Wishing On A Star

Сизый дым поднимается над сигаретой, Элиот откидывает голову, вдыхая; горло привычно не обжигает – рубеж в сотую сигарету давно перейдён, в первую – и подавно. Элис неприятно морщится, на секунду закрывая лицо рукой. Элиот кривит губы в ухмылке – до долбанного одурения правильная Куинн однажды перестаёт раздражать своей принципиальной верностью во всём. Элис Куинн не травится сигаретами, не вдыхает сизый дым и не напивается в хлам. Элис морщит нос, прячется от губительных паров и впервые пробует что-то наугад – выбор откровенно хреновый, но Элиот делает скидку на неопытность, что в плане алкоголя/наркотиков/секса равноценно ей самой. Элис зубрит заклинания, наверняка расписывает свою жизнь наперёд, тщательно вырисовывая режим дня, и носит целомудренные платьица пастельных тонов, позволяя сливаться с окружающей средой благодаря светлой коже и блондинистым волосам. Элис сидит в кафе привычно одна, у неё столик за огромной колонной, отделяющей ото всех, к ней лишь изредка подходит Квентин, показывает очередную книжку и рассказывает, слишком сильно размахивая руками, или же наоборот, сжимаясь, подгибая голову, словно в попытке спрятаться. Элис выслушивает «ты очень талантлива» полное лести, в ответ немного отпуская голову, не зная, что правильней ответить, отказывается от весьма неплохих наставников (которых кто-то не имеет в принципе) и никогда не разочаровывает чужих надежд. Элис Куинн – серая правильность, диапазон эмоции которой ограничивается неловкой и едва видимым смущением (никаких пунцовых щек, нервно закусанных губ и теребящих край платья пальцев). Элис Куинн – скукота, чёртов антипод Элиота, раскрашивающего свою жизнь блядской радугой от кроваво-красного и блевотно-зелёного до насыщенно-фиолетового отметинами на коже. Элис прячет жизнь за книгами, за вечными делами, за вызубренными предметами. Элис, кажется Элиоту, и не живёт вовсе – так, существует на периферии его сознания, изредка попадая в объектив карих с зелёным глаз. Элис носит квадратные очки, прячется в углах комнаты и пьёт ромашковый чай – Элиот пробовал однажды, надежде найти неидеальность хоть в чём-то. Элис – серая, скучная. У неё жизнь бесцветная – палитра валяется в углу комнаты, со слабыми разводами серого, сочетающейся с идеальной чистотой. Элис пробует какую-то дрянь, реагирует на него вполне равнодушно и молчит, лишь однажды кивая головой, когда наступает гнетущая тишина – в этом, конечно, можно найти плюсы, Квентин в такие минуты начинает нести какой-то бред (бред он, в принципе, несёт всегда, здесь просто не связывает с той детской книгой), но чёрт его знает, что лучше. Элис – бесцветная, безжизненная. Ей до пестрящей красками Марго, как людям до магии, несоизмеримо далеко, нереально практически. Сравнивать её с Марго – глупо по факту, сравнивать – нехорошо в принципе, но сравнение приходит само, нежданно является в голову, заставляя оглядывать привычно-серую Элис и рядом стоящую Марго в чём-то кричаще красном. Марго погружается в жизнь полностью, иногда тонет, захлёбываясь водой, но неизменно возвращается, зная, что оно того стоит – Марго любит жизнь, Марго и есть жизнь. Элис держится как можно дальше от воды, боясь быть затянутой в эту привлекательную для всех, но не для неё, пучину. Марго одевается броско, ярко, пестря своей собственной радугой, разрисованной замызганной палитрой. Элис на её фоне кажется призраком, сливаясь в одно единственное пятно – светлые волосы, светлая кожа, светлое платье – количество слова «светлый» несоизмеримо бесит своей извечной повторяемостью. Элиот вовсе не зацикливает на ней своё внимание. У него пестрящая красками Марго под боком и неловкий Квентин где-то неподалёку – между «неловкий» и «никакая» Элиот привычно отдаёт предпочтение первому. У Элиота пестрящий привычно-смазанный мир с поехавшими рамками, вечно передвигающимися дальше и дальше – наркотики, алкоголь, магия. Куинн в этот мир не вписывается, как ни посмотри, но каким-то образом всё же попадает в него, не становится частью, нет (ей до этого ещё дальше, чем до Марго), лишь изредка заходит в гости, едва улавливаемая взглядом в своей привычной безликой бледности. Элис снова морщится, отворачиваясь в противоположную от него сторону, заставляя Элиота вновь растягивать губы в ухмылке – но оно само выходит, конечно, само. Элис давится, впервые выкуривая косяк, как полагается (скидка на неопытность – привычно для Куинн). Элис отдаёт косяк обратно, оплачивая неожиданно-резким «дерьмо». Элис Куинн вызывает духов, ищет своего умершего брата, не сдаваясь после первой – между прочим, роковой, с хреновыми последствиями – попытки; Элис резко отвечает на выпады Марго, игнорируя её привычно-сладкие фразы; Элис, помнится, однажды чуть не сваливает, забивая на звание «лучшая» (которое ей оказывается вовсе ненужным). Элис Куинн по-прежнему носит целомудренные платья пастельных тонов, собирает волосы заколкой на одной стороне и пьёт – самый, что ни на есть, отвратительный – ромашковый чай. Элис по-прежнему до Марго несказанно далеко, без шансов добраться. Элис всё ещё остаётся собой – безликой бледной правильностью с чётко установленными (но чуть расширившимися) рамками и полной бесцветностью на фоне пестрящей вокруг жизни. Элис продолжает кривить губы, качать головой на очередное «хочешь» и оправдывать ожидания всех. Элис совсем на него реагирует, лишь привычно опускает голову, сутулясь, делая глоток очередного хреново выбранного напитка. Её правильность перестаёт надоедать – узнавать Элис оказывается вещью очень интересной, впрочем, как и бесит Куинн тоже. Элис оказывается небезнадёжной (скидка на неопытность покрывает все (не)маленькие недочёты).