Wishing On A Star

Лидия не привыкла признавать поражения; лучше прятать царапины, зарисовывать орнаменты шрамов, но не падать навзничь и просить помощи. Лидия – из тех, что с идеальным фасадом и часто поломанными внутренностями. Внутренности никто не видит, а значит их состояние –неважно. Лидия не признаёт ошибок; Лидия вырисовывает из каждой ошибки закономерность, улыбаясь лживо, говоря "как я и хотела", словно всё это – план, а не его полное несоблюдение. Её молчаливое "согласна" Алеку Лайтвуду – ошибка, а ошибки (у Лидии) принято прятать. Алек Лайтвуд к двадцати трём лишается двух братьев (один из которых – названый), сестры и какого-либо расположения родителей, к двадцати пяти – веру самого дорогого человека. К двадцати шести у Лайтвуда только Лидия с отточенными манерами и сквозящим пониманием во взгляде прозрачно-серой радужки глаз. Ещё есть Фрей с саморучно стриженными уже не рыжими (отбеленными до чистого блонда) секущимися на концах локонами. На Фрей жалко смотреть – с позором изгнана из Сумеречного мира, с ней разве что молча пить и просто сидеть; разговаривать с потасканной подружкой его мёртвого брата совсем не хочется. Когда их первая свадьба срывается, Лидия по-дружески хлопает его по плечу, сквозя привычным пониманием во взгляде – сердцу не прикажешь, Лайтвуд, я знаю; в тот день вокруг так непривычно красиво, и платье сидит по фигуре – жалко тратить всё это впустую, наверное, но Бранвелл несентиментальна, переживёт. Когда во время войны (зарождающегося союза нежити и нефилимов, которому суждено погибнуть ещё в зародыше) Лидии рассказывают о плюсах жизни железных сестёр, делая акцент на том, что они не выходят замуж, Лидия понимает всё сразу; выбор для банального прост: стань женой или железной сестрой, Лидия, истинно верующая в закон и волшебное предназначение сумеречных охотников, выбирает примитивно правильно. Специальная руна, золотистое платье и чьи-то руки поверх своих – не так и сложно, Бранвелл, справишься. Их вторая свадьба проходит сумбурно; платье на ней простенькое, без былых кружев, перетягивается на талии и расширяется книзу, в зале гостей в два раза меньше, удивление в глазах Алека – яркое. Свадьба кажется ей нелепым стечением обстоятельств. После Лидию хватает на вполне примитивное вопросительное "Магнус" и привычно понимающий взгляд; Алек давится своим горьким смехом, называют королеву фэйри "дрянью" (не только Клэри и Джейса заставила целоваться, но и его выйти за ненужную). Их соглашение едва смахивает на компромисс, они делают ставку на "должна будешь" и проваливают. Изабель тогда долго отговаривает и Джейс говорит "не надо"; без помощи королевы никак, но в глаза Магнусу смотреть больно (только тихий голос в голове шепчет: "Возвращаться назад тебе тоже не понравится"). Страдать, в конечном итоге, кто-то должен, просто ему не повезло. Лидия не просит многого, только измен не прощает (но Алек и не смог бы), не требует называть женой или любимой, отглаживает рубашки на каждое собрание идеально ровно и сквозит пониманием. Их брак изначально бракован; Лидия не жалуется, Алек – тоже, но на совместный ужин вечером не собираются, живут в разных концах дома и стараются не трогать старые раны. Алек срывается в тот момент, когда лишается всего. Изабель рвут на части оборотни, Джейса доводят до смерти фэйри, Клэри спасает Саймон, после разодранный вампирами. Конклав оказывается предателем, Мариза понимает слишком поздно, вымаливает спасения, но на Изабель не хватает – слишком много свободы до, чтобы остаться в живых. Конклав предаёт всех (даже собственные законы); Бейн гниёт в темнице, пару фэйри скидывают на удалённый остров, всех остальных припугивают, а Валентина убивают, скашивая заодно всех непокорных. Алек слишком много пережил, чтобы не съехать по фазе (раздробленные тела родственников и любимых не идут в плюс психике), много перетерпел (смотреть в глаза тому, кто приказом убил близких – больно, ещё больнее не пустить ему пулю в лоб), пропустил через себя огромное количество боли и не закончил в петле. Лидия – его виновный, его способ не сорваться; Лидия свято верит в закон, остаётся верной, называя всё "слишком жестоким, но нужным", его рука тогда как-то сама сжимает её, в попытке переломать кости, а нож вспарывает кожу где-то у шеи. Синяки замазываются, раны штопаются, кости срастаются: Лидия знает все способы правильно подобрать тональный крем и как зашить самой себе печень. Алек рычит на неё, опрокидывает на лопатки (чёртов квадратный стол с острыми углами) и рукой сжимает шею; Лидию хватает на очередное "я понимаю", Алека – на яркий след по её бледной шее и кривое косое милосердие – довольствуйся, чем можешь, Бранвелл. Лидия будет ругаться и прятать слёзы в уголках глаз (шептать "слабая", мечтая нарисовать карту Идриса на его спине ножом), а после закажет ужин из ресторана, проигнорирует его опоздание на час две минуты и сорок три секунды, на прощание коснувшись губами щеки. Алека срывает с марта на май, позже – два-три раза в июне и один – в декабре (как раз на тридцать первое), всё остальное время он вполне нормальный (благодарит за заказанный ужин, улыбается её матери и целует куда-то в лоб). Лидия учит расписание его срывов и блистает пониманием в выцветшей серой радужке глаз – я знаю и понимаю, Алек, но не бей по лицу; Лидия приспосабливается к такой жизни. Безумие вперемешку с болью в глазах Алека – льдинами по океану, её не пролившиеся слёзы – туманом по серым горизонтам радужки. Ложь, повторенная тысячекратно, становится правдой – Лидия знает как дважды два.