (но всё ещё мальчик, не мужчина). Генри ловится слишком быстро, слишком наивно, забывая, где находится – они в чёртовом Аду, и каждый третий здесь мечтает выбраться, каждый второй – отомстить. Джеймс криво ухмыляется, что безумно нравится Круэлле. Легко представлять, будто перед ней Дэвид, будто лицо прекрасного принца, всеобщего любимца, героя портит эта шальная ухмылка. Джеймс склоняется перед ней словно перед королевой, касается губ, немного смазывая алую помаду, и отрывается от неё тут же, по краткому жесту – маленькая награда, как сахар для лошади, как свежее мясо (человечье) для её безмерно любимых питомцев, коим является Джеймс. Джимми додумывается связать (не) малыша Генри, а Круэлла смотрит на него долго, исследует бесстыдно, и кривая ухмылка искажает её лицо, и злорадность горит в серых глазах. Всё как раньше. Генри-герой ведётся, Круэлла-злодейка разыгрывает всё идеально точно. Генри дуло пистолета дышит в спину, страх остаться в подземном царстве служит мотивацией, а ещё память о том, что за ним вечно будут следить – его неугомонные мамочки носятся за ним до сих пор. Генри вдруг ухмыляется, словно копируя её, и спрашивает с издёвкой: «Как дела в Аду, Кру? Нашла нового щенка, зубы такие же острые?». Джеймс что-то шипит и стремительно подходит, Круэлла кидает злобный взгляд, останавливая – Джимми верный, Джимми дерёт глотки, когда она просит, размахивает кулаками, когда она приказывает и выполняет всё-всё-всё по одному лишь взгляду густо подведённых чёрным карандашом глаз. У Круэллы нет склонности к педофилии (да, Румпель, я не насилую девиц вдвое младше себя любимой), нет любви к вечно бунтующим, вечно непонятным подросткам со странными, какими-то дефектными тараканами в голове, нет никакого дела до бушующих гормонов и глупых мыслей ни черта ещё не знающих деток. Круэлле нет дела до детей – мать из неё вышла бы никакая (и никакой материнский инстинкт не поможет, у неё инстинкт один – убивать), как и нянька и тётка – Круэлла всегда хреново обращалась с детьми (как и с людьми в целом). Только Генри уже не чёртов малыш. Он за четыре года, конечно, меняется не сильно. Генри вырастает на сантиметров восемь, перестаёт таскать книгу сказок с собой и слушать своих матерей во всём и всегда – чёртово желание независимости, на которой в его жизни с рождения стоял крест (Генри всё ещё помнит, как заклинания Реджины и закрытая дверь с выброшенным на улицу ключом Эммы мешали делать то, что хочется). У Генри голос на октаву грубее, улыбка кривее и взгляд более осознанный, лишённый былой мечтательности. Но суть героев никогда не менялась – всегда и везде героями рождались, когда злодеями – становились. В Генри в два раза больше яда хриплым «повторяешься, Кру», больше уверенности едким « от тебя все авторы сбегают, я буду не первым» и больше злости, отсутствия идеальной доброты, сочащейся из его матерей злостным «сукой была, сукой и осталась». Круэлла смеётся привычно наигранно-театрально с присущей гиперболой, сквозящей фальшью. Круэлла красит губы алым, поправляет меховую накидку и вульгарно закидывает ногу на капот машины – Генри отбрасывает правила приличия, показывает средний палец и уматывает как можно скорее – Генри вырос, Генри не находится под опекой двух матерей, Генри теряет веру, наивность и это истинно-детскую любознательность. Генри пистолет дышит в спину, когда он выпаливает «скучала, Кру?» с рваным смешком, что ледяным ветром проскальзывает под рёбра. Генри поворачивается к ней лицом (Круэлла замирает от непривычной дерзости уже не малыша Генри без книги сказок под боком) и в этот раз превосходит её в росте на сантиметра три – Круэлла привычно на каблуках, с присущим ей шиком и гламуром, с меховой шубкой стоимостью в чью-то жизнь. Круэлла дохнет в тот самый момент. Круэлла подписывает себе приговор, ставит подпись алой помадой, рисует отпечаток на бледной шее переросшего её Генри. У Круэллы отработанный план, в котором своё место находит по-щенячьи верный (некоторые так и остаются щенками, не дорастают до собак) Джеймс, отзывающийся на её фривольное «Джимми» с издёвкой на кроваво-алых губах. Джеймс, который не предаст, не полезет к хорошим и идеальным героям ради «долго и счастливо». Генри с издёвкой выдаёт «Бегаешь за счастливым концом? Или всё ещё пытаешься получить звание королевы? Не для твоей головы корона, Кру». Круэлла покрывает его едкие фразы злостным «не твоё дело, мальчик, не ты ли недавно бегал, доставая всех своей верой, и где сейчас твоё сердце истинно-верного?». Генри перехватывает её тонкие длинные пальцы, скользит ими по собственной шее, добираясь до сердца, Круэлла вскидывает угольно-чёрные рисованные брови в недоумении, а Генри ухмыляется сквозит кривой ухмылкой по её чёрной загубленной душе. «Здесь моё сердце, но без веры» – вслушиваясь в слишком тихий медленный стук сердца. Круэлла выносит себе приговор именно тогда, складывает слова из его едких фраз, рисует длинными пальцами буквы на идеально-белом листе. Круэлла дохнет именно в тот момент. Генри криво усмехается, показывает средний палец на прощание и стреляет из ловко вырванного из рук пистолета. Дыра в груди смотрится определённо правильно, а алая кровь портит мех. Генри шепчет: «Заслужила» – зная, что теперь у неё вдвое больше невыполненных дел, состоящих из «отомстить и убить». Её Ад будет длиться вечно.