Wishing On A Star

У него завлекающая усмешка на губах и флиртующая рядом капитолийка в чём-то кислотно-зелёном, у неё фиолетовое марево засосов под траурно-чёрным платьем и испуг вдоль выцветшей радужки глаз. Финник знает многое: как завлекать девушек, когда прикусывать язык, мифы о победе в Голодных играх и победителях. Многие думают о шуршащей первенством победе, о сквозящей в каждом взгляде гордости и о богатстве призом; мало кто знает, что вдобавок к этому идут липкие взгляды жителей и жительниц Капитолия, бесстыдно оглядывающих тебя словно товар, и обязательную продажность, которая больше смахивает на особый вид проституции. Новую победительницу семидесятых Голодных Игр чествуют привычно целым праздником и кучей поздравлений; Финник помнит скромную улыбку и неловкие движение из-за узкого кричаще красного платья. Спустя два дня от прежней улыбки ноль и платье закрывает большую часть тела – девочке, видимо, не повезло. Финнику нет до неё дела, как и любому другому победителю (эти люди убивали во имя звания «победитель», что тут можно говорить о жалости к девочке с перманентным страхом по периметру бледных голубых глаз). Одэйр – чёртов любимчик публики, идеальный со всех сторон товар: поддерживает беседы, льстит и никому не рассказывает о том, что творится за закрытыми дверями. У Одэйра – идеальный ровный загар, расстёгнутые верхние пуговицы рубашки и обаяние постоянной характеристикой, у девчонки – вполне обычная фигура, длинные тёмные локоны в причёске и болезненно-бледная кожа – в ней из привлекательного только глаза и те потеряли былой лоск. Она везучая; Гвендолин никогда не обладала большой силой или сверхбольшим умом – обычная девочка с небогатыми родителями. Её не готовили к играм, в доме не было слишком много денег, к тому же, мать Гвендолин – Грэйс потеряла благодаря играм сестру. В четвёртом дистрикте не было такого большого количества желающих, как в первом и втором, но обычно парочка или две были; Гвендолин попала не в то время, когда желающих девушек не осталось. Финник никогда не ставил на неё; её напарник – Гидеон походил на него, а значит изначально имел неплохие шансы выжить. Гидеон ухмылялся подобно ему и ослеплял очарованием, но прокололся изначально, взяв под опеку слегка неуклюжую и очень неловкую Гвендолин, позже он спас ей жизнь, подарив заодно и победу. Финник помнит увеличенные зрачки и трясущиеся руки; Гвенни боялась, страшилась и не верила – она вовсе не походила на победительницу. На интервью она неплохо отвечала, шутила даже немного по-чёрному, но до Гидеона никогда не дотягивала – извини, Гвен, но у него мордашка милее и учебное заведение дороже, тут не выиграешь. Гвендолин повезло (очень-очень), она попала к профи благодаря Гидеону, а после, когда осталось всего четверо и пошла бойня два на два (после перешедшая в один на один) Гидеон стоял на её защите. Гвенни помнит слишком отчётливо; яркое пятно красного в его волосах было губительным. Гвендолин – слабая, уж лучше бы оказалась притворщицей и пошла рубить направо-налево, как Джоанна Мейсон. Гвендолин – мягкая, непривыкшая бороться, из умений у неё только вязание узлов и спотыкание о каждую неровную (а иногда и ровную) поверхность. Только она выживает среди двадцати четырёх, где как минимум одна треть – сильнее. Когда Гвендолин замечает того самого парня (чьи фиолетовые отметки тщательно скрываются платьем), ей хочется бежать; вокруг капитолийцы кучей, если сбежишь – окружат и там. Финник ухмыляется криво – победители нынче высоко ценятся, и так быстро, как хочется, от неё не отстанут. Финник хватает её за руку резко и тащит, улыбаясь всем направо и налево (мол, я не победительницу от очередного насильника прячу, что вы). В комнате темно и ни души, кроме них. Гвендолин отчего-то не верит (она всё ещё помнит, как ей пророчили смерть одной из первых и больше всех – он), но шепчет тихое «спасибо» – за сегодняшнее спасение (может быть, и недолгое), за сотни невысказанных «идиотка» после очередного неловкого падения и еду с лекарством – за всё потраченное на неё, видимо, не зря. «Я никогда на тебя не ставил» – он выдаёт это, затягиваясь сигаретой, не растягивая губы в прежней ухмылке. Курит Финник красиво, словно это какая-то подпольная реклама (Сноу не одобряет вредных привычек) безмерно дорогих сигарет, подобно ему самому – лощёный, блестящий, слишком яркий для родного четвёртого, идеально вписывающий в Капитолий. Гвендолин в ответ лишь кивает головой – на неё ставили сущие единицы и только из жалости или по принципу (обычно провальному) «а вдруг?». «Я посылал тебе меньше провизии, меньше бегал ради тебя, и если бы мне пришлось выбрать, я выбрал бы Гидеона. Это так, если тебе интересно» – в его голосе прежней смех, но Шеферд понимает, что он серьёзно. Гвендолин знает, что ему надоело. Блистать подобно новогодней ёлке, лживо улыбаться и не высказывать несогласия, когда на утро обнаруживаются следы чьих-то ногтей на спине – маленькая дополнительная плата за жизнь. Ему надоело пресмыкаться, делать вид, что ему всё это действительно нравится, снова и снова играть идеального мальчика с красивым телом и безмерным очарованием. Предел есть у всего; Гвендолин свой ещё не пересекла, но до него точно не дотянет – у неё ноги до сих пор трясутся и совсем не от высоких каблуков. Финник оставляет после себя дым, осознание собственной никчёмности и едкое «Гвенни» – дурацкое, данное Гидеоном, прозвище. Гвендолин знает, что она совсем не идеальная картинка, словно Финник или не наоборот подобно Джоанне. Она обычная соседская девочка, что по ошибке получила корону победителя, убив лишь однажды. Финник дохнет, и Гвендолин понимает, ловит это настроение, читает по не умеющим лгать глазам – по океанам правды и искренности, что сковываются коркой льда для каждого приезда в Капитолий. В нём практически нет жизни, лишь её подобие; в Капитолии он полностью убит, в четвёртом дистрикте, в море ещё дышит. У него для неё только набор едких слов и горечь на двоих (но он всегда может предложить и ложь, и сплетни, и целый океан лести). У него для неё в Капитолии жалость, за его пределами – сплошное ничто – повезло тебе, девочка, радуйся и молись, чтобы не пришло приглашение. У неё для него, как ни странно, жалость; она обнимает со спины крепко и шепчет что-то наивно хорошее; Финник знает, что все её слова ложь, но ей можно – ложь её детская, неумелая и совсем-совсем глупая – иногда хочется верить. Гвенни – хрупкая, мягкая, Гвенни нужно защищать, держать под замком; в ней детская увлечённость и вечная смена хобби, в ней столько глупых, слишком сладких надежд, что совсем не хочется их бить, но и врать – тоже, так и приходится зависать в неопределённости. Гвенни целует сладко и обещает, что всё это закончится (правда-правда, Финник, я верю); Финник не верит ни разу и боится бить её надежды. Гвенни – хрупкая, и ему совсем не хочется бить, только потому что придётся склеивать, а он этого не может; у него самого разросшиеся до самого сердца трещины – самому бы собраться. Он боится за неё, за нескладную, неловкую, спотыкающуюся на ровном месте; он всё ещё помнит маячащий страх в светлой радужке. У него для неё по-прежнему только горечь, у неё для него жалость вперемешку с нежностью; надежды Гвенни рушатся с новым приглашением на следующий год (у него приходят гораздо чаще). У Гвендолин по возвращению марево засосов и синяков под водолазкой по самую шею; Гвендолин бьётся, отвечает слабым, но всё ещё слышным «ты же справляешься». Гвендолин добавляет к его горечи свою, разбавляемую слабой-слабой верой, и они вместе травятся. У неё отрезанные крылья и повесившиеся надежды, Финника привычно не хватает на жалость, лишь на едкое «Гвенни». Гвендолин вырисовывает свой мир, где много радуги и мёртвых капитолийцев и продолжает слепить клееной надеждой. Её только и остаётся, что прятать орнаменты засосов, пить успокаивающий зелёный чай и слепить клееной надеждой, чтобы снова сломаться через год – победители нынче ценятся. У него только горечь и скованные льдом океаны в чистой радужке глаз. Гвенни пририсовывает надежду и носит ярко-красную помаду (что ей совсем не идёт), чьей яркости никогда не хватит, чтобы скрасить слишком чёрные угли их жизни. Она умело создаёт видимость счастья, Финник не пытается быть до конца честным (по привычке) – этого достаточно, чтобы отвечать «всё отлично» и сиять верой каждому встречному-поперечному, старательно пряча фиолетовые метки пурпурным платком.