***
Пустота просторной бани оглушала тишиной — попав в мужской гарем, Камиль ожидал, что традиционное омовение тела ему предстоит проводить вместе с другими юношами, но евнухи и на сей раз наполнили каменную купель для него одного. Утренние процедуры завершились быстро, оставив на коже приятные ощущения и взбодрив. Однако следующий этап — одевание — насторожил варгийца, поначалу не придавшего этому никакого значения. Мгновение-другое, и юноша осознал, что одет так, как полагается мужчине. Свободная короткая рубаха цвета корицы заправлялась в плотные чёрные штаны прямого кроя. Скромными украшениями служили узкий пояс и ремешок по кромке сапог. Вчерашняя беседа с султаном невольно всплыла в голове, будоража мысли: не его ли слова побудили шарвидского владыку отнестись к нему как к равному? В главный зал Камиль с евнухами вернулся, когда прислуга оставила завтрак для наложников на отдельных маленьких круглых столах. Юноши, все, как один, воззрились на варгийца с самыми разными эмоциями на лицах. Зехеб-ринха, покосившись на вновь прибывшего, медленно повернул голову к Исхаку, но не смог прочитать его мысли. Тот стоял у свободного столика и никак не реагировал — лишь в беспечном взгляде мелькала серьёзность. — Пора приступать к трапезе, — со сдержанным ликованием заявил Энвер, по никому не понятной причине соединивший кончики пальцев. Камиль неуклюже опустился на подушку и потянулся было к вилке, как оказался прерван любопытным голосом рядом сидящего синеволосого ринхи. — Танриверди, что произошло? Камиля одели иначе, и еда у него другая. К чему такие перемены? — совершенно без злобы и зависти спросил юноша. Варгиец окинул взглядом свою тарелку, после чего — тарелки остальных наложников. Его завтрак был более питательным и лёгким: пшеничная каша со злаками, куриная грудка на пару с запечёнными овощами и свежевыжатый цитрусовый сок, — тогда как юношам гарема подали порции побольше, а меню отличалось овощным салатом, закуской из бобовых, лепёшками и чаем. Хмурым прищуром Камиль тоже потребовал ответа от главного аги. — Принимайте пищу, не допрашивайте меня, — на этих словах тот покинул зал. Утренняя трапеза протекала в молчании, дымкой напряжения парившем в воздухе. Столовые приборы аккуратно соприкасались под тихий перезвон. Прислуга позади наложников скромно ожидала своей очереди к завтраку. Словно по часам, как на стол приземлилась последняя ложка, перед юношами вновь предстал Танриверди-ага, бросая короткие взгляды на варгийца. — Теперь я извещу весь гарем, — его ровный, как всегда строгий голос бархатом погладил уши. — Сегодня до восхода солнца султан Батур-Атмаджа велел пригласить наложника Камиля на поединок. По помещению разнёсся взволнованный шёпот; варгийский юноша с удивлением посмотрел на своего слугу. Тот излучал безмятежность водной глади красивейших прудов Шарвида. Главный евнух пресёк нарастающий гул, тихо стукнув тростью об пол и приподняв ладонь — свет из окна на потолке пересчитал камни в кольцах. — Камиль, у тебя три свободных часа, — продолжил темнокожий ага. — Ты можешь провести их в тренировке или же отдохнуть, попросить о массаже или о чём угодно другом, что тебе может понадобиться. — Султан обозначил оружие для поединка… или же он предпочёл рукопашный бой? — Об этом мне не доложили. Усвоив сказанное, варгиец лишь смело кивнул и призадумался. — А где будет проходить бой? Нам можно будет посмотреть? — с волнением и интересом спросил Энвер. — Поединок назначен в саду, прилежащем к главному строению. Вам позволено присутствовать. На этот счёт указов нет. — Я приду! — бодро поднял руку синеволосый ринха и сразу же обернулся к Камилю, хватая его за ладони. — Это так будоражит! Но почему султан так решил? Ты умеешь сражаться? — Успокойся, — варгиец невозмутимо освободил руки. — Ты слишком возбуждён, а в таких вопросах хладнокровность — важное качество. Впрочем, ты ведь будешь наблюдающим. Сражаться я умею, однако не знаю, что задумал султан, — он медленно перевёл вопросительный взгляд на неподвижного Исхака. — Я не вправе говорить самому падишаху, что ему делать. Я лишь намекнул, чтобы он ценил тебя как мужчину, — отозвался любовник повара, присаживаясь на корточки. — Мне неведомо, какие мотивы кроются за его решениями. Покачав головой, Камиль приобнял слугу за плечи — в его глазах зажглись озорные искорки. — Раз всё так, как ты говоришь, то я от всей души благодарен тебе! Ты мне подарил ещё один шанс, Исхак! — Шанс на что? — захлопал ресницами Энвер-ринха, обеспокоенно покусывая край одеяния. — Шанс не быть униженным. Шанс проявить себя по-мужски. Шанс отстоять свою честь. Шанс… Хоть малейший шанс отомстить, — сдерживая ликование, прошептал Камиль. Юноша лишь раскрыл рот, но подходящие слова не нашлись ни в уме, ни на языке: уж слишком плохо он знал варгийца — потому промолчал. — Ты, — сам заводясь от предстоящей схватки с султаном, бросил черноокий наложник Исхаку, — угрожал мне массажем. И я милостиво позволю тебе осуществить угрозу. А ты, — он резко обернулся к синеволосому ринхе, — желаешь пойти с нами? Перламутровые серёжки скромно зазвенели от согласного кивка. Добродушно улыбнувшись, варгиец потрепал Энвера за белоснежные щёчки. Следующие три часа зажгли в сердце Камиля огонь, сулящий победу. Холодный ум сражался с раскалёнными эмоциями за власть над телом. Сначала Исхак в закрытых покоях наскоро расслабил варгийца; затем Камиль, как подобает воину, размялся. Для тренировки юноша попросил евнухов отвести их в зал, где ему никто не посмеет помешать. Под беззаботную болтовню Исхака и Энвера наложник оттачивал движения. Последние полчаса, которые он выделил на отдых, тянулись слишком долго. Попавший в поле зрения силуэт высокого аги положил конец ожиданию.***
По пути Камиля бросало то в жар, то в холод, спокойствие перемежалось с тревогой. Как только он появился на пороге сада, всё замерло. Лицо султана, стоявшего с воткнутым в землю мечом, светилось величием, непримечательная одежда обтягивала крепкие мускулы, и ни одно украшение словно не знало этого мужчину. Лишь готовность и вызывающе серьёзный взгляд выдавал в нём могущественного правителя и воина, обдумывающего каждый свой шаг. Равнодушно взглянув на Камиля, Батур-Атмаджа указал ему на место перед собой. Поприветствовав владыку империи, юноша встал туда. Наложники и евнухи — кто стоя, кто сидя — расположились у крыльца. — Камиль, сын генерала Якоба Левиофаля, — негромкий голос мужчины прорезал тишину ясного дня, — я приветствую тебя и приношу извинения за то, что неверно оценил тебя. Хочу исправить это и предлагаю поединок. — Султан удивил меня переменой в отношении ко мне, и я должен признать, что рассудительность ему присуща. — Мой взор заметил за тобой манеры мечника. Прав ли я? — Вы правы. Я с детства обучался владению мечом. На каких условиях будет проходить бой? Падишах перевёл внимание Камиля на застывших неподалёку воинов, в ногах которых на полотне лежали мечи разной длины, веса и материала; затем продолжил. — Три пореза. Ни увечий, ни смертей. Соперник побеждён, когда на его теле оказываются три неглубоких пореза, — усмешка варгийца отразилась на лице султана, будто в зеркале. — Если победу одержу я, то ты покорно примешь роль ринхи и, когда я позову к себе в покои, не воспротивишься моим ласкам. — Весьма предсказуемо. Однако что ожидает меня при победе? — Если победишь ты, то я, Батур-Атмаджа, дарую тебе свободу. Мы оседлаем коней, доскачем до Варги, всем воинам я прикажу покинуть девятый и восьмой круг, и ты вернёшься в своё королевство. Всеобщее замешательство чуть не пронзило Камиля молнией, но душа его полнилась подозрениями. — Я даю тебе слово и готов издать указ. Мы останемся на границе нейтральной территории, пока я не увижу, как ты оказываешься за стенами Варги. И, предвосхищая твоё недоверие, заявляю, что в тот день мои воины не нападут. Задумчиво уставившись в коротко стриженную траву, варгиец набрался смелости, чтоб задать следующий вопрос, заранее зная ответ: — Согласитесь ли вы прекратить войну? — Нет, — грубо отрезал султан. — Могу лишь дать ещё одно обещание: следующая битва с воинами Варги будет оговорена. Не больше. — То, на что вы готовы пойти, — уже великая щедрость, — склонил голову Камиль. — Я не смею отказаться от вызова! Рассмотрев меч соперника, он уверенными шагами направился выбирать собственный. Юноши гарема изумлённо переводили взволнованные взгляды с шарвидского владыки на наложника. Слишком ценным являлся дар падишаха. Такого не предлагали никому из них — в ком-то взошло зерно досады, в ком-то — зависти, а в ком-то — радости. Однако светлый лучик надежды на варгийца поблёскивал в каждом, ведь победа Камиля откроет для них невозможное. Сын генерала тщательно осматривал оружие с длинным клинком: он желал равного боя. Взвешивая в ладонях мечи, юноша понимал, что для порезов сгодится любой, однако сталь у султана отличалась качеством, и с мечом полегче наложник рисковал не выдержать напора. Но вот в руки попалось подходящее по всем критериям оружие. Крепко сжимая рукоять, Камиль прошёлся по полю, с блаженным видом вдыхая свежий воздух и подставляя закрытые веки солнцу. Спокойно выдохнув, он вернулся на место. Встав к султану боком, Камиль шагнул вперёд левой ногой, наклонился и отвёл меч назад. Батур-Атмаджа обозначил начало поединка, тоже приняв исходную стойку. Нанести первый удар никто не торопился. Наложник и падишах ходили кругами, держа выгодное расстояние. Мужчина догадался, что соперник не спешит с действиями потому, что желает понять ход его мыслей. Мысленно улыбнувшись, Батур-Атмаджа сделал медленный, нацеленный на оружие выпад, который юноша, разумеется, легко отбил. Следующими игривыми ударами они познавали друг друга. Неторопливость нагнетала, ребячество не могло длиться вечно. Для Камиля много значило то, кто поведёт бой, и, пока на это не решился султан, он перехватил инициативу. Клинок варгийца встретил секущий удар; юноша, пользуясь замешательством противника, ускорил движение и, мгновенно отбив меч, направил его вниз. Свободной рукой сжав запястье врага, Камиль оставил порез на его плече и отскочил, победно улыбаясь — в глазах полыхнул азарт. Султан лишь зашипел от неожиданности и сдвинув брови проследил, как кровь заструилась по руке. Энвер-ринха не удержался от громкого вздоха восхищения, но сразу же прикрыл рот ладонями; край губ Исхака насмешливо дрогнул. — Воспользовался моментом, — констатировал Батур-Атмаджа. — При большой скорости тебе было бы рискованно переходить на ближнюю дистанцию, да и редко эта техника используется с длинным мечом. — Бой — всегда риск, повелитель, — довольно мурлыкнул Камиль. — Я был бы дураком, если бы не воспользовался нашими «играми». В груди султана зажёгся воинский пыл, а в мозгу — мысль о том, что юноша перед ним больше не наложник. С мечом, а не с кинжалом Камиль свободен — меч он ощущает продолжением себя. Мужчина ценил такое отношение к оружию. Не собираясь поддаваться, падишах, разогнавшись, двинулся на противника, нанося высокие удары один за другим. Камиль же, вцепившись в рукоять, поднял её ко лбу, направляя остриё на оппонента. Ловко двигаясь, юноша то защищался гардой, то отбивал удары клинком. Под напором шарвида сын генерала не успевал выгадать момент для атаки. В отсутствие пространства для манёвра он начинал теряться, потому попытался отогнать Батура-Атмаджу широкими взмахами. Однако султан лишь уверенно занёс меч над головой. В спешке Камиль, как и ожидалось, приготовился парировать вертикальный удар — вместо этого падишах, правой ногой подавшись вперёд, совершил диагональный, поцарапав чужую ключицу и отведя в сторону клинок. Варгийца пронзила неприятная, но терпимая боль: даже в быстрых движениях султан контролировал приобретённую с годами силу. Не позволяя оправиться, Батур-Атмаджа двинулся вперёд и демонстративно направил лезвие в сонную артерию. Камиль поспешил отбиться, но попал в ловушку. Султан описал клинком восьмёрку, после чего, приблизившись, царапнул его по спине чуть ниже шеи и отпрянул. Варгиец на мгновение застыл, про себя считая количество порезов. Отскочив на пару шагов, юноша, подёргивая плечом, собрался с мыслями и воззрился на шарвидского владыку — в глазах бесстрастие, значит, жалость во взгляде тоже была уловкой. Вернув самообладание и приняв низкую стойку, Камиль направил остриё меча к земле, приглашая противника напасть. Сын генерала любил эту позицию: она прекрасно подходила и для защиты, и для нападения. Батур-Атмаджа, зная об универсальности этой стойки, был осторожен и соблюдал дистанцию, а при подозрении на обманную атаку отскакивал назад, будто в танце, мешая попасть по себе. Однако Камиль не хитрил, нанося удары: предполагаемый горизонтальный горизонтальным и оставался, как и другие. К тому же юноша не забывал о важности ног. Султан и наложник короткими перебежками исследовали поле, пока их клинки сливались в порывистых лязгающих поцелуях. Уверенно держась в поединке, сын варгийского генерала решился на финт. Отведя чужой меч ложным нисходящим ударом, Камиль мгновенно украсил мужское лицо полосой от подбородка к щеке. Батур-Атмаджа оскалился и вложил больше силы в атаки, время от времени грозя колющими ударами, от которых юноша уклонялся вбок. Взмахнув от плеча, падишах резво набросился на Камиля. Сдержав напор плоскостью клинка, варгиец оступился о коварный камень в траве, запутался в собственных ногах и упал под натиском противника — ушей достигли вздохи обитателей гарема. Летнее солнце в зените полноправно освещало и нагревало земли Варги, а ласковый ветер, тревожа листву, спускался с холмов, чтобы спасти варгийцев. Босыми ножками прыгая по траве, девятилетний Камиль деревянным мечом парировал слабые атаки отца. Несмотря на воинское звание, Якоб Левиофаль не принуждал сына идти по своим стопам, но тот сам несколькими днями ранее пожелал научиться владеть оружием. — Не скачи, как буйный конь, — строго, но с любовью в голосе наставлял генерал. — Ты быстро потеряешь энергию, а положение на цыпочках крайне неустойчивое. Свои слова он с лёгкостью доказал, одним быстрым движением вперёд повалив сына наземь. Но тот ещё не знал отчаяния и быстро вскочил, принимая по возможности правильное, устойчивое положение. После одобрительного кивка мальчик вновь кинулся на Якоба. — Ты должен держать меч крепко, но не стальной хваткой: ты себя сковываешь, — продолжал мужчина. Уроки не проходили даром. Его сын хорошо усваивал информацию и умел наблюдать. Из-за роста Камиль сражался на уровне живота генерала — ещё размашистыми и в большинстве своём бездумными ударами мальчик бил по чужому деревянному мечу. Тут Якоба отвлекла пролетевшая мимо головы маленькая стрела с мягким наконечником, что помогло Камилю обезоружить его. — Пам! — воскликнул он, направляя остриё в живот. Спустившаяся с нижней ветки Наида, ещё здоровая и не обладающая опалом, задорно побежала на подмогу брату, попутно вынимая свой игрушечный меч. Дети окружили мужчину и весело прокричали в унисон: — Пам! Якоб изобразил боль в животе и упал на землю. — Да! — Камиль и Наида сначала стукнулись кулачками, затем хлопнули по ладошкам друг другу. — Вы так далеко ушли, что мне пришлось вас долго искать, — раздался мягкий голос. — Якоб, что с тобой такое? — женщина с улыбкой изогнула бровь. Мужчина приподнялся и, с досадой нахмурившись, пожаловался: — Вельма, ты родила мне воинов. Они меня победили! — А ты думал, они так просты?! Хах, победителям достаются пирожки с мясом! — А прекрасному мужу? Вельма присмотрелась: слегка накачанное, крепкое тело, раскосые чёрные глаза с пышными ресницами; шелковистые волосы, завивающиеся на концах, тонкие губы и в меру густые брови, — её муж не лукавил о собственной красоте, но и не тяготел к самолюбованию. — А «прекрасному скромному» мужу — тренировки! Я проигравшим поблажек не делаю. Дети, марш за наградой доблестным воинам! — Слушаемся, мам! — опять одновременно отчеканили близнецы. — Кто первый добежит, тому достанется больше пирожков! — крикнула Наида, уже отбегая от брата. — Эй, мы должны были вместе стартовать! Так нечестно! Камиль в долгу не остался: быстро догнал сестру, схватил ту за плечи и, потянув на себя, приподнял над землёй. Шутливо толкаясь, близнецы обернулись на тёплый голос. Якоб и Вельма неспешно шагали в обнимку. Взгляд женщины полнился самыми возвышенными чувствами к супругу, который с нежностью на лице вдыхал аромат её смоляных волнистых волос, собранных в хвост. Наида и Камиль улыбались краешком губ. Они никогда не задумывались об отношениях, но, смотря на родителей, точно знали, что любовь — именно такая и что, без сомнений, именно такая она будет у них — сказочная и вместе с тем реальная. — Не выспался этой ночью? — поддразнивал Батур-Атмаджа, нависая над юношей. Отчаяние сковало грудь Камиля. Уголки глаз заблестели. Горло сдавило. — Вставай и продолжай поединок! — приказал султан. Неверяще уставившись в никуда, варгиец прохрипел: — Разве не всё кончено? — Ты всего лишь упал, условия были другие. У каждого по два пореза. Поднимайся, сделаем недолгий перерыв. Шарвид мог протянуть руку, но не стал, чтобы юноша не принял это за оскорбление. Противники, сами не заметившие, насколько далеко их увёл танец, вернулись ко входу во дворец и выпили по стакану воды. Тем не менее поединок всё ещё требовал завершения. Камиль и Батур-Атмаджа снова начали сражаться спокойно, но вскоре удары посыпались один за другим. Падишах вдоволь наигрался, поэтому, не теряя контроль, стал вести бой серьёзнее. Юноша же, вспомнив счастливую жизнь, словно только сейчас осознал, что на кону стояла Варга. Былая уверенность покидала варгийца, уступая место волнению; удары, наносимые сгоряча, теряли точность. Тонкими щупальцами сердце Камиля обвивал страх поражения. Позор перед королевством, судьба которого сейчас в его руках, представлялся невыносимым. И Батур-Атмаджа, раньше казавшийся равным, внушал ужас. Султан видел смятение Камиля, но подбадривать его не собирался — варгиец должен был стать его ринхой, пасть на колени, подчиниться и с благодарностью принять свою участь. После чего этот мальчишка узнает, какое счастье чуть не упустил из-за упрямства. Рассеянного оппонента легко сбить с толку. Несколько раз быстро атаковав, Батур-Атмаджа отвёл вражеский меч к земле и, взмахнув своим, оставил на чужой груди наливающуюся кровью полосу до живота. Камиль судорожно втянул ртом воздух. Порез запёк сильнее беспощадного солнца в знойный день, но затуманенный разум велел продолжать схватку. Варгиец остервенело, с криком бросился на мужчину. Однако султан молниеносным движением выбил оружие из его рук и, сжав гладкие запястья, опустил наглеца на колени. — Посчитай, — процедил Батур-Атмаджа, надменно взирая сверху вниз на свой трофей. Растерянный взгляд Камиля забегал по телу султана — только два пореза. Потом он так же осмотрел себя… все три раны вспыхнули огнём, напоминая о себе, чтобы не оставить места сомнениям. Тем временем Энвер-ринха со слезами на глазах нервно закусил рукав, Исхак, смиренно закрыв веки, свёл брови и глубоко вздохнул, Зехеб сердито закивал, Илхами натянул скорбную улыбку, а Танриверди спокойно отряхнул подол алого кафтана. В горле варгийца застрял воздух. Он поднял покрасневшие глаза к лазурному небу, где на фоне пушистых облаков над ним пролетели две птицы с ярко-жёлтыми хвостами. Сердце предательски сжалось. Перед глазами вновь всплыло широкое поле недалеко от дома, уютный задний дворик, светлые стены кухни, где мама и Наида часто сидели рядом и где потом вся семья проводила беззаботные часы… необъятное небо Варги… её защитные стены… и мрак. Камиль больше не имел права представлять родной край: однажды его поглотил огонь, и юноша ещё тогда должен был понять, что его привязанности суждено так же обратиться в пепел. Скривив губы, Камиль подавил рыдание и срывающимся голосом подытожил: — Я… проиграл… Победа ваша, — шмыгнув носом, он посмотрел на султана. — Благодарю… за предоставленную возможн-н-ность… и честный поединок, — не в силах продолжать, наложник просто склонил голову. Смягчив выражение лица, Батур-Атмаджа отпустил руки юноши и тоже склонил голову. — Ты достойный соперник. И тебе спасибо. Синеволосый ринха с трудом сдерживал эмоции, стискивая ладонь Исхака. — Танриверди-ага! — самодовольно позвал султан, отдавая меч подбежавшему стражнику. Глава евнухов, величаво переставляя трость, приблизился к мужчине. — Я вас слушаю, мой повелитель. — Вычеркни из своего учёта имя Камиль и впиши имя Куамар-ринха. И именно его я желаю видеть наступающей ночью. — Будет исполнено, мой господин. Великолепный выбор. Варгиец, приподнявшись на одно колено, замер: — Ринха? Разве не вы мне говорили, что этот титул присуждается тем наложникам, которые провели с вами больше одной ночи? Мужчина обернулся, преисполненный довольства и простодушия. — Всё верно. И можешь не сомневаться в количестве наших с тобой ночей. Рассмеявшись, султан остановился возле Энвера, кладя ладонь на его хрупкое плечо. — Я давно не радовал тебя, мой милый. Из восьмого круга Варги привезли местных рыбок — я их дарю тебе. — Б-благодарю, повелитель. Энверу-ринхе отрадно, — юноша улыбнулся, скромно опуская голову. Вместе со стражниками падишах исчез из поля зрения. Танриверди-ага приблизился к ещё сидящему на траве варгийцу. — Вставай. Мы быстро обмоем твоё тело, обработаем порезы и предоставим тебе отдых. Но учти, что придём мы потом достаточно рано: подготовка долгая. Подать руку? — Камиль фыркнул и резко поднялся. — Вот и славно. Главный евнух двинулся вперёд, а за ним по традиции последовали юноши. Приблизившись к наложникам, черноокий воин оказался окружён. — Ты молодхец, — взял первое слово Зехеб. — Увгажхаю. — К-камиль, — прохрипел Энвер, ласково беря новоиспечённого ринху за руку. Первые слёзы покатились из его глаз. — Ты так отважно сражался! Я тобой восхищён! Не расстраивайся, правда. Главное — не расстраивайся и не плачь. Варгиец лишь натянуто улыбнулся и поднёс пальцы к чужой влажной щеке, но отдёрнул руку — пока ещё грязную и потную. Исхак в молчаливом понимании легонько потянул на себя давнего друга, давая пройти Камилю. Когда того поглотили дворцовые стены, Энвер разразился громким плачем: — Он та-а-ак стара-а-ался! Он мог победить! Мог! Он сильный! Вольный! Вольный и сильный! — все юноши потупили взгляд, подавляя досаду. — Мне его та-а-ак жа-а-алко! Он, он, он… Если он не смог… — губы синеволосого ринхи дрожали, печаль перерастала в истерику. — Мы отсюда никогда не выберемся! Нам даже ша-а-анса не дадут! — наложник бросился на грудь любовника повара — тот утешающе погладил его по спине. — Времена меняются, — тёплым уверенным тоном молвил Илхами-ринха. — А вместе с ними меняются и обстоятельства. То, что мы увидели сегодня, подарило нам надежду. Камиль проиграл, но ведь владыка… — на его лице, подобно солнцу, засияла улыбка, — он уже другой. Само решение позволить отстоять свободу говорит о повелителе многое. — Илхами, — вмешался наложник с каштановыми волосами, Фадаханси, — ты всегда или жизнерадостный, или умиротворённый. Однако за тебя говорит любовь к Батуру-Атмадже, которая не иссякла за столько лет. — Это вовсе не означает, что я не понимаю вас и вашу боль. — Безусловно. Тоска от отсутствия встреч с правителем глубоко засела в твоём сердце. Он нас столько не видел, а теперь — лишь обвёл взглядом, одного Энвера одарив парой фраз. Не каждый рад золотой клетке, и ты это знаешь… И единственное, чему я удивляюсь, — твоей бескорыстной любви и всепрощению. Ты его первый фаворит, только ты из нас фактически вырос с ним — и как он платит тебе? — Фадаханси, — старший ринха твёрдым голосом прервал собеседника, — мои чувства к султану, мои отношения с ним принадлежат только мне. А поражение — это страдать и хоронить себя раньше времени. Камиль же проиграл только бой на мечах. Всхлипывая, Энвер повернул голову. — Но он сейчас такой разби-и-итый. — Это сейчас, но время, — рукавом Илхами принялся вытирать слёзы подопечного, — унесёт эту печаль. Такие люди, как наш новый друг, встают с колен. Вот и мы не повесим нос и будем рядом с Камилем. — Илхами вхерно гховорит, — подтвердил Зехеб. Чародей, доселе сидевший ко всем спиной, напоминая о своём положении — положении первого ринхи, — приподняв бордовый подол, чинно зашагал в гарем; наложники направились следом.***
После того как он смыл грязь вперемешку с потом и принял утратившую вкус пищу, Камиль закрылся в своих покоях и неподвижно лежал, уткнув лицо в подушку и терзаясь молча — лишь иногда на шёлковую наволочку стекали одинокие слезинки. Юноша отключил сознание и мерно дышал. Он не нуждался во внимании или утешении, которыми за дверью окружили долго не успокаивающегося Энвера. В условленное время раздался стук, и новоявленный ринха поднялся. Камиль, чуя в воздухе нотки душистого мыла, покорно вышел к Танриверди-аге с четырьмя евнухами, к которым тут же подбежал Исхак. — Позвольте мне сопровождать его, — попросил он. — В твоём присутствии нет никакой необходимости, — ответил Нахи-ага. — Прислужники всегда нужны для подготовки наложника, так возьмите меня! — Ты думаешь, таких, как ты, у нас недостаточно? — Таких, как я, точно нет. Противные евнухи, да возьмите же вы меня, коли не мальчиком на побегушках, так моральной поддержкой ему стану! — Прот… — Хватит! Пускай идёт, вреда не будет, — подытожил глава. Прочистив Камилю желудок, его отвели в уже надоевшую баню. Евнухи раздели ринху и, сняв свои одеяния, облачились в набедренные повязки; слуги остались в одних штанах. Черноокого юношу ополоснули приятной тёплой водой, после чего в десять рук нанесли на его кожу разведённую голубую глину с толчёным миндальным орехом и, выждав несколько минут, смыли её. Прислужники-подростки застелили мраморный стул махровым покрывалом — евнухи усадили на него варгийца и попросили его раздвинуть ноги. Не мешая служителям гарема, Исхак опустился на колени и потянулся к чужой щиколотке, как его ладонь перехватил и прожёг взглядом главный ага. — И что же ты собирался сделать? — Почистить ему ступни пемзой и подровнять ногти, — ответил любовник повара. — Не смей грубыми руками касаться ринхи, — холодно отчеканил Танриверди, отдёргивая его запястье. — Принеси мыльный раствор и лезвия. Исхак послушно отодвинулся и выполнил наказанное. Аги, что расположились у рук, ног и паха избранного султаном, не подпуская никого, сами взялись за избавление наложника от волос на теле, с особой аккуратностью и тщательностью проводя остриём по его коже. По завершении бритья и педикюра Камиля подвели к купели и, придерживая за ладони, опустили в расслабляюще-горячую ароматную воду, усыпанную лепестками целого букета цветов. Глава евнухов осторожно притянул ринху за плечи к вогнутому дугообразному бортику. В это же время какой-то мальчик подкатил туда низкий квадратный столик, другой принёс полотенца, третий — отвар из растительных компонентов и мыло из золы, а Исхак — воду в глубокой медной таре. Пока Танриверди-ага по одной пряди мыл чёрные волосы, Нахи точечными движениями наносил на лицо варгийского наложника собственноручно приготовленную маску. Камиль нахмурился. — Перестань! — крикнул незнакомый парень, оттягивая брыкающегося двенадцатилетнего сына генерала Варги. На просторной улочке полукругом собралась толпа ребят. На щеке и боку Камиля красовались синяки, а с края рта стекала кровь. Соседского юношу, презрительно ухмылявшегося напротив, также оттаскивали. Кто-то подначивал их продолжить драку, кто-то тихо наблюдал, но большинство считало, что силы неравны и что драчунов ради всеобщего блага стоит разнять. Появление Якоба Левиофаля с четырьмя друзьями-пехотинцами предрешило конец ситуации. После недолгих нравоучений дети разошлись, а генерал отвёл своего сына в сторону. — Почему ты не дал мне продолжить?! — отведя глаза, обиженно завопил Камиль в слезах. — Ни смысла, ни мотива в вашем поединке не было. — Он насмехался надо мной! — не понижал тон подросток. — Этот зазнавшийся глупец мне дерзил, твердил, что судьба пошутила, сделав такого слабака сыном генерала девятого круга! Как я мог не ответить?! Как я мог не доказать обратное?! — Для начала, Камиль, ты позабыл о хладнокровности и поддался на провокацию. Благородный воин никогда не отвечает физической силой на слова — учись говорить. И во-вторых, ты неверно оценил шансы: этот парень старше и сильнее. — Хочешь сказать, что я — слабак? И ты тоже?! — негодовал сын генерала. — Я хотел постоять за свою честь, как ты и учил меня! Или и ты считаешь меня своим унижением?! — Камиль! — рявкнул мужчина. Его сын затих. — Я не считаю тебя ни слабаком, ни, уж чего более, унижением. Оскорбления пресекают меткими ответами. Если же противник тебя не понял — оставь его: это дурак, а им можно петь сутками напролёт — не услышат. Только когда на тебя нападают, применяй силу, а видя, что ты в меньшинстве, зови подмогу. — Давай вернёмся, и тогда ты ему скажешь? — задетая гордость дрожала в губах мальчишки. Якоб покачал головой. — Ваша схватка завершена. Когда победа твоя — радуйся, но не зазнавайся и не переставай уважать соперника. Однако проигрывать тоже нужно уметь с достоинством. Вложив все силы, знай: ты сделал что мог; не опускай спину и голову. Позже прокручивай бой в голове и продолжай совершенствоваться… И, Камиль, никогда не отводи глаза. Слёзы придержи для семьи или одиночества, сын мой, и смотри, всегда смело смотри своим победам и поражениям в лицо! И так не размыкавшиеся невидимые тиски сдавили горло с новой силой. Расслабиться никак не удавалось, к сжатым векам подступали слёзы, но Камиль не собирался их выпускать. «Как много лет прошло с тех пор. Будто это было не со мной. Будто чужие украденные воспоминания. Я стараюсь, стараюсь как могу, внимаю каждому твоему совету. Меня вызвали на поединок — я сражался, и я проиграл. Посреди ясного неба ты или же загорелся звездой, прошу, на то, что произойдёт наступающей ночью, не смотри. Отведи взгляд. Наблюдай за Наидой, ей больше нужна твоя поддержка. А на меня, прошу, не смотри, папа». — Камиль, ты потерял сознание? — настороженно поинтересовался Нахи, касаясь его плеча. Наложник открыл покрасневшие глаза, но быстро пришёл в себя: он попрощался, теперь он точно не будет вспоминать Варгу. — Вставай, а то тело размякнет. Юношу приподняли, опустили на кафель цвета лазури с оранжевыми вкраплениями и бережно протёрли. Когда ринху окутали терракотовой муслиновой тканью, небольшая процессия перешла в другое помещение, обогретое камином и пропитанное упоительным ароматом. Посредине залы стояла кушетка с резными позолоченными ножками, возле неё — несколько столиков с разноцветными склянками. За ширмой у стены скромно мурлыкали струны и пели духовые инструменты. — Самая приятная часть, — улыбнулся Исхак, снимая с варгийца покрывало. — Массаж. Как основу массажной смеси евнухи использовали масло жожоба, в которое добавили по несколько капель эфиров — Камиль распознал среди запахов лишь жасмин и пачули. Самый юный слуга, смущённый красотой нагого ринхи, робко подошёл и протянул поднос. — Не желаете ли перекусить или выпить сока? Варгийский наложник съел одну виноградинку и жестом отослал мальчонку от себя. — Спасибо, — поблагодарил за своего господина Исхак. Камиль лёг на живот и сомкнул ресницы. Под действиями мягких подушечек пальцев напряжение постепенно покидало и тело, и разум. Ринха довольно замычал, когда по его спине начали кружить ладони. Любовник повара присел у изголовья, всматриваясь в его потухшие глаза. — Может, всё же позволите мне хотя бы помассировать ему ноги? — Если желаешь касаться наложников, — Нахи поднял лукавый взгляд, — то сделай это, — и несколько раз сомкнул указательный и средний пальцы, — и тогда никто из нас тебе и слова не скажет. Исхак комично выпятил губу. — Не дождётесь. — Тебе не нужно касаться моих ног, — варгиец дружелюбно улыбнулся. — Спасибо тебе за сопровождение, — прошептал он. — Весь этот процесс не может не колыхать твою память. Но я ощущаю, как твоё присутствие поддерживает мой дух. Без тебя было бы тяжелее… без тебя и Тиджамин. Извини, что сейчас такой понурый. Слуга покачал светлой головой. — Оправдания излишни. Я действительно помню слишком многое из подготовок, — Исхак прижался щекой к своей руке. — Однако теперь это лишь воспоминания… далёкие и туманные. Новоявленный ринха прикусил губу. — Ты можешь что-нибудь посоветовать?.. — Посоветовать можем мы! — встрял неугомонный Нахи-ага. — Даже, скорее, научить… что и должно сделать, прежде чем ты отправишься в покои султана. Танриверди, он ведь идёт без малейших навыков ублажения! Чего стоит обучение в девичьем гареме?! От юношей требуется иной уровень! Может, привезём сюда доску и по-быстрому объясним всё? — Не нужно, — ответил глава евнухов. — От скорости не будет прока. Повелитель знает о Камиле, к тому же владыке уже приходилось действовать в спешке… В итоге мальчишка, о котором мы подумали как о любовнике на одну ночь, стал первым ринхой. Как знать — может, история повторится. — Но мы потом обучали Исхака! — И Куамара-ринху тоже обучим, — Танриверди самоуверенно повёл бровью. — Они правы, — вздохнул любовник повара. — Не думай о том, что должен сделать и как. Сегодня у тебя задача труднее — изменить свой образ мыслей. Отринь всё, что было до этого, не относись к происходящему ни с радостью, ни с печалью. Принимая поцелуи и объятия, погрузись в собственные ощущения. Ласки и слияние — это приятно, они играют на наших инстинктах. Султан желает получить удовольствие, и ты желай того же. Ни больше ни меньше. — А если от удовольствия падишаха мне будет больно? — Не суди по моему первому опыту, Камиль. Повелитель был значительно моложе, он праздновал, вино плескалось в его голове и взгляде. Больше он не допускал таких ошибок — и сегодня не допустит. Для этого есть три причины: он повзрослел, он трезв и ты ему достался немалыми усилиями. Не волнуйся, мой милый, не волнуйся. Евнухи перевернули стройное тело на спину, и их ладони невесомо заскользили по чужим конечностям и торсу. Жжение в местах поцелуев шарвидского клинка сливалось с расслаблением. Юноша бы навеки растворился в тех ощущениях, однако Танриверди попросил его вновь лечь на живот и приподнять бёдра. Исхак сразу пустился заговаривать варгийцу зубы, а тот, всё осознав, позволил отвлечь себя. Глава евнухов встал позади ринхи, смазал пальцы и, раздвинув левой рукой его ягодицы, провёл между ними. Остановившись на сфинктере, он начал его поглаживать, осторожно надавливая. Камиль издал невнятный звук и всем телом напрягся, не позволяя длинным пальцам проникнуть внутрь. Ага спохватился и сунул ему под нос маленькую ёмкость с порошком — затем, воспользовавшись моментальным расслаблением, ввёл мизинец. Чередуя пальцы, он изучал мягкие стенки кишки и давал новоявленному ринхе привыкнуть к такому. Глава евнухов прекрасно понимал, что отведённого времени крайне мало, но хоть немного растянуть юношу он был обязан. Танриверди кивнул, и Камилю вновь дали понюхать безвредное вещество, пока служитель гарема размыкал скользкие указательный и средний пальцы. Неприятные, странные, но вполне терпимые ощущения варгиец поспешно загнал на задворки сознания. Его снова укутали и повели в опочивальню для финальной части подготовки. Камиль полулежал на кровати подперев кулаком щёку, пока евнухи спорили у распахнутого шкафа — вокруг наряда ринхи образовалась суета, которая его самого не касалась. После горячей воды, пахучих масел и умелого массажа его веки лениво опускались. Наложник усмехнулся: перед ночью любви с султаном его не первый раз клонило в сон. Вместе с этим невольно вспомнилась Тиджамин. Попав в темницу, Камиль сразу соскучился по ней и неожиданно обнаружил, что доверял ей больше всех. Исхак вызвался быть рядом и теперь сидел на кровати у его ног, но полной уверенности не внушал. Однако Камиля сейчас эта мысль не волновала: его действительно расслабили. Уже задремавшего Камиля растормошил любовник повара, и ринху принялись наряжать. Грудь стиснул фиолетовый топ без лямок. Пока остальные евнухи стояли с украшениями в руках, а Исхак, обняв колени, любовался зрелищем, Танриверди подошёл к варгийцу с огромным куском атласной ткани тёмно-пурпурного цвета. Приложив часть материала к его животу, он провёл полотно по левой половине груди, перекинул через шею и, обернув раз вокруг правого плеча, направил вниз — другой ага закрепил подобие рукава широким браслетом. Второй кусок ткани глава евнухов намотал таким же способом, но со спины. Несколько разрезанных полосок снизу Танриверди ловко закрутил в виде пояса, в который третий служитель гарема искусно вплетал серебряные цепочки с мелкими белыми камешками. Подбежал Нахи с тонким шифоном — опустился на колени и обтянул чужие бёдра. Четвёртый евнух защёлкнул на изящных лодыжках браслеты, таинственно блестящие под прозрачной тканью. Глава евнухов распустил оставшиеся полоски, и те заструились вдоль паха, ягодиц и бёдер. Под конец пятый ага зацепил висящие рукава за украшения на предплечьях. Камиль счёл образ роскошным и позлорадствовал над султаном: как же долго ему придётся раздевать любовника. Исхак даром времени не терял и подготовил благовония; Нахи, забрав у него курильницу, покружил ей у волнистых смоляных волос. Придать цвета лицу наложника молча вызвался Танриверди. Чёрная сурьма дымкой легла на веки, добавив и без того тёмным глазам магической глубины. Скулы оказались ненавязчиво подчеркнуты бронзой, а губы — окрашены в вишнёвый оттенок. Заворожённый, глава евнухов наносил последние штрихи — уши, шея, запястья и лодыжки заблагоухали лилиями. Танриверди отошёл, и Камиль впервые увидел на лице того тёплое довольство. Все евнухи похвально кивнули. Настал час идти к падишаху. Пока аги покидали комнату, Исхак протянул было руки, но затем, сжав их в кулаки, убрал за спину и только для Камиля вполголоса молвил: — Чарующе неотразим. На добрую улыбку собеседник ответил тем же и попросил слугу не ходить с ним, а отправиться к Сабиру, на что любовник повара благодарно согласился. Наложники встретили варгийца восхищением — оно вместе с настороженностью мерцало во взгляде Зехеба, по-хозяйски развалившегося на тахте, Энвер затаив дыхание рассматривал Камиля, а Илхами подошёл к нему с напутствиями: — Не веди себя как раб, будь правителем. Опочивальня султана — твой тронный зал, ложе — трон, сердце Батура-Атмаджи — скипетр в твоих руках, а сам он — первый приближённый. От услышанного у Камиля что-то ёкнуло в груди, он благодарно сложил ладони и коснулся кончиками пальцев лба. — Лучше тебя никто не скажет! — воскликнул синеволосый ринха. — Никто, Илхами! Да! А тебе, Камиль, я пожелаю лишь спокойствия на сердце. На лице варгийца мелькнула фальшивая тёплая улыбка, которая была бы искренней, если бы его мысли не занимало предстоящее. Султану же юноша понёс холод ночной пустыни.***
Путь в покои владыки Шарвидской империи словно растворился в забвении, и лишь аромат благовоний вернул Камиля в реальность. С уст стражника грозно слетело имя прибывшего, после чего юноша остался с султаном один на один в полумраке. Мужчина, восседавший у накрытого стола, любезно указал на место возле себя. С опущенной головой Камиль послушно приземлился на подушку и быстрым взглядом исподлобья обвёл декор: от спокойно горящих свечей, отбрасывавших причудливые тени, до кровати, скрытой балдахином. — Как себя чувствуешь? — надменно изогнув брови, тихо осведомился Батур-Атмаджа. — Сносно, — ответил Камиль и пригубил уже разлитое красное сухое вино. — Зачем же ты так, — падишах перехватил кисть юноши, не позволяя тому допить. — Отведай сначала хоть салата, хоть яблока иль сладости. Иначе захмелеешь. — А это для вас имеет значение? — Я предпочитаю делить приятную лёгкую трапезу, а не пьянку. — Владыка голоден? — не поворачиваясь, спросил Камиль. — Нет, — честно ответил мужчина, с огнём в глазах любуясь своим трофеем. — Тогда, прошу, не медлите. Батур-Атмаджа хмыкнул и, оперевшись левым локтем о стол, притянул варгийца за подбородок, заставляя впервые за этот вечер посмотреть на него. — Желаешь побыстрее избавиться от меня, Куамар-ринха? — новое имя отозвалось у Камиля напряжением в шее, от чего губы султана расплылись в сладкой улыбке. — Ты — часть моего дворца и моей любви. Твоё тело манит меня… Евнухи умеют подчеркнуть природную красоту. Но удостоишь ли ты меня занимательной беседы или воспротивишься моей воле? — Вашей воле я не воспротивлюсь. Слово мужчины — его честь и добродетель. Я — ваш. Однако… ни танцами, ни песнями, ни беседами я не способен развлечь, не разжигая конфликт. Потому прошу принять моё смирение и не мучить долго прелюдиями, — договорив, юноша стиснул челюсти. «Умён Исхак, — кивнул падишах, — всё верно сказал». — В таком случае… — томно протянул мужчина и пододвинулся. Полузакрыв веки, султан приблизился к основанию чужой шеи и, с блаженством вдохнув аромат столь желанного тела, кончиком носа провёл до скул. Легко поцеловав щёчку, он отодвинул локон — камушки цвета звёзд заиграли ему на радость. Очертив языком контур уха варгийца, Батур вновь взглянул на того и поднял его на ноги за предплечья. По-хозяйски ухмыляясь, он уверенными толчками в грудь направлял ринху к ложу. Нежный шёлк, свисающий с балдахина, поддался, и Камиль упал на гладкие простыни. Юноша старался подавить волнение и увести мысли в другую сторону, но невольно нахмурился, как только массивное тело падишаха нависло над его хрупким. Большим пальцем мужчина несколько раз погладил образовавшиеся морщинки. — Я не обижу тебя. Нутро Камиля тревожилось и сопротивлялось. Не желая ни говорить, ни видеть, юноша зажмурился — и его губы сразу же обдало жаром. Он приоткрыл рот, позволяя целовать себя и теряясь в смешанных ощущениях: аккуратная бородка султана щекотала подбородок, а тягучий поцелуй постепенно затуманивал разум. Однако варгиец не спешил показывать эмоции. — Ты уже проиграл свой бой, — глубоким голосом заговорил Батур-Атмаджа над самым ухом наложника, попутно задирая его юбку и скользя по точёным ногам. — Просто прими от меня то удовольствие, что я тебе предлагаю. Камиль продолжал хранить молчание, пока падишах ловко развязывал лоскут за лоскутом и помечал чувственными поцелуями открывавшиеся участки белоснежной кожи, демонстративно обходя порезы. Обнажив варгийца, мужчина распахнул бордовый халат и замер, позволяя наложнику оглядеть правителя и осознать, кому он принадлежит. Левой рукой султан притянул ладонь юноши к своей груди, а подушечками пальцев правой властно дотронулся до его изящной талии. В тишине под неровное дыхание оба беспорядочными касаниями изучали друг друга. Когда суровый взгляд Камиля помутился, Батур-Атмаджа достал подготовленное оливковое масло, смазал свой член и, прильнув к молодому телу, вновь задурманил любовника поцелуем. Страсть султана нарастала, а возбуждённая плоть скользила по чужому паху, и Камиль, уже с трудом сдерживая собственное вожделение, добровольно подставил шею под пылкие ласки. Уловив тихий вздох, мужчина хитро взглянул на юношу и, не теряя азарта, начал опускаться ниже, ненасытно вкушая заслуженную усладу. Язык и губы прошлись по ногам вплоть до пленительно блестящих браслетов, после чего Батур-Атмаджа резко приблизился. Варгиец недоуменно приподнялся, но не успел он выказать удивления, как султан аккуратно вобрал в рот его яички. Камиль только прикусил губу и опустился обратно, не веря в происходящее, но и не вникая в мотивы султана, ибо на костях его здравого смысла плясала неумолимая похоть. Батур-Атмаджа довольно ухмыльнулся и медленно скользнул кончиком языка по твердеющей плоти, нарочно обводя каждую венку. Добравшись до головки, он поочерёдно втянул в рот обе половинки и затем устремился вниз — Камиль вцепился в простыни, словно коршун, сомкнувший когти. Падишах не спеша ублажал губами верхнюю половину его члена, а на нижнюю мягко надавливал двумя пальцами — и скоро достиг цели: ринха возбудился полностью. Мужчина не ожидал от новоявленного любовника инициативы, поэтому и про себя не забыл и опустил руку, пока, ускоряя движения рта, выжимал из Камиля непроизвольные вздохи и приглушённые стоны. Чтобы не подтверждать своё поражение столь непристойными звуками, тот покусывал запястья, но султан сразу же отдёргивал их. Мужчина облизнул губы, словно запечатлевая в памяти вкус юноши, и перевернул его на живот. — Встань на колени, мой прекрасный, и наклонись. Сладкий туман наваждения улетучился, заставляя Камиля нервно вздрогнуть. Но он лишь стиснул зубы и исполнил приказ. Шарвид, рассмотрев ямочки по бокам от копчика, ласково погладил их. — Меня с ума сводит нежность твоей кожи… даже мои шелка не такие, — опьянённо промурчал падишах и припал к напряжённым ягодицам, с удовольствием, по-кошачьи сминая их. — Только прошу тебя: расслабься. Даю слово, я не причиню тебе боль. Только расслабься. Слову главы империи Камиль поверил и, в мыслях обречённо махнув на себя рукой, решил отдаться султану. Мужчина смачно расцеловал каждый участок кожи, особенно небольшую родинку слева в форме кляксы. Батур облизал большой палец и, раздвинув половинки, провёл им по кольцу мышц. Шарвид то надавливал на чувствительное место, то мягко массировал его, внимательно следя за реакцией ринхи, и про себя усмехался скромным стонам юноши, желая раззадорить его ещё больше. — Придержи их сам, — заговорщически прошептал мужчина, кладя узкие ладони юноши на его же ягодицы. Батур-Атмаджа медленно смочил кончиком языка сфинктер — у изумлённого Камиля перехватило дыхание. С каждым кругом движения языка всё усиливались, пока наложник, вначале смущённый, постепенно таял в великой любви правителя империи, что очень тешило самолюбие того. Языком он осторожно проник внутрь, а толстыми пальцами принялся разминать мошонку, чем вскоре вызвал у Камиля протяжный скулёж. С трудом сдерживаясь, султан хаотично исследовал нутро и попутно ласкал член любовника. Камиль благодарил всех богов и духов за то, что никто не видел выражение его лица. Да и сам варгиец постыдился бы взглянуть на себя: чем больше удовольствия он испытывал, тем больше забывался. Неизведанные ощущения против воли сотрясали тело и выбивали рваный, но звонкий стон, которого повелитель Шарвида так жаждал. Блаженство не завершилось, когда султан резко перевернул ринху обратно на спину и приник к нему всем туловищем, неистово впиваясь в его губы. Камиль рефлекторно обнял мужчину за плечи, и тот, не прекращая поцелуй, обхватил ладонью трущиеся друг о друга эрекции и решил довести их обоих до пика наслаждения. Через несколько минут стоны срывались уже с двух уст. Варгиец первый излился себе на живот, в то время как падишах, стиснув свой член у основания, поспешно достал платок, сложенный у подушки, тоже финишировал и, вытерев наложника, лёг рядом с ним. Камилю понадобилась передышка, чтобы унять бушующий внутри вихрь и спросить: — Это… всё? — Да, — не размыкая веки, ответил падишах. Варгиец недоуменно приподнялся на локте. — Вы же не получили должного удовольствия. — Не тебе о моём удовольствии судить. Обещал, что не обижу и не сделаю больно, — сдержал слово. Благодарю тебя за ночь, Куамар-ринха. Я передам, чтобы Танриверди хорошо натренировал тебя. Можешь ступать, — Батур-Атмаджа лениво взмахнул рукой. Камиль послушно поднялся с ложа, но почему-то застыл. В его голове стали всплывать слова Исхака и Илхами. Варгиец осознал, что не властвовал этой ночью, а оставался безоружным и на поле страсти. Однако как много времени уйдёт на подготовку? Как скоро султан позовёт его вновь? И позовёт ли? Камиль тихо выдохнул, невесомо коснувшись ниспадающего шёлка. Подсознание кричало скорее уходить, но разум голосами доброжелателей советовал юноше укрепить и возвысить его положение в чужой империи. Изящно погладив своё плечо, юноша встал вполоборота и негромко заговорил с долей таинственности в тоне: — Могу я высказать повелителю две просьбы? Батур-Атмаджа приоткрыл глаза и с интересом оглядел обнажённого ринху, в котором неожиданно проявилось утончённое очарование. — Можешь. Я слушаю. — Первая: не Танриверди, не другие евнухи, а вы подготовите моё тело так, как вам угодно. И второе: позвольте мне остаться с вами до утра. Сердце владыки ликующе затрепетало, но, внешне спокойный, тот лишь откинул вторую половину одеяла. — Я даю добро на обе твои просьбы. Камиль учтиво склонил голову и плавными движениями опустился на подушку, тут же воссоединяя ресницы и скрещивая ладони на одеяле. Султан ухмыльнулся его благородному виду и заснул в таком же положении.